Чужие игры - Сергей Мельник

Как я и предполагал, никаких спецэффектов. У моих ног с громким «плюхом» осела вода, некогда бывшая телами двух смертельных магических гадов, конденсация в низких температурах ледяных игл прервалась, от чего плеск растекающейся воды наполнился глухим ударом незаконченной ледяной стрелы.

Никаких спецэффектов, хотя настоящей наградой моей работы все же стали нереально округлившиеся глаза Фердинанда, плюс застывший в гигантском «О» широко раскрытый от удивления его рот.

Браво. Мысленно я даже поаплодировал себе.

— Что за… — Де Тид ошеломленно оглядывался по сторонам, не находя ответа. — Что происходит?

— Молилась ли ты на ночь, Дездемона? — Улыбнулся, пробурчав себе под нос, я.

Фердинанд на запредельной скорости собрал воедино вновь наступательное заклинание водного голема, но увы, тому не суждено было приобрести законченной формы, лишь легкая рябь пробежалась по растекшейся воде. Раз показав дорогу Маку, можно было быть спокойным — компьютер уже не ошибется, внося свои изменения в структуру заклинаний противника.

Неспешным прогулочным шагом, под недоуменным взглядом противника, я прошествовал через всю площадку до остолбеневшего и не прекращающего попытки в активации плетений де Тида. Он не сдавался, с каждым разом пытаясь вывести хоть что-то из до сих пор такого родного и, казалось бы, доступного арсенала плетений. Полное фиаско, причем бессилие, его только больше бесило и заставляло злиться.

— Ублюдок, ты не дождешься от меня слов пощады! — Я видел, как его лицо перекосило ненавистью, а руки поразила крупная злость безысходности. — Ты… ты…

Он пошел розовыми пятнами, схватившись за грудь и раскрывая рот, словно рыба, выброшенная на берег, а я с недоумением смотрел на легкий росчерк затухающего и едва уловимого заклинания, золотой, едва уловимой вспышкой проскочившего между нами. Это была яркая, едва уловимая звездочка энергетического плетения, сформированная прямо в груди моего оппонента.

— Что за… — Я не находил смысла и слов.

Фердинанд упал наземь безвольным кулем, словно сломанная кукла, раскинув широко руки.

— Это не я! — Обернувшись к молчаливой толпе, я ошеломленно оглядывался по сторонам.

— Свидетельствуем победу Ульриха фон Рингмар-Когдейра! — Маг с залысинами подошел к нам, проверив пальцами пульс у де Тида. — Сомнений нет, бой был честным, победа не обсуждается!

— Но это не я! — Я схватил за рукав глашатого.

— Бой окончен, сынок. — Маг скосил взгляд на Тида. — Он мертв, ты убил его.

— Я не буду ничего нюхать! — Граф Десмос пылал гневом и выражал всем своим видом крайнюю степень оскорбленного достоинства.

— Бябяка должен нюхать. — Совершенно игнорировал его осанку господин Ло.

— Да я в конце концов не по этой части! — Десмос от негодования аж притопнул ногой. — Я чую кровь! Понимаешь? Я иду по следу страха и крови, я не могу нюхать землю и… вот это!

«Вот это», судя по всему, было дерьмом. Волчьим. В лесу, вдали от дорог и обжитых полей и пятачков деревень, куда они вместе с маленьким желтокожим монахом забрались, идя следом за двумя маленькими пушистыми мошенниками, нагадили волки, что собственно неудивительно, ибо где еще волкам гадить, как не в лесу? В самом деле, не в тапки же кому-нибудь дома?

— Где эти меховые засранцы? — Граф крутнулся вокруг своей оси, сверкая злобным взглядом. — Они нас сюда привели, пусть и нюхают!

— Воровайки Ули-Ри ушли. — Монах развел небольшой костерок, усевшись рядышком с ним и извлекая из своего заплечного мешка небольшой котелок. — Воровайки идти в лес кушать. Ло садиться у пляшущих языков гоуминь-бао, он будет тоже кушать, а бябяка должен ходить кругом и нюхать.

— Не буду! — Десмос в очередной раз топнул ногой, внезапно широко округлив глаза и разинув рот. — Это что такое?!

— Моя не понимать. — Тут же отвернулся в сторону монах, отбросив в сторону палочку, которой только что лихо подкинул графу под ноги волчьи фекалии. — И вообще, меньше ногами топай, такой будет мой тебе совет.

— Да ты! Да я! Да что же это такое-то творится?! — Десмос отчаянно принялся вытирать ногу о траву. — Меня, графа, вампира, главу гнезда, заставляют нюхать какашки, как какого-то пса дворового!

