Визитная карточка хищницы - Наталья Борохова

– Это я, – хладнокровно произнесла она.

– Не подскажете, к какому периоду вашей жизни относится этот снимок?

Ольга сделала паузу.

– Я была ведущей манекенщицей одного известного столичного агентства.

Суворов недоуменно посмотрел на Голицыну. Такой факт ее биографии не был ему известен, и это, непонятно почему, его встревожило. Не то чтобы он относился к профессии модели с предубеждением, но подобные сюрпризы его не устраивали.

Грановский, звериным чутьем уловив потенциальную опасность, поспешил заявить:

– Ваша честь! Я не думаю, что подробности частной жизни свидетеля могут быть полезны суду. Я прошу отвести вопросы уважаемой коллеги как не относящиеся к делу.

– Ваша честь! – вспыхнула Елизавета. – Если вы дадите мне несколько минут, вы убедитесь, что мои вопросы имеют непосредственное отношение к нашему уголовному делу.

– Ну, ладно, ладно! Задавайте вопросы, только конкретней, пожалуйста. У нас еще море работы, – скривился Горин.

– Спасибо. Будьте добры, переверните фотографию, – обратилась Дубровская к Ольге.

Та нехотя повиновалась.

– Прочтите, что написано после слов «…в центре».

Ольга почувствовала, что ей не хватает воздуха.

– «…в центре – Ивановская Ольга Ивановна», – прочитала она, и лицо ее побледнело.

Наступила тишина. Глаза присутствующих впились в Ольгу. Грановский оцепенел лишь на мгновение.

– Протестую, ваша честь! – взвился он. – Не знаю, куда клонит госпожа Дубровская, но в силу своей неопытности она может бросить тень на репутацию свидетеля. Фамилия Ивановский распространена так же, как и фамилия Иванов. Так что этот факт еще ничего не доказывает!

– Но я еще не сделала выводов, – решительно возразила Елизавета. – Не торопите события.

– Продолжайте, – дал согласие заинтригованный Горин.

– Кто такая Ивановская Ольга Ивановна?

– Это я, – ответила Ольга, стараясь изо всех сил сохранить самообладание, и, похоже, это ей удалось. – Голицын – это фамилия моего бывшего мужа.

Суворов уже ни черта не понимал. Вернее, подсознание ему подсказывало, что на его глазах рушится вера в самого близкого и любимого больше жизни человека.

– Скажите, а прозвище Заплатка говорит вам о чем-нибудь? – задала очередной вопрос Дубровская.

Ольга пристально смотрела на Елизавету. Если верить тому, что человек перед смертью видит всю свою жизнь, пробегающую перед ним с молниеносной быстротой, то за считаные секунды перед Ольгой промелькнули, как в кинематографе, обрывки давно минувших событий, спрятанных глубоко в песках времени…

Она не любила ворошить прошлое, и, казалось, милосердное время сделало все, чтобы закрыть его в тяжелые сундуки и убрать подальше с глаз долой.

Ольга вспомнила свое детство. Пробегая через небольшой дворик с детскими качалками и скамейками для старух, она старалась как можно быстрее прошмыгнуть в знакомый подъезд. «Заплатка! Эй, ребята, Заплатка идет!» – кричали мальчишки. Молодые мамаши с колясками брезгливо морщились, пожилые женщины на лавках оживленно шушукались.

– Выселять таких надо, – кипятилась известная на весь двор сплетница баба Люба. – Разве можно нормальным людям рядом с такими существовать! Пьянки, гулянки, опять же инфекция всякая за версту разносится. Я своему Паше так и говорю: «Не приближайся, внучек, к этой оборванке! Она точно заразная. За ней блохи вереницей скачут!»

Соседки согласно кивали. Пресловутая квартира номер четыре набила всем оскомину. Далеко за полночь оттуда неслись пьяная брань, звон битой посуды и вопли о помощи. Затем гулко хлопала входная дверь, и из подъезда с визгом выкатывалась невысокая худенькая женщина, а за ней – трое орущих малышей. Глава семейства в рваной тельняшке и старом трико появлялся позже. Как правило, в его руках оказывался первый попавшийся ему на глаза предмет: скалка, клюшка младшего сына, ножка от стола. Поливая отборным матерком жену и отпрысков, мужчина носился за ними по двору, топча на бегу цветущие клумбы. Из окон высовывались рассерженные жильцы, и ночное происшествие всегда заканчивалось приездом милиции. Но по прошествии положенных пятнадцати суток все возвращалось на круги своя.

