Подводная одиссея. «Северянка» штурмует океан - Владимир Ажажа

Две зимы морозы сковывали воду в бухточке, корпус корабля дал течь. И вот в 1856 году последовал приказ затопить фрегат, чтобы не дать неприятелю случая похвастаться захватом русского судна. Прибывший из Владивостока представитель командующего Тихоокеанской эскадрой мичман Разградский взорвал корму судна, и оно покорно легло на грунт.

Что осталось от «Паллады»? Как она покоится в своей морской колыбели? Эти вопросы беспокоили меня с того момента, как я подружился с аквалангом.

Конкретная идея о подводном походе на «Палладу»родилась у меня летом 1962 года в Ленинграде. Во время прогулок по залам Военно-морского музея мой однокашник по военно-морской спецшколе Владимир Тихонович Федотов, зная о моем увлечении подводными исследованиями, посоветовал обратить внимание на «Палладу». Хорошо изучивший наше дальневосточное побережье, Федотов подсказал, откуда лучше всего начинать поиск. Затем началось штудирование Гончарова, изучение заметок и материалов. Я выяснил, что на «Палладе» уже побывали водолазы – в 1888, 1914 и 1936 годах. А в 1940 году было даже принято решение поднять «Палладу» со дна как музейную ценность. И снова война вмешалась в судьбу легендарного корабля. Так и остался он лежать на дне залива, но теперь уже не Императорского, а залива Советская Гавань.

Мысленно я представлял себе облик фрегата. Во всей подготовке это было, пожалуй, самым легким делом, стоило только открыть томик Гончарова. «Я с первого шага на корабль стал осматриваться. И теперь, еще при конце плавания, я помню то тяжелое впечатление, от которого сжалось сердце, когда я в первый раз вглядывался в принадлежности судна, заглянул в трюм, в темные закоулки, как мышиные норки, куда едва доходит бледный луч света через толстое в ладонь стекло. С первого раза невыгодно действует на воображение все, что потом привычному глазу кажется удобством: недостаток света, простора; люки, куда люди как будто проваливаются; пригвожденные к стенам комоды и диваны; привязанные к полу столы и стулья; тяжелые орудия, ядра и картечи, правильными кучами на кранцах, как на подносах, расставленные у орудий; груды снастей, висящих, лежащих, двигающихся и неподвижных; койки вместо постелей; отсутствие всего лишнего; порядок и стройность вместо красивого беспорядка и некрасивой распущенности, как в людях, так и в убранстве этого плавучего жилища. Робко ходит в первый раз человек на корабле: каюта ему кажется гробом, а между тем едва ли он безопаснее в многолюдном городе, на шумной улице, чем на крепком парусном судне, в океане…

Странно, однако ж, устроен человек: хочется на берег, а жаль покидать и фрегат! Но если б вы знали, что это за изящное, за благородное судно, что за люди на нем, так не удивились, что я скрепя сердце покидаю “Палладу”!»

Запомнилась модель «Паллады», искусно изготовленная судовым фельдшером и переданная его женой в дальневосточный краеведческий музей имени Арсеньева во Владивостоке, а также картина Кузнецова, изображающая белокрылый фрегат, стремительно рассекающий волны. Железные суда уничтожаются морской водой за какие-нибудь полвека, а деревянный корпус «Паллады» должен был сохраниться хорошо. Во всяком случае, мне очень хотелось этого.

И вот, очутившись на Дальнем Востоке через сто семь лет после гибели «Паллады», мы, сотрудники группы подводных исследований Союзморниипроекта, решили нанести визит знаменитому фрегату.

Наша группа обследовала подводную часть гидротехнических причальных сооружений в порту Ванино. Работа подходила к концу, и в одно из воскресений было решено идти на «Палладу».

Стояло солнечное августовское утро. Катер дрожал на синих волнах. Казалось, общее возбуждение передалось и ему. Несколько чаек следовало за нами. На крутом заросшем деревьями берегу бухточки Постовой возвышается чугунный крест. Это братская могила моряков и казаков, служивших на береговом посту. Тех, кто вдали от родных мест погиб от цинги, холода и лишений. Прежде чем спуститься под воду на поиск «Паллады», мы пришли к этой могиле. У подножия чугунного креста чьи-то заботливые руки положили лесные цветы. Шелестят лиственницы, внизу голубеет залив. И только отдаленный гул порта нарушает здесь тишину и покой.

Постепенно вокруг нас собрались матросы со стоявших неподалеку кораблей в нарядной по случаю воскресенья форме. Обветренные, суровые лица, спокойные, внимательные глаза. На всем лежала печать какой-то особой торжественности. Казалось, что происходит незримая передача эстафеты из прошлого века в настоящий.

Ну а теперь к «Палладе» – основной цели нашей воскресной экспедиции.

На побережье Татарского пролива встречаются осьминоги. И хотя они на малых глубинах близ берега не достигают опасных размеров, на Востоке у них плохая репутация. Мы знали по литературе, что если водолаз настойчиво беспокоит осьминога, то последний стремится уплыть или закамуфлироваться, т. е. принять защитную окраску под цвет местности. Однако предосторожность не мешала, и перед погружением подводные ружья и ножи были приведены в боевую готовность.

Проверены и подводные фонари. Несмотря на хорошую прозрачность воды, солнечные лучи не проникают глубоко, а возможно, придется забираться внутрь корпуса корабля и фотографировать. А для этого берем под воду заключенный в герметичный бокс «Старт» и лампу-вспышку.

Зачастую морские рассказы о погибших кораблях, сдобренные значительной порцией фантазии, способны поразить ужасом воображение слушателей. Что же ждало нас?

Один за другим глубинные разведчики поднимают руку: «Готов к погружению!» Нас семеро – снова счастливое число. Вот она, заветная минута! Спускаемся в темную воду. В первой группе – четверо. Ясный свет сменяется сумерками. Идем от берега к середине бухты. Глубина десять, пятнадцать, двадцать… Давлением воды гидрокомбинезон сжимает все сильнее и сильнее, постепенно сдавливая железными объятиями.

Поиск продолжался недолго.

Примерно в ста метрах от берега на глубине 25 метров перед нами вырос утес. Подплыв ближе, мы увидели, что это носовая часть «Паллады», утратившей свой гордый вид. Фрегат лежал на боку кормой к берегу, чуть зарывшись левым бортом в песок. Простирающийся на высоту около десяти метров правый борт был вверху обломан. Когда-то выдававшийся вперед бушприт и украшающая нос резная фигура отсутствовали. Убеждаемся, что внутрь корпуса проникнуть нам не удастся: палуба сильно разрушена, иллюминаторы слишком малы.

Исследуем корабль снаружи. Все металлические части, особенно чугунные и стальные, изъедены соленой морской водой. Устоял перед ней лишь дубовый корпус корабля, только кое-где тронутый древоточцами. Вспомнился отчет водолазов, погружавшихся здесь в 1914 году: «Дуб очень тверд, а чугун – как сыр».