— Не познав лишений, не оценишь благ. — Нравоучительно воздел вверх пальчик монах. — На гору поднимаются с самого низа, понимать? Ты не можешь сверху взойти на гору, только снизу.

— Да иди ты знаешь куда?! — Графа передернуло от омерзительного вида того, что стало с его сапогом.

— Зато твоя теперь нюхать. — Пожал плечами монах, ставя свой котелок на костер.

— Теперь всем придется нюхать! — Скривился граф, пренебрежительно пятясь от примятой травы и продолжая волочить по земле ногу в попытке оттереть ее. — Зачем мы вообще остановились? До заката еще минимум часа два.

— Воровайки устали, бябяка устал, вот я и решил пожалеть вас… — Монах ссыпал в котелок ворох каких-то трав, помешивая их в закипающей воде.

— Что?! — Граф опять залился краской. — Я не устал! Я, между прочим, повыносливей некоторых тут буду!

— Гордыня не красит достойного мужа. — Господин Ло покачал осуждающе головой. — Лишь в смирении и признании своего несовершенства можно обрести совершенство граней, подобных лучшей заточке мечей чингао-ши.

— О боги! — Граф запрокинул к небу руки и голову. — Убейте меня, только не заставляйте слушать весь этот бред!

Туц!

Из лестной чащи вылетела стрела, с гулким ударом покачнув Десмоса и воткнувшись ему прямо в центр груди.

— Млять! — Граф обхватил стрелу двумя руками, наблюдая, как на белоснежной ажурной рубашке расплывается пунцовое пятно крови. — Я же пошутил…

Вслед за первой стрелой в груди у графа одна за другой засело следом еще три, вибрируя оперением от мощи ударов. Вампир, пуская кровавые пузыри изо рта, завалился наземь, сползая спиной по стволу дерева и наблюдая, как из лесных зарослей на поляну выскакивают серые тени в количестве трех штук, скаля зубастые пасти и вздыбливая шерсть на загривках.

— Оборотни… — прошептал он окровавленными губами. — То-то я смотрю, дерьмо свежее…

Темная пелена накрыла его, смежив усталые веки и отправляя в вечную темноту и покой.

Он был высок, худощав, а его волосы и глаза были выбелены серым пепельным цветом безразличия. Сложно, в действительности сложно было сказать, сколько этому человеку лет. С одной стороны, взглянув на него, можно было сказать, что это великовозрастный старец, но с другого ракурса складывалось впечатление, что перед вами просто сильно уставший юноша.

Крик боли и ужаса метался в замкнутых стенах подземелья, не находя выхода наружу, разбиваясь на осколки о тьму и сырой камень. Приглушенный свет голубого холодного огня пульсировал силой, замкнутый в рамки пентаграмм и узоров магической символики, и если бы не чадящие смрадным зловонием треноги жертвенных чаш, на которых в пунцовом огне пылали бьющиеся в бешеном ритме сердца, вряд ли удалось бы рассмотреть седоволосого. Он задумчиво вертел в руках кривую бритву жертвенного ножа, с отчуждением посматривая в сторону распластанной на каменной плите женщины, чей живот тяготел бременем ребенка, а лицо искажала гримаса муки, именно ей принадлежали боль и отчаянье, что давящим звоном наполняли мрачный застенок.

— Интересно. — Седоволосый мужчина, словно паук, пробежался пальцами по нитям пульсирующего плетения, дополняя картину узора какими-то элементами дополнительных команд. — Весьма.

Голос, как и мимика, соответствовал общему впечатлению совершенного безразличия, лишь нож в его руках да крики роженицы были реальностью, все остальное казалось иллюзией, странной сюрреалистичной картинкой на холсте безумного художника.

Мощный всплеск пламени превратил пульсирующие сердца в прах, пламя жаровен погасло, и лишь холодная синева пентаграммы по-прежнему выхватывала из мрака лицо говорившего.

— Интересно. — Легкая тень полуулыбки коснулась уст мужчины. — Весьма.

«Я убью тебя, Пепельный!»

Казалось, сама тьма исторгла мощный рык, клубами бархата вспенившись вокруг седоволосого.

— Интересно. — Нож в руках мужчины резким росчерком тусклой молнии пролетел над женщиной, вскрывая ее живот и тяжелыми шлепками муки роняя на пол сгустки черной в темноте крови.

«Как посмел ты, смертный, призвать меня?!»

Тьма вновь огласила рыком зал, резко сгущаясь непроглядностью вокруг людей.

— Интересно, — произнес мужчина, пожав плечами и откладывая в сторону нож, дабы своими руками ухватиться за края разреза.

Женщина больше не кричала, ее голова бессильно упала набок, а остекленевшие незакрытые глаза навечно застыли в гримасе ужаса и боли.