Я стройнее тебя! - Кит Рид

Все что угодно, было бы лучше, чем вот это.

Когда каталка въезжает в лифт, она слышит, как со свистом закрываются двери, и вот Преданная Сестра Эвлалия наконец обращается к ней.

— Я знаю, что ты здесь, — говорит Эвлалия и, так и не дождавшись ответа Энни, злобно тычет пальцем в простыню, которой накрыт впалый живот ее беспомощной пациентки. — Я знаю, и должна тебе кое-что сказать.

Другая Преданная ворчит, как заводящаяся газонокосилка.

— Не стоит, — шипит она. — Мы никогда не рассказываем о наших планах.

— Много ты понимаешь, — ожесточенно отвечает Эвлалия. — Тьфу! — На простыню летит плевок. — Так ты отказываешься от еды, которую я даю, да?

«Вот что стояло за ее молчанием, — думает Энни. — Кто бы догадался, за что ты на меня так злишься?»

— Эвлалия, им не полагается знать!

Эвлалии все равно, она продолжает, несмотря на предупреждение. В Веллмонте ей предстоит провести всю жизнь, но на этой должности ей осталось быть недолго.

— Ты считаешь себя такой умной, да? У тебя хорошенькое личико, отличные волосы, а собственное тело для тебя священно и неприкосновенно. Ну что же, девочка-куколка. Ты отказалась от еды в последний раз.

О боже. Они и правда собираются ввести ей желудочную трубку.

Эвлалия, наверное, с удовольствием видит, как простыня дрожит от сдавленного дыхания Энни. Мстительная сволочь, ведь она сейчас, наверно, ликует. Преданная Эвлалия добилась того, что не удавалось в этом заведении еще никому. Она заставила Энни Аберкромби заплакать. Когда Энни с головой накрыли простыней, она подумала, что ее везут к месту ее последнего назначения, а теперь она вот-вот там окажется. Она плотно зажмуривает глаза и старается затаить дыхание, но слышит собственный плач, такой тихий, что его никто не замечает: иииш-иииш-иииш.

«Пусть все кончится. Хочу, чтобы все это поскорее кончилось», — думает Энни.

Высокая сухощавая Преданная и ее низенькая коренастая помощница катят ее по последнему коридору, нажимают кнопки на панели, и двери открываются. В тихой холодной комнате каталку приставили к стене, и она глухо стукнула, будто говоря, что все кончено. Когда сестры выключили свет и ушли, что-то насвистывая, Энни испытала облегчение.

— Приятного сна, — прощебетала Эвлалия, а то вдруг девочка еще не поняла. — Завтра день начнется с желудочной трубки.

Долгое время Энни кажется, что лучше не шевелиться. Она лежит в огромном темном помещении размером со школьный спортивный зал, судя по тому, сколько времени занял путь от двери до этого места. Механический шум фильтра для воздуха и свист раздвижных дверей гулко разносится по комнате, похожей на пещеру, — либо она высечена из камня, либо стены покрыты цементом. Воздух здесь влажный и пахнет металлом. Кроме Энни, которая пока еще дышит, в помещении нет ничего живого.

Но потом кто-то появляется.

«О боже, они пришли за мной».

Но это не так. Щелкают кнопки на панели, двери в дальнем конце открываются, и группа ворчащих женщин заходит внутрь, постанывая от усилий; они тоже доставляют свой груз. По звуку Энни понимает, что в зал вкатили еще одну каталку. Пыхтя и жалуясь, несколько сестер пристраивают тележку в загородке рядом с Энни. В отличие от тех, кто вез Энни, эти Преданные, толкая каталку на отведенное место, вполголоса болтают между собой, а пристегнутого человека они колотят, как непослушного бычка.

— Ха!

— Ну уж ты скажешь, ничего себе! Ха!

— Ну так теперь она здесь, но зачем?

— Ее там будут держать, понимаешь. — Одна из женщин хихикает. — Для особых целей. Уж таких осо-о-обых.

Энни слышит, как гремят ролики: сестры задернули шторку вокруг кровати.

— Ах держать, — произносит одна из них и гнусно смеется.

— И целовать.

— Подожди, вот когда они ее увидят!..

— А что, если она попытается бежать?

— О чем ты, как она убежит, она и ходить-то ни хрена не может!

— Да и с хреном тоже. Ну что, пойдем.

— С хреном, без хрена. Чего он только пожелает. — Все смеются. Голоса у них совсем молодые.

— Потише, Марселла. — Шаги удаляются, но перед уходом полагается пошутить. — Знаешь, что говорят!

Главная шутница отзывается, как в музыкальной комедии. Она со смехом выдавливает из себя слова из детской считалки:

— Не будем ее будить!

