Окончательный диагноз - Кит МакКарти

Рабочий день на отделении начался как обычно, и ничто не говорило о происшедшей трагедии. Уставший, но довольный Айзенменгер, волновавшийся лишь из-за Елены, приехав в больницу, тут же занялся горой снимков, которые одновременно и страшили его, и успокаивали в силу своей привычности.

Однако все эти будничные заботы были резко прерваны в десять минут одиннадцатого, когда Айзенменгера без каких-либо объяснений пригласили в кабинет Адама Пиринджера. Когда он вошел, там уже сидели все консультанты за исключением Уилсона Милроя; впрочем, Пиринджер тут же объяснил причину его отсутствия:

— Боюсь, у меня для вас плохие новости. Уилсон Милрой мертв. Судя по всему, убит Мартином Пендредом.

Это сообщение вызвало у присутствующих разную реакцию, однако все были потрясены. Амр Шахин чуть было ни лишился чувств.

— Боже мой! — пролепетал он и закрыл глаза.

У Тревора Людвига перехватило дыхание, и он бросил взгляд на Алисон фон Герке, которая закрыла посеревшее лицо рукой. Углы губ Айзенменгера опустились, и он склонил голову, продолжая при этом наблюдать за происходящим. По его наблюдениям, Пиринджер держался лучше всех, но он и узнал об этом раньше остальных, решил Айзенменгер.

— Скоро приедет полиция, они намерены поговорить с каждым из нас. А пока я сообщу об этом остальным. Естественно, это не отменяет обычной работы.

— Где это случилось? — с ужасом спросила фон Герке.

— У него дома. Обнаружен сегодня утром.

— Горло… перерезано?

У Пиринджера не было времени на щепетильность.

— Вероятно, раз полиция подозревает Пендреда.

— А с какой целью они хотят побеседовать с нами? — осведомился Людвиг. — Если это сделал Пендред, при чем тут мы?

Пиринджер не мог ответить на этот вопрос. Поэтому ответил Айзенменгер:

— Их будет интересовать, чем он занимался вчера. С кем виделся перед уходом, когда ушел, ну и всякое такое. — Айзенменгер помолчал и не смог удержаться, чтобы не добавить: — Как бы там ни было, они постараются быть непредвзятыми, по крайней мере до тех пор, пока не будет произведено вскрытие.

— Надеюсь, ни у кого не возникнет подозрений, что это я перерезал ему горло, — пробормотал Людвиг.

— Уверен, никто об этом даже не думал, — устало произнес Пиринджер. — Как уже сказал Джон, полицию будут интересовать исключительно последние часы его жизни.

— Я рад тому, что он умер, — обретя наконец дар речи, тихо произнес Амр Шахин.

Айзенменгер не только услышал его, но и перехватил взгляд Пиринджера, который изумленно уставился на Шахина.

— Джон! Рад тебя видеть. — Блументаль был радостен и гостеприимен, однако Айзенменгер подозревал, что это спектакль в расчете на публику. — Боюсь, у нас с тобой прибавилось работы.

Публика была благодарной, хотя и не испытывала особого энтузиазма, возможно, потому, что видела этот спектакль уже не в первый раз. Айзенменгер заметил несколько знакомых лиц, включая представителей прокуратуры, а также констеблей Кларка, Фишера и Райта. Он огляделся в поисках Гомера и увидел, что тот говорит по телефону. По выражению его лица Айзенменгер понял, что беседует он отнюдь не с возлюбленной.

Блументаль в своем классическом одеянии патологоанатома заканчивал инструктировать фотографов относительно необходимых снимков и одновременно наговаривал на диктофон то, что было им обнаружено при внешнем осмотре. Как и в случаях с предыдущими жертвами Потрошителя, картина была удручающей. Характерные швы вдоль торса и на шее свидетельствовали об изъятии внутренних органов. Айзенменгер тут же подошел к нижней части тела, где располагался узел, после чего с невозмутимым видом перевел внимание на чудовищную рану на голове.

— Это отличается от предыдущего, — заметил он.

— Да, — кивнул Блументаль. — Судя по всему, доктор Милрой оказал сопротивление, и, прежде чем вернуться к обычной схеме, преступнику пришлось его усмирить. Труп был спрятан в сарае, чтобы никто его не заметил. — Видя, что Айзенменгер не возражает, Блументаль осторожно добавил: — Во всем остальном все как всегда.

И это соответствовало действительности. Даже швы стали более аккуратными, как отметил про себя Айзенменгер.

— А где были внутренние органы? — поинтересовался он.

— Мозг находился на системном блоке компьютера в кабинете жертвы, — ответил Райт. — А внутренние органы лежали в холодильнике с запиской «Полдник для собаки».

— А что, у Милроя была собака? — спросил Блументаль. Ему никто не ответил, и он пробормотал, повернувшись к Айзенменгеру: — Да уж, он шутник.

— Похоже на то, — задумчиво откликнулся Айзенменгер. — Я так понял, что у Пендреда были какие-то счеты с Милроем? — обратился он к Райту.

— Да, это Милрой выгнал его из морга после того, как его брату был вынесен обвинительный приговор, — раздался громкий голос откуда-то сзади. — Он хотел, чтобы Пендреда вообще уволили, и предпринимал для этого все возможное. — Гомер опустил трубку, и вид у него был такой, словно его заставили проглотить жука-навозника. — Вы — доктор Айзенменгер, не так ли? — довольно грубо осведомился он, подходя ближе, а когда Айзенменгер кивнул, продолжил: — А как вы? Пришли в себя после встречи с мистером Пендредом?

Рана на горле у Айзенменгера уже заживала и не была заклеена пластырем. Над воротничком выступал лишь край ссадины.

— Почти, — пробормотал он в ответ.

Однако Гомер не проявил особого интереса к его ответу и тут же продолжил:

— Надеюсь, вы готовы сообщить мне, что согласны с доктором Блументалем и что все восемь убийств были совершены одной и той же рукой.

Айзенменгер поймал себя на том, что испытывает неприязнь к старшему инспектору. У него сохранились смутные воспоминания о том, что во время первого расследования тот вел себя манерно и самоуверенно, однако теперь эти качества достигли таких гипертрофированных размеров, что Гомер выглядел карикатурой на самого себя.

— Я еще не пришел к определенному выводу, — ответил Айзенменгер.

Это не могло обрадовать Гомера. Он только что получил взбучку от Колла, которому в свою очередь был сделан выговор главным констеблем. Лейтмотивом была некомпетентность, граничившая с халатностью, а в подтексте маячило вероятное отстранение от служебных обязанностей в том случае, если Пендред не будет найден в ближайшее время. И Гомеру сейчас не нужны были слишком умные патологоанатомы, отказывающиеся говорить ему то, что он хотел от них услышать.

— Ну так придите уже наконец. Это вам не развлекательные интеллектуальные игры, это расследование убийства. Людям режет глотки какой-то долбанутый маньяк.

Недостаток роста Гомер компенсировал властной манерой поведения, которую он называл «управлением кадрами». Впрочем, Айзенменгера совершенно не волновало, что на него кричит какой-то полицейский, в котором он видел лишь зловредность и кровожадность.

— Совершенно справедливо замечено, — ответил он. — И поскольку вы проявляете такую редкую учтивость, я вам скажу. Я могу ошибаться, но, на мой взгляд, не все эти убийства совершил один и тот же человек. Я думаю, мы имеем дело по крайней мере с двумя разными людьми.

Даже если бы он обвинил в этих зверствах самого Гомера, вряд ли ему удалось бы вызвать более бурную реакцию. Глаза у того расширились, и он с изумленным видом уставился на Айзенменгера.

— Что? — переспросил он.

— Эти убийства совершены не тем же самым человеком, что первые пять. — Он говорил спокойным, размеренным тоном, и от этого Гомеру становилось еще хуже. Слова Айзенменгера резали его по живому, и он снова повернулся к Исааку Блументалю.

— Я знаю, что вы придерживаетесь другой точки зрения, и вполне возможно, что я ошибаюсь, но вы просили меня поделиться с вами своим мнением…

Вид Блументаля тоже неожиданно стал кислым.

— Я не понимаю, как ты можешь…

Айзенменгер пожал плечами:

— Вы просили меня высказать свое мнение. Я поделился им с вами. Вы хотите, чтобы я представил письменный отчет?

— Нет, спасибо, — поспешно ответил Гомер. — Не сомневаюсь, что доктор Блументаль не нуждается в подсказках. Не правда ли? — Он перевел взгляд на Блументаля.

Вид у того стал совсем горестным, и он помедлил, прежде чем кивнуть.

Гомер повернулся к Айзенменгеру:

— Спасибо за помощь, больше мы в ней не нуждаемся.

И Айзенменгер понял, что приобрел в лице старшего инспектора непримиримого врага.

Вопреки прекраснодушным и абсолютно нереалистичным упованиям профессора Пиринджера, что все сотрудники отделения вернутся к работе, ничего продуктивного ни одним из них за этот день сделано не было. Известия о совершенном убийстве быстро распространились по больнице. Они растекались, как липкая тошнотворная жидкость, заполнявшая все углы и закоулки, и прежде чем в анатомическом театре урологического отделения было завершено второе обрезание, а гастроэнтерологи успели изучить состав пятидневного стула, новость уже знали все. Директор больницы, узнав о происшедшем, был вынужден принять третью за день таблетку валиума. Отделение словно замерло, окутанное влажным туманом инерции, заражавшей всех вялостью, которая препятствовала какой-либо деятельности и погружала персонал в состояние страха.