Ольга была старшей девочкой в семье пьющего работяги и рядовой уборщицы. Она с малолетства ненавидела вечера, когда в подъезде раздавались неуверенные шаги, затем грузное тело отца вваливалось в квартиру, распространяя вокруг отвратительный запах перегара. Мать суетилась рядом, помогая кормильцу снять одежду и укладывая его на диван. Но надежды были напрасными – отец не засыпал. Он начинал качать права и ругаться матом. Матери, лебезившей перед ним, доставалось больше всего. Детей он обычно не трогал, но, напуганные до невозможности, они забивались в маленькую комнату и старались не дышать. Дни, когда отец отбывал положенные пятнадцать суток, казались шестилетней Оле самыми счастливыми. Дома было непривычно тихо, и еды хватало на всех.

– Мама, давай отдадим папу навсегда в тюрьму, – как-то сказала Ольга матери.

В ответ она получила увесистую оплеуху.

– Ты что придумала, мерзавка!

Мать была вечно замотанной женщиной, худой и усталой, как унылая кляча. Она исправно мыла полы в подъездах и отдавала мужу часть зарплаты, которую тот тратил на спиртное. Муженек периодически пускал в ход кулаки, и глаза матери поочередно сияли свежепоставленными фонарями. Она кричала, плакала, но изменить раз и навсегда свою жизнь не решалась. Вцепившись как клещ в московского выпивоху, она смиренно пережидала запои, носила передачки мужу, когда тот в очередной раз попадался в руки служителей порядка. Дети голодали, но это, похоже, никого не интересовало, кроме пожилой соседки, приносившей малышам то пирожки, то кашку.

О детском саде у Оли сохранились самые смутные воспоминания. Она помнила, что в первый же день поссорилась с каким-то мальчиком. Тот пытался отобрать у нее ведерко в песочнице. Ольга сказала что-то такое, что у воспитательниц глаза полезли на лоб. Вечером мама мальчугана устроила скандал: «У нас нормальная интеллигентная семья! И я не позволю, чтобы всякий сброд обзывал моего ребенка матом».

– Мама, а что такое сброд? – спросила девочка у мамы и получила очередную затрещину. Больше ее в садик не водили.

Хуже стало, когда Оля пошла в школу. Перед первым школьным днем отец, обещавший купить цветы, не явился ночевать. Утром девочка нарвала букет на дворовой клумбе и пошла с ним в школу. У нее были от природы неплохие способности, живой восприимчивый ум и любознательность. Однако на успеваемости сказывались бессонные ночи и плохое питание. Она еле перебивалась на тройки и четверки. Прозвище Заплатка твердо прикрепилось к ней. Ребята высмеивали ее заштопанные чулки, старенькую, с чужого плеча форму с заплатами на локтях. Оля была в отчаянии. Она стирала и гладила школьное платье сама, но не могла привести в нормальное состояние это убожество.

Подруг у нее почти не было. Но она заглядывалась на хорошенькую отличницу Соню. Та была, как говорится, «из хорошей семьи». Соня щеголяла в коротенькой плиссированной форме синего цвета, в то время как все другие девочки носили скучный коричневый цвет. У нее были невероятной красоты газовые фартуки, привезенные родителями из Прибалтики. Роскошные гипюровые воротнички, пышные банты на черных как смоль кудряшках завершали портрет. Сонин отец частенько выезжал за границу и привозил ей оттуда потрясающие вещи, над которыми охал весь класс.

Лет с четырнадцати внешность Ольги стала претерпевать большие изменения. Вначале она вытянулась и обогнала в росте всех мальчишек в классе, за что получила дополнительное прозвище Оглобля. На непомерно худом, почти прозрачном личике светились устрашающе огромные, какого-то невероятного оттенка глаза. Рот был большим, а подбородок – упрямым. Однако природа упорно лепила из Ольги что-то отвечающее ее глубокому замыслу. И уже к выпускным классам девушка стала обладательницей чудесных стройных ног, тоненькой талии, полного бюста и восхитительного цвета ореховых глаз. Но все это великолепие скрывалось под толщей некрасивой, хотя и опрятной, старомодной одежды. Неудивительно, что отбор в Дом моделей Ольга не прошла. Она, как природный драгоценный камень, нуждалась в мастерской огранке и королевской оправе.

Ольга жестоко переживала свое поражение, как вдруг услышала голос, принадлежащий какому-то странному субъекту мужского пола с пышной копной длинных волос:

– Девушка! Не стоит расстраиваться. Что им известно о настоящей красоте? Поверьте мне, вы – бриллиант, и я хочу предложить вам работу.

– А кто вы? – спросила заинтригованная Ольга.

– Я художник и фотограф в одном лице. Вы знакомы с работой фотомодели?

– Нет, – завороженно ответила она.

– Манекенщицы – это бред, мишура, ерунда! Ходить по подиуму вперед-назад. Я же предлагаю вам весь мир. Ваши фотографии, опубликованные в журналах, произведут взрыв! Катастрофу! Вы станете известной. Только представьте – толпы поклонников, цветы….