Преданные, которые ведут себя, как девчонки, уже подошли к дверям и так веселятся, что забывают выключить свет. Кто-то из них задевает за дверь, а подруга шутницы произносит фразу, объясняющую соль шутки:

— Ей такое вкололи, что не проснулся бы даже Годзилла.

И они уходят.

Секунд тридцать в помещении стоит тишина. Потом ее нарушает голос.

— А я, типа, не Годзилла, — говорит Келли.

— Келл!

Ликуя, как Лазарь, Энни хватает ртом грубую простыню и стягивает ее с лица. Она с трудом поворачивает голову, натягивая ремни. Из-за занавески что-то выпирает, кажется, что за соседней загородкой стоит арабский шатер. Каталка, на которой юные Преданные привезли Келли, по размеру похожа на большую двуспальную кровать.

— Я так рада!

— Я тоже.

Времени у них мало.

Они осторожно спрашивают «Как ты?» и «Ну и где тебя держали?», отвечают друг другу приглушенным голосом, и каждой не терпится рассказать, что пришлось пережить и как с ней обращались. Обе стараются не шуметь, опасаясь, что их разлучат. Но говорить некогда, им нужно действовать быстро, потому что неизвестно, когда заступает следующая смена; от мысли, что могут застукать, их охватывает ужас. Когда Энни и Келли выберутся отсюда, они обо всем поговорят. А если не выберутся? Будет уже неважно, о чем они не успели рассказать.

Энни Аберкромби и ее единственная подруга понимают, зачем их привезли сюда, и некогда гадать, кто придет за ними утром и что с ними тогда сделают. Сейчас стоят только две задачи.

Освободиться от кожаных ремешков, которыми их пристегнули к каталкам.

Выбраться отсюда.

Из-за того что на руках у анорексиков совсем не остается плоти, кости выглядят большими и узловатыми, но запястья у них очень нежные и на самом деле намного тоньше, чем кажется. Преданная смотрительница Эвлалия была так рада сбыть с рук эту пациентку, что застегнула на последнюю дырочку ремешки на запястьях Энни и решила, что этого достаточно. Чтобы проколоть еще одну дырочку, пришлось бы сходить за шилом, или пойти на кухню за ледорубом, или одолжить ножик у дежурной по коридору, которую она, возможно, тихо ненавидит. Вместо этого сердитая Преданная просто застегнула ремешки на запястьях Энни так, как позволяли отверстия. Первоочередной задачей для нее было отправить эту ужасную пациентку, эту самолюбивую, дерзкую, беспокойную девчонку по фамилии Аберкромби в «предубойный загон», чтобы больше никогда ее не видеть. Вероятно, Эвлалия даже говорила себе: «Кому теперь есть дело до того, что с ней будет? Это произойдет не в мое дежурство».

Ну и что с того, что в конечном счете ей за это попадет. Преданные Сестры не продумывают свои действия на столько шагов вперед.

Теперь, когда в жизни появилась цель, Энни выпускает драгоценную ручку крана, и та катится, падает с пластикового матраса на пол, но девочка даже не вздрагивает. Иногда нужно отказаться от того, что тебе дорого, чтобы двигаться дальше. Она прижимает большие пальцы к ладоням и легко вытаскивает руки. Потом наступает очередь ремешков на щиколотках. Это просто: она садится и расстегивает пряжки. Освободившись, Энни спускает ноги на пол. К ее удивлению, с каждым шагом перед глазами у нее вспыхивают и гаснут огоньки — я что, теряю сознание? Осторожно поднимает она треугольную ручку, говоря себе: «Может быть, пригодится», хотя это и не так. Она понимает, что положить это орудие некуда: у нее нет ни карманов, ни лифчика, ни пышных грудей, в ложбинке между которыми можно что-нибудь прятать. Но вот она, нетвердыми шагами пройдя расстояние между каталками, отдергивает занавеску. Бедняжка Келл связана, как будто для жертвоприношения. Но она, по крайней мере, выглядит все так же. Келли не успевает ничего сказать, как Энни показывает ей ручку от крана.

— Что это?

— Подарок. Я принесла тебе подарок, — отвечает Энни.

— Ты ведь не знала, что увидишь меня.

Она кладет свое сокровище в свободную руку Келли и загибает ей пальцы.

— Я надеялась.

— Ну, это супер. — Милая Келли, она всегда так любезна. В ответ она дает Энни предмет, который так же старательно прятала в кулачке. — А вот что у меня есть для тебя.

Энни вздрагивает.

— Что это? — Она уже догадалась.

— Батончик «Херши». Извини, он немного подтаял.

— Ничего страшного.

Пока Энни расстегивает ремни на запястьях Келли, та разглядывает свою подругу.

— Съешь его, — говорит она.

— Я потом, ладно?

— Сейчас.