Литература и фольклорная традиция, Вопросы поэтики - Д Медриш

В одной из последних своих работ А. П. Чудаков дополняет и развивает положения, изложенные в его монографии о Чехове, и, в частности, отмечает: "Попытка построения прозаической художественной системы по законам, близким к поэтическим,-акт несомненного новаторства, по своей дерзости сопоставимый лишь с организацией художественного мира на основе принципа случайности"183. Очевидно, перед нами все же не два различных принципа, а одно стержневое свойство чеховской поэтики: "случайностность" оказывается на поверку производным от чеховского лиризма. На принципиальную их совместимость-пусть на иной основе-указывает уже структура народной лирической песни.

Мы сопоставили рассказ Чехова "После театра" с русской .народной песней, чтобы нагляднее представить специфику чеховского сюжета и его композиционного воплощения. Из рассказов, относящихся к незавершенному роману, мы избрали именно этот, потому что только он, один из -трех, был опубликован при жизни автора, - а значит, его завершенность (как в смысле художественной отделки, так и в плане полноты, цельности и сохранности текста) никаких сомнений не вызывает.

Полученные результаты применим к другому, самому спорному рассказу этого цикла-"Письмо". История его рукописного текста и публикации на протяжении многих лет оставалась совершенно запутанной, так что потребовалась специальная расшифровка (хотя отдельные частности и теперь ясны не до конца). По предложенной нами реконструкции романа (см. сноску 171), "Письмо" помещается вслед за рассказом "После театра". Событийный ряд здесь почти такой же: молодой герой пишет письмо любимой женщине и прячет его,. не отправив. Близки и мотивировки повествования (впечатления от произведения искусства). В форме письма как основы повествования выдержаны все три рассказа, причем в первое воспроизводится чтение письма и, следовательно, отсутствует отправитель, а в двух других (это "После театра" и "Письмо") представлен только адресант, т. е. все они выдержаны,. если воспользоваться высказыванием А. М. Новиковой по поводу одного из произведений народной лирики, "в типично" для традиционных песен форме диалога героя с незримым собеседником" 184. (Впрочем, и сама форма письма известна народной лирике) 185.

Дело не в, том, что события у Чехова отсутствуют (это далеко не всегда так), главное в том, что, как правило, связаны они между собой не по требованиям фабулы, а по принципу ситуации, - или, как заметил Ю. В. Шатин, у Чехова "фабульное время несобытийно, сюжетное-событийно"186. В "Рассказах из жизни моих друзей" эпистолярная форма помогает вести откровенное, с естественными недомолвками,. -ориентированное на близкого и осведомленного адресата изложение; эпистолярный жанр позволяет сообщать о событиях еще не завершившихся и как будто даже не связанных между собой ничем, кроме того, что они предшествовали написанию письма подчеркивается непреднамеренность в отборе жизненного материала. Вот характерное для всех трех рассказов начало абзаца: "Вчера я так увлекся книгой..."; "Вчера у Зелениных была Ваша матушка..." ("Письмо"); "Вчера я и Вася приехали в Ялту..." ("У Зелениных"); "Вчера он был у нас и просидел до двух часов..." ("После театра"). На первый план выдвинуты незначительные случаи, внешняя, очевидная (фабульная) связь между которыми состоит лишь в том, что все они произошли вчера, и стоит применить к ним иной, более .крупный временной масштаб - они окажутся второстепенными и разрозненными. И, наоборот, важнейшие события выглядят в изложении Игнатия несущественными и словно бы не имеющими отношения к делу. Главное упомянуто мельком, упрятано в приложения: "брат-каторжник", "брат-монах"- сказано Баштановым только для того как будто, чтобы знать, о каком из двух его братьев идет речь в каждом конкретном случае; это как бы всего лишь отличительный признак. Событие участвует в сюжете как не-событие, как элемент ситуации (а не как следствие ее и разрешение коллизии). Компоненты повествовательного сюжета у Чехова как бы поменялись местами.

