Фарисей - Аглаида Владимировна Лой

в вызывающе розовых брюках и широчайшей сиреневой блузке навыпуск. На ее язвительно-неприступном лице было написано, что женщина исполняет свой христианский долг в отношении бывшего любовника. Станислав Сергеич смиренно принял ее позу и, пустив в ход все свое обаяние, сумел мало-помалу растопить лед отчуждения.

– Почему ты не расскажешь про обследование? – спросила наконец она. – Выглядишь ты хорошо (тьфу! тьфу! тьфу!).

И тогда Станислав Сергеич вздохнул свободно – Вера его простила! Он посмотрел в ее оттаявшее лицо и сказал:

– Я не ощущаю себя больным… Это глупо, да?..

В ее присутствии на него вдруг опять снизошло то особенное и приятное состояние, когда тебя словно бы приподымает над бренной землею и возносит, возносит куда-то… Единожды примерив роль великомученика, от нее трудно потом отказаться. И – не мог же он ударить в грязь лицом перед собственной любимой женщиной!.. В двух словах обрисовав больничную рутину, Станислав Сергеич сделал изящное фразеологическое па и переключился на общефилософские проблемы. Он элегантно оперировал понятиями Жизни и Смерти, Любви и Ненависти, не забыв упомянуть о Сострадании, Милосердии и Общечеловеческой Любви. И, странное дело, смелая ироничная Вера завороженно внимала его монологу, словно не замечая, как Станислав Сергеич все выше и выше поднимается по ступеням невидимого пьедестала…

В четвертом часу пополудни Тропотун выбрался в парк.

Откинувшись на уцелевшую часть спинки, Станислав Сергеич запрокинул голову и сквозь сощуренные веки стал смотреть на небо – в голубом небесном супе плавали похожие на клецки кучевые облака. Потом он сосредоточил свой взгляд на тяжелой, напоминавшей чью-то осеняющую руку еловой ветви, словно зеленоватой шерстью обросшей мелкими иголками. Но вскоре его отвлекло какое-то неприятное чувство, он повернул голову влево – и увидел своего старого знакомца упыря. Сложив на груди волосатые лапки и элегантно опираясь на несуществующую спинку скамьи, нечисть с любопытством наблюдала за Станиславом Сергеичем. Встретив обескураженный взгляд Тропотуна, упырь медленно осклабился и с издевкой произнес:

– Не хотелось беспокоить ваше высочество в столь неподходящее время – но дела, дела…

– Какие это у тебя могут быть дела?.. – с презрением поинтересовался Станислав Сергеич.

– Ежели я не человек во плоти и крови, – тут же принялся жеманничать упырь, – так у меня и дел важных быть не может?.. Вот, пришел побеседовать с тобою на душеспасительную тему.

Станислав Сергеич зло хмыкнул: «А я думал – это в компетенции высшей инстанции!» – сказал он и ткнул пальцем в небо.

– Каждому свое, товарищ Тропотун… – со значением заметил упырь, но тут же ухмыльнулся и стал насвистывать опереточный мотивчик.

Сузив глаза, Станислав Сергеич злобно наблюдал за веселящейся нежитью. А упырь весьма неожиданно оборвал свой легкомысленный свист и, заглянув снизу вверх в лицо Тропотуна, с печальной фамильярностью спросил: «Ну что уставился? Первый раз видишь?.. Молчит… Эпитафию на себя сочиняет!..»

При этих последних словах мерзости у Станислава Сергеича вытянулось лицо и во рту появился металлический противный привкус.

– Не эпитафию на себя сочиняю, – еле сдерживаясь, заговорил он, – а общаюсь с природой.

– Фу ты ну ты лапти гнуты! – развеселился упырь. – С природой он общается… А я по-твоему кто – природа? – И он придвинулся к Станиславу Сергеичу вплотную.

Тот отшатнулся и холодно ответил:

– Ты – моя галлюцинация.

