За кулисами - Марина Лётная

Да и парень был слишком юный. Или так казалось из-за роста… Застигнутый врасплох, я с непониманием осмотрелся, не находя в сквере больше ни единой души, и нехотя достал из кармана одну руку, чтобы потянуться к молнии сумки. Незнакомец был как-то легко одет для зимней погоды, но щедро намотанный на шею и лицо шарф, покрывшийся слоем снега, здорово прятали лицо от метели и моего пытливого взгляда. На нём не было перчаток и сквозь манжет лёгкой куртки в свете фонарей блеснули недешёвые часы, когда тот потянулся к пачке.

― Держи.

Он как-то неторопливо заглянул внутрь её содержимого, и было раскрыл рот, чтобы что-то спросить, но моё обострившееся любопытство тут же разрушилось, когда вдали на противоположной улице я не без волнения заприметил знакомый женский силуэт. Сердце забилось в горле.

― Забирай всё, мне пора.

Тело судорожно затрепетало. Я впихнул незнакомцу в ладонь сигареты и спешно двинулся навстречу ещё далеко бредущей Мишель, оставляя странный диалог без внимания. Сомнений не было, что это именно она, что даже в усилившуюся метель танцовщица не захотела взять такси и решила идти по занесённым перекресткам самостоятельно. Снег скрипел под ногами, сопровождая каждый мой торопливый шаг под промокшими ботинками в сторону медленно приближающейся девушки. На её плече висела объемная спортивная сумка, светлая длинная куртка прятала танцовщицу от ветра: чем стремительнее я возвращался к парадной, тем более неуверенным я представал перед самим собой, готовый в любую секунду мчаться в противоположном направлении. Но ноги, до автоматизма выучившие каждую ступеньку на пороге в отель, вели меня сами.

Успешно перебежав дорогу и вернувшись на исходную, я уже тревожно наблюдал, как Мишель вышла на пешеходный переход, обессиленно плетясь в сторону Плазы. Всё то время, что она брела, глядя себе под ноги, я не мог найти места замёрзшим дрожащим рукам, и упорно пытался не сойти с ума от мысли, что я снова могу её видеть. Этот бесконтрольный тремор смущал меня своими масштабами, породил неуправляемый панический страх. Я только и мог позволять себе жадно вдыхать ледяной городской воздух, встречая девушку зачарованным взглядом, а сердцу беспрестанно колотиться.

Мишель задумчиво глядела перед собой и, дойдя до главного входа, машинально направилась по лестнице к массивным дверям. Потерянная в мыслях и усталости после рабочего дня, она совсем не замечала окружающий её оживлённый мир, и я тут же нервно двинулся следом, а затем преградил ей путь неожиданно для нас обоих. Мы замерли друг напротив друга на ступеньках отеля.

Хмурые серые глаза ошарашенно остекленели, тут же лишая меня сердечного ритма, а затем стремительно расширились, отражая боязливое смущение. Её лёгкие медленно заполнил глубокий дрожащий вдох, а потрескавшиеся пухлые губы слегка раскрылись за неимением слов. По моему замерзшему телу ударил щиплющий, тяжкий жар, а голова отяжелела и пошла кругом: видеть её так близко после всего произошедшего было мазохистским удовольствием. Мишель нетерпеливо осмотрела меня, словно не узнавала того самого человека, которому признавалась в любви; её подбородок вдруг жалостливо дрогнул. И пока она собралась с силами, чтобы взять это под контроль, я успел спрятаться от её растерянности за прикрытыми веками, и снова обнаружил её тоскливый взгляд на себе.

Если бы она только развернулась в сторону спасительного входа в отель и оставила меня здесь, так было бы гораздо легче жить дальше. Но танцовщица покорно застыла, ожидая, на какие объяснения я решусь, и это разрубало мою душу на куски.

― Привет, Мишель, ― она несдержанно замельтешила по моему лицу, как-то незаслуженно ласково и пристально рассматривая сквозь обрушившиеся на город хлопья снега, а у меня уже свело скулы от приторности нашей мучительной встречи. ― Я ждал тебя.

Молчала. Не уходила, просто смотрела доверчиво, готовая принять любое моё слово, и не скрывала тяжёлых мыслительных пыток, безостановочно кусая губы. С моим лицом стало происходить что-то стихийно бесконтрольное, брови стали неподъемными, и я чувствовал, как нервно нахмурился и сжал челюсти. Но не от холода.

― Не знаю, как начать, ― взгляд упал на ступени, устланные красным ковром. Я болезненно сглотнул. ― Просто никогда не просил прощения… И не понимаю, как это должно помочь нам, тебе… Когда я столько всего натворил.

― Натворил что? ― голос Мишель на секунду показался мне чужим. Она искренне непонятливо пожала плечами и осторожно всмотрелась прямо мне в глаза. От такого внимания я начал задыхаться, но гордость не позволяла мне показывать это перед танцовщицей.

― Заставил тебя испытывать это, и сбежал.

Девушка слегка улыбнулась и отвела взгляд куда-то в сторону горящего фонарями сквера. Говорить с ней о чувствах было ещё большей пыткой, чем произнести простое человеческое "извини".

― Не переживай, это не твоя забота.

Безапелляционный, но почему-то ласковый ответ пришёлся мне не по вкусу, и я кривовато ухмыльнулся, не теряя из виду её светлых мерцающих глаз, наполняющихся слезами. Неподвластная мне часть готова была закричать от ужаса при виде влажных дорожек на раскрасневшихся от холода щеках.

― Прости, ― такие слова давались непреодолимо тяжело, и я сжал спрятанные в карман руки в кулаки. ― Прости, Мишель.

Танцовщица судорожно задрожала от бесконтрольно нахлынувших слёз и тяжело вздохнула, прячась за ладонями, укутанными в шерстяные варежки. Тёплый пар заклубился у её лица и растворился в воздухе. Являться причиной её расстройства было отвратительно тошно, и, находясь под вниманием её припухших раскрасневшихся глаз, я вдруг почувствовал такой прилив изнеженного сострадания, что нашёл силы заговорить более честно и откровенно, лишь бы суметь приостановить этот душещипательный плач.

― Лапуля, я не хотел делать больно… Не знаю, как помочь, чтