Как заарканить миллионера - Элизабет Беверли

Со всей возможной галантностью (хотя какая уж там галантность!) высвободился из когтей озадаченной хищницы, послал ей прощальную улыбку, полную искреннего сожаления, и кинулся бежать так, словно за ним гналась свора адских псов.

На кой черт ему все эти миллионерши-шмиллионерши, если где-то у выхода поджидает его Солнышко-Эди, известная также как Зайка, Рыбка и Крохотулечка?

— Ты все провалил! Она уже была на крючке, а ты все провалил! Знаешь, кто ты такой? Просто король неудачников! С ума сойти! Не могу поверить, что тебе удалось все провалить!

Лукас не сводил глаз с дороги и терпеливо ждал, когда Эди перестанет его ругать. С самой галереи она снова и снова, с каким-то извращенным удовольствием твердила ему, что удача была совсем рядом, а он, такой и этакий, позволил миллионерше сорваться с крючка. Однако Лукасу почему-то казалось, что она совсем не сердится. Не странно ли — из кожи вон лезла, чтобы помочь ему заарканить богатую дамочку, а когда его замысел едва не увенчался успехом (успехом ли? — еще вопрос, кто кого заарканил!), едва не прыгает от радости, что он все провалил!

Интересное развитие событий.

— Рассказать кому — не поверят! — продолжала неуемная Эди. — Такой провал… Господи, Лукас, как ты мог? Ты все провалил!

— Ты уже говорила. Шестьдесят четыре раза.

— Но ты действительно все провалил!

— Шестьдесят пять.

Осмелившись бросить взгляд в ее сторону, Лукас увидел, что Эди устало облокотилась на окно и положила голову на руку. Она выглядела утомленной, подавленной, раздосадованной. И вовсе не счастливой.

— Прости, — проговорил он, снова переводя взгляд на дорогу. — Я знаю, что ты очень старалась, и жалею, что не сумел тобой воспользоваться…

Он почувствовал, как она замерла.

— Извини, я оговорился. Хотел сказать — не сумел воспользоваться твоей помощью, — быстро поправился он. — Если бы я воспользовался тобой, то извиняться не стал бы. Думаю, тебе бы понравилось.

— Мечтай, мечтай.

— Поверь, Эди, я только об этом и мечтаю.

Она промолчала, и Лукас не стал настаивать. Ему снова вспомнилось, как она прикоснулась к нему сегодня, и подумалось, что не стоит на нее давить. Очевидно; секс для нее — больной вопрос. Нужно быть осторожным и деликатным. Беда в том, что Лукас не умел осторожно и деликатно говорить о сексе.

— Кстати, Эди, о той пощечине, — начал он. Он не умеет ходить вокруг да около — значит, и пробовать не стоит, будем переться напрямик. — Мне понравилось, а тебе?

Снова бросив на нее быстрый взгляд, Лукас заметил, что она улыбается. Устало, подавленно, но улыбается. Хорошо. С этим уже можно жить.

— Ты не представляешь, как мне понравилось, — ответила она. Он улыбнулся в ответ:

— Я так и думал.

— Но, может быть, по другой причине, — уточнила она.

— Какая разница? Главное, что понравилось нам обоим.

Она принужденно рассмеялась:

— Я такого чудака, как ты, еще не встречала!

— И это говорит женщина, — не подумав, парировал Лукас, — которая способна без всякого повода врезать мужику по физиономии, но едва не падает в обморок, когда ее берут за руку?

Эди снова застыла на сиденье.

— Лукас, это не твое дело.

— Может, и так, — возразил он. — Но из-за этого мне чертовски трудно узнать тебя получше.

— А ты не пытайся меня узнать.

Не отрывая глаз от дороги, он процедил:

— Вот тут я с тобой поспорю.

— А что тебя не устраивает?

— Видишь ли, Эди, я очень хочу узнать тебя получше.

Она молчала; уголком глаза Лукас заметил, что она отвернулась и смотрит в ночную тьму.

— Это пройдет, — мягко сказала она наконец.

— Может быть, — согласился он. — Но я не хочу, чтобы это прошло!

— Это пройдет, — повторила она бесстрастным, далеким голосом, словно призрак, ведущий беседу с живым.

Он хотел ответить, хотел продолжить спор, но не успел придумать ответа. Впереди показался дом Эди — уродливое угловатое здание из серого кирпича. Не успел Лукас затормозить у подъезда, как Эди толкнула дверь и бросилась прочь из машины.

— Эди, подожди! — крикнул он ей вслед. Но крик его потонул в хлопанье дверцы.

— Черт! — пробормотал Лукас, распахивая дверь со своей стороны.

Он нагнал ее на втором этаже — она уже поворачивала ключ в замке. Лукас бросился вперед и, не думая, что делает, уперся ладонью в дверь, не давая ее открыть. Эди отшатнулась, хотя Лукас до нее не дотрагивался, она прижалась к двери спиной, и в глазах ее застыл настоящий ужас.

Смертельный ужас.

Губы ее дрожали, грудь тяжело вздымалась, из горла, казалось, готов был вырваться отчаянный безумный крик.

— Не бей меня! — всхлипнула она. — Пожалуйста… не бей…

Сердце Лукаса отчаянно заколотилось. Теперь то, о чем он только подозревал с того памятного вечера в «Дрейке», предстало перед ним во всей беспощадной наготе. Кто-то обидел Эди Малхолланд — жестоко обидел. Думать об этом было нестерпимо, но Лукас знал: этих мыслей не избежать. Однако сейчас он ничего не может сделать — разве что тряхнуть головой, прогоняя алый туман ярости перед глазами, и постараться успокоить Эди.

— Эди, я никогда тебя не обижу! — проговорил он так мягко, как только мог.

Больше всего на свете хотел он сейчас заключить ее в объятия, но знал: этого она не вынесет.

— Никогда, никогда я не подниму на тебя руку! Никогда не причиню тебе боли, Эди!

— Дай мне войти в дом, — прошептала она. — И уходи. Пожалуйста, Лукас, оставь меня.

Как ни нестерпима была для Лукаса мысль уйти и оставить ее в таком состоянии, он понимал, что сейчас Эди слишком напугана и взывать к ее рассудку бесполезно. Он отступил назад и протянул к ней руки ладонями вперед — жест смирения и добрых намерений. Несколько секунд Эди не двигалась с места, следя за ним расширенными от ужаса глазами — глазами жертвы, перед которой изготовился к прыжку хищник. Затем медленно повернулась к нему спиной и повернула ключ в замке.

— Эди, давай поговорим! — взмолился он, когда дверь открылась. — Я не хочу, чтобы наш вечер так закончился!

Она проскользнула в прихожую, но не стала захлопывать за собой дверь, чего так боялся Лукас. Эди остановилась на пороге и повернулась к нему. Дыхание ее немного успокоилось, взгляд прояснился, но на щеках пылали алые пятна, и рука, сжимающая дверную ручку, дрожала. Что-то пугало ее: может быть, не сам Лукас, но какие-то давние воспоминания, искажающие и чернящие его образ.

— Эди! — повторил он, бессильно сжимая кулаки.

Заметив этот жест, она нахмурилась. Сообразив, что Эди неверно истолковала его движение, Лукас немедленно разжал руки, но было поздно.