Многие реалии повторяются в обоих рассказах. В то же время и герои, и ситуации неповторимо своеобразны. Проблемы, которые не дают покоя Игнатию Баштанову, для Нади Зелениной либо еще вовсе не существуют, либо видятся ей в розовой дымке. Она еще не столько живет, сколько играет в жизнь. Так, мысль о монастыре легко приходит Наде на ум и также легко ее покидает, тогда как брат-монах в семье Баштановых-это трагическая человеческая судьба. Так в симфоническом произведении тема, звучащая вначале легко и беззаботно, приобретает затем иной, подчас зловещий характер. Надя еще не догадывается, насколько ее светлый жизненный идеал расходится с реальным обликом жизни, Игнатий уже терзается этим несоответствием: "Я и сам не знаю, зачем я ушел из академии (духовной.-Д. М.), но не знаю также, зачем бы я продолжал оставаться там. Меня томит жажда жизни, и я бегу оттуда, где ее нет или где она скроена не на мой вкус". Столь же страстно и мучительно, но в ином направлении стремится к своему идеалу Травников, который "хочет и ищет бога", но "находит одну только пропасть". Для восторженного Баштанова примирение с пошлой действительностью невозможно так же, как и для скептически настроенного Травникова: честный человек-и в этом Чехов убежден - не может примириться с ней. При всем различии во взглядах Баштанов и Травников недаром друзья. Один из братьев Игнатия оказался на каторге, другой-в монастыре. .Для Чехова это два диаметрально противоположных пути, однако в том, что столь различные и притом дорогие друг другу люди больше не могут жить заведенным чередом, знамение времени.

Мыслью о единстве правды и красоты, о том, что жизнь прекрасна, что вступает в жизнь поколение благородное, душевно чистое, которое не станет мириться с мерзкой действительностью,-этой обнадеживающей мыслью проникнуты оба произведения. Перекликаются и пейзажные концовки обоих рассказов, причем и в том, и в другом случае это пейзаж- представление героя, пейзаж отсутствующий или во всяком случае невидимый, не столько пейзаж-обстановка, сколько пейзаж-настроение, пейзаж-символ - своеобразная аналогия песенному параллелизму. Охваченной неясным еще предчувствием, девушке "страстно захотелось сада, темноты, чистого неба, звезд. Опять ее плечи задрожали от смеха, и показалось ей, что в комнате запахло полынью и будто в окно ударила ветка". В рассказе "Письмо" красота и сила, глубина и правдивость мысли также ассоциируются с миром природы. "Цветут вишни?" - спрашивает прикованный к постели Игнатий и сам же отвечает: "Впрочем, рано". Ожиданием красоты, расцвета, надеждой увидеть новую жизнь, самому как-то помочь ее приближению дышат оба рассказа. Образ цветущего вишневого сада уже живет в сознании художника.

Итак, оба рассказа - и "После театра", и "Письмо" - произведения с типичной для Чехова "нулевой концовкой". Событийный ряд рассказа "После театра" целиком укладывается в сюжетную схему народной лирической песни, рассказ "Письмо" построен по тому же принципу, он даже несколько более "событиен". Однако именно этому произведению все без исключения исследователи творчества Чехова отказывали в наличии сюжета, называя "Письмо" наброском, фрагментом, отрывком и всячески подчеркивая его незавершенность187. Можно проследить, как эта ошибка возникла. В поле зрения всех исследователей, начиная с комментатора двадцатитомника, попало опубликованное в январской книжке "Журнала для всех" за 1906 год его издателем В. С. Миролюбовым уведомление о предстоящей публикации "Письма", в котором произведение это было представлено как ^"недоконченный рассказ"188, но, по случайному стечению обстоятельств, осталась незамеченной публикация рассказа тем же Миролюбовым в июльской книжке журнала "Трудовой путь" за 1907 г.-уже без каких бы то ни было указаний на незавершенность рассказа как в объявлении, помещенном в июне, так и в заглавии при публикации.

Неопубликованная переписка Миролюбова с наследниками Чехова объясняет, почему издатель "Журнала для всех" допустил неточность: в 1906 году он еще не располагал рукописью рассказа189. Когда же Миролюбов получил чеховский автограф, он снял свое неосторожное указание на мнимую незавершенность "Письма". О публикации забыли, оплошность запомнили. Было высказано немало дельных мыслей по поводу эстетической концепции Чехова, как она проявляется в "Письме" (В. Я. Лакшин, 3. С. Паперный), сюжет рассказа, однако, оставался вовсе не замеченным. Сказанным не отрицается мысль о "Письме" как об одном "из самых замечательных эстетических манифестов реализма", которую мы находим и в академической "Теории литературы", но оспаривается и опровергается там же данная характеристика "Письма" как "незаконченного рассказа" 190, при которой сюжет произведения игнорируется. Сила инерции велика. .Новейшие исследователи, убедившись, что рукопись из миролюбовского фонда - беловая (еще один признак завершенности произведения), все же нашли возможность поддержать прежнюю точку зрения, заявляя о рукописи: "Конец ее утрачен"191. Такое решение противоречит структуре чеховского рассказа.