Пейзаж с убийцей - Светлана Чехонадская

— Вот и я об этом! Вдруг он решит тебе мстить за друга!

— Да ладно! Мстить за друга! Это он Шахерезада, а не я… Человек разворотил мой дом, даже тротуарную плитку поднял, потом купил дом Штейнера и снес его за один день! Что он врет! Он золото искал. Так что, наоборот, он теперь меня беречь будет… К тому же он понимает, что этому делу сейчас вряд ли дадут ход. Хотя… — Елена прищурилась, глядя в камин. — Насколько я понимаю, покушение на тебя сейчас расследуется. Покушение произошло именно потому, что ты разворошил ту старую историю, а та старая история, в свою очередь, не случилась бы, не будь ограбления в Кропоткине. Но я не знаю, захочешь ли ты за это дело взяться?

— Я не захочу, — отозвался он, тоже глядя на огонь. — Меня мать не поймет.

— Как же она не поймет, если тебя из-за этого чуть не убили! — возмутилась было Елена, но, взглянув на нахмурившегося Мишаню, сменила тему: — А почему он вообще занервничал, твой крестный?

— Ну, я ведь его о многом в тот день спросил. Рассказал ему, что верю Суботихе, но мне не все понятно со временем. Не может быть, чтобы она проснулась так поздно! Суботиха — деревенский человек, она не может сказать о восьми утра — утренние сумерки. Кстати, я спросил его о женщине в белом. Не было ли на месте преступления врача. Он сказал, что Штейнеру голову отрезали, какой тут врач. Да я практически все ему выложил! Даже свои сомнения насчет доверенности из колонии…

Они первый раз разговаривали об этом деле. Вчера еще притирались друг к другу, ездили по Москве, бродили по магазинам, болтали ни о чем, сегодня дружно занимались уборкой, готовкой, наряжали елку во дворе, ходили в гости к соседке Марине. Все это время Елена чувствовала, что разговор состоится, но не хотела начинать его первая. Но после того как Мишаня упомянул Комарова, разговор начался сам собой.

— Как все-таки у нас просто взять и упечь невиновных в тюрьму! — сказала она. — Я имею в виду Ордынского и Чуманкова.

Мишаня повернул голову и посмотрел на нее снизу вверх.

— Ты забыла, что Штейнер не свое убийство готовил, а Антипова? У каждого из них была своя роль в этой подготовке. Эксперт, например, приготовила нож, а Штейнер должен был заманить своего приятеля Чуманкова в деревню. Они встретились шестнадцатого августа на виду у всей деревни. Поэтому для убийства Антипова был выбран следующий день. Штейнер, конечно, прекрасно знал, что Чуманков — приятель Ордынского. Может, и того не раз видел… А вот собирался ли Волин убивать самого Штейнера — это вопрос.

— Ничего это не вопрос, — возразила Елена. — Конечно, собирался! Тут даже сомнений никаких нет! Удивительно, все-таки, как похожи по настроению эти два преступления: в Корчаковке и в Бодайбо. И там и там преступники даже не задумывались перед тем, как убрать соучастников… Милый у тебя дядюшка, Мишаня… Как быть с наследственностью?

— Ее нет. Это выдумки морганистов! — ответил он. — Но скажи: когда ты догадалась обо всем?

— А я обо всем и не догадывалась. Я тихонько проходила каждый этап. Скажем, насчет Волина было нетрудно понять с самого начала. Он постоянно врал. Что приехал на место преступления первым, что Долгушина написала жалобу на Антипова, что не было женщины в белом халате, о которой Суботникова говорила. Я, кстати, Суботниковой поверила сразу — зачем ей врать? — я думала, что она просто напутала со временем. Но тогда Волин тоже должен был вспомнить женщину в белом халате. Вспомнить, что она была — пусть в восемь, пусть в девять, но была! А у него на любой вопрос был готов ответ. И я подумала тогда так: если единственные доказательства, что наш дорогой Виктор Семенович вообще существует — это доверенность из тюрьмы и показания Антипова, которые брал Волин, то трудно ли было бывшему участковому подделать такие доказательства? Совсем не трудно! Ему — легче всех остальных!

— Но это если считать, что Антипов мертв!

— Так я же своими глазами видела, как убивали пожилого человека!

— Ты видела нечто похожее, но утверждать, что ты видела именно это…

— Именно это! Не надо цепляться! Ведь так можно все поставить под сомнение! С точки зрения субъективного идеализма, никакое свидетельское показание не имеет права на существование…

— А что такое «субъективный идеализм»? — ехидно спросил он.

— А ты не проходил на своем юрфаке «Материализм и эмпириокритицизм» Ленина? А, ну да…

Этот сопляк захихикал в своем кресле.

— Я и диалектический материализм не проходил! И историю рабочего движения Перу тоже. Вы уж, тетенька, простите…

— Бог простит! — сказала она. — Так о чем я? Об этапах собственного прозрения, кажется?… В том, что Ордынский и Чуманков были грубо подставлены, нормальные люди не сомневались даже тогда, одиннадцать лет назад. А история с одинаковыми ножами натолкнула меня на мысль об эксперте. Но ведь и тебя тоже, правда? Когда ты узнал, что эта женщина несколько лет была любовницей твоего крестного, что он любил ее безумно и готов был ради нее на все, ты понял, что все подозрения сходятся на Волине. Это было несложно… Сложнее всего было догадаться, что следящие за мной люди не имеют к убийству никакого отношения! Что они, как и я, пытаются выяснить, что же произошло в Корчаковке одиннадцать лет назад!

— Но ты все-таки догадалась! — с гордостью за нее заметил Мишаня.

— Да… Я постоянно думала: если за мной гоняется тот, кто убил старика, то, значит, я представляю для него опасность! Но почему тогда он так странно действует? Следит, ходит вокруг меня, выясняет, что я делала одиннадцать лет назад… Здесь есть еще один, почти мистический, момент — рукопись. Я-то сама воспринимала ее как вымысел! Мне даже в голову не могло прийти, что кто-то прочитал ее, а прочитав, заинтересовался! Но ведь в моей рукописи были правдивые моменты! Скажем, убийство старика, координаты Нины, ограбление в Бодайбо. Когда я поняла, что рукопись играет важную роль во всей этой истории, многое стало проясняться. Я посмотрела на все другими глазами и увидела: кто-то, как и я, хочет знать, что произошло в то утро в Корчаковке. Но значит, он не убийца…

— Осталась последняя тайна! — торжественно произнес Мишаня.

— Фамилия Антипова? Да. Здесь у меня надежды никакой…

— Давай похороним ее в саду? — неожиданно предложил он и тут же вскочил с места. — Предлагаю закопать эту тайну в северном углу сада! Тайны закапываются так: берется конфетный фантик, сверху кладется бутылочный осколок…

Он объяснял, а она слушала и все больше умилялась.

Потом они оделись, вышли на улицу и торжественно закопали тайну в северном углу сада. Вместо фантика они зарыли распечатанное на принтере слово «Антипов», вместо бутылочного стекла — кусок чешского пивного бокала, оросили место захоронения вином, а остатки вина выпили прямо из бутылки, передавая ее друг другу и хохоча…

А потом Мишаня вспомнил про гуся, и они пошли к дому. На крыльце Елена поскользнулась, и Мишаня поддержал ее, и при этом у него было такое заботливое и сердитое лицо, что у нее защемило сердце…

…В это самое время, но уже в другом году, Волин вышел из домика на улицу. Телевизора здесь не было, не было и электричества. То, что наступил Новый год, он понял по писку наручных часов.

Стояла глубокая тишина, только потрескивали деревья на морозе. На заимке он был один…

Новогодняя ночь оказалась ясной и лунной. Вокруг было светло, как в городе. Все покрывало расплавленное серебро: ветви деревьев с огромными шапками снега, темные верхушки сосен, белые дорожки, убегающие в глубь тайги. Там, куда свет луны падал напрямую, снег искрился всеми гранями бриллианта. Было больно глазам.

«Смешно, — подумал он. — Вокруг столько алмазов, что можно собирать их лопатой…» Он достал из кармана дохи фляжку спирта и отхлебнул из нее. «С Новым годом, с новым счастьем!» — сказал Волин вслух.

Он часто разговаривал сам с собой. Почти шесть месяцев в году он проводил в тайге в полном одиночестве, и было приятно иногда услышать звук человеческого голоса. Еще он подозревал, что потихоньку сходит с ума. Попытка убить Мишаню испугала его настолько, что он твердо решил к людям больше не возвращаться.

Он тогда испугался за нее. Это был иррациональный страх — Волин не верил в то, что нынешняя милиция возьмется за расследование такого старого дела, что бы там Мишаня ни накопал. Это было невозможным, абсолютно невозможным. Но упоминание этой женщины в Мишаниных расспросах заставило Волина потерять голову.

Нуждалась ли она в защите? Конечно, нет. Только сейчас он понял, что она была умнее и сильнее его, во много раз умнее и сильнее — это была бы настоящая подруга жизни. Ради такой можно было идти на что угодно.

Но так он думал не всегда. Одиннадцать лет назад, завершив свое кровавое дело, он пошел на берег и увидел, что машина уехала. У него тогда волосы встали на голове дыбом. Но это было только начало: когда он спустился к мосткам, чтобы отмыть кровь, то сквозь темную спокойную воду реки на него глянуло лицо Антипова.