– Выходит, я не существую?!

– В пространстве моего воображения ты существуешь.

– Спасибо и на этом! – упырь приложил лапку к груди и поклонился слегка. – Все-таки, значит, существую… – и он захихикал отвратительным смешком.

– Ты заткнешься? – вдруг взревел Тропотун. – Навязался на мою голову – еще и хохочет!

– Не над тобой, не над тобой, – заверещал тотчас упырь своим пронзительным тенорком. – Над людьми вообще… – он снова откинулся на невидимую спинку и даже руки на нее закинул. При этом на его гнусной мордочке с перпендикулярно торчащими ушами-локаторами отразилось чувство собственного достоинства. – Если разобраться, – с важностью продолжал он, – вы существа преотвратные!.. Нас, нечистую силу, преследуете денно и нощно, проклинаете, анафемы всякие там придумали – а нет чтобы вовнутрь себя заглянуть! Басня у вас есть про стрекозу и муравья. Так вот вы – типичные стрекозы. Живете сиюминутным, о последствиях не задумываясь. И при этом называете себя цивилизованными людьми… Самое забавное, что именно цивилизованными!.. Где ни бывал, но такой удивительной тупости, как на Земле, встречать не приходилось! – он открыл пасть, поковырял между острыми зубками не менее острым когтем и посмотрел на Станислава Сергеича. – Берите пример с муравьев! Их цивилизации уже пара миллиардов лет – и они живут вместе с природой, а не вопреки природе. А вы?! – упырь саркастически осклабился. – Вы не продержитесь еще и ста лет!.. Никогда не видел такого стремления к коллективному самоубийству. Ха-ха! Жаль, что забеременев человечеством, природа не сделала аборт!

Станислав Сергеич молчал с таким видом, словно только что сжевал лимон и теперь его мучает изжога. Мало того, что к нем намертво прилипла эта хвостатая дрянь, так теперь еще собственная галлюцинация учит его и все человечество уму-разуму…

– Что это у тебя физия похоронная? – вдруг обратилась нечисть к уже порядком накалившемуся Тропотуну и, с удовольствием пронаблюдав, как розовеет от накопившегося раздражения его жертва, ехидно прибавила: – A-а… это ты себе памятничек прикидываешь покрасивше!.. Или уж потом супруга сама подберет?.. – закончил упырь со скорбной значительностью.

Тропотун аж онемел от возмущения – да как эта пакость смеет?!

– Смею-смею, – уверил его тут же упырь, однако отодвинулся от Станислава Сергеича подальше. – У тебя с пищеварением как – газы не мучают? – продолжал он очень серьезно. – Я тут на вечеринку попал и с одним литератором на брудершафт пил. Ты вообрази только, что он удумал! Нормальный человек до этого не додумается… Собрался заранее соорудить себе памятник, при жизни то есть. И какой… На массивной тумбе из черного мрамора стоит белая клизма (тоже мраморная), устремив острие в небо. И надпись на тумбе – «они неразлучны и за гробом…» Ну, каково?!

– Врешь! Все врешь! Упыри не пьют!

– А вот и пьют, – захихикал упырь. – Но литератор-то, а?.. Знает, что ничего путного не написал, так хоть через задний проход в бессмертие проскочить!..

В ответ Станислав Сергеич хотел было сказать что-нибудь обидно-остроумное, но внезапно увидел приближающихся к нему по тропинке Гришу и Блаженного Федора. «Брысь…» – зашипел он, быстро поворачиваясь к упырю, но того уже и след простыл.

– Здравствуй, Слава! – сказал Федор, пожимая его руку. – Ни за что не разыскал бы тебя, да вот Григорий Ильич любезно согласился проводить.

При этих словах Григорий Ильич напыжился и расцвел.

– Я что… я ничего… делов-то… – забормотал он, глядя на Федора почти с обожанием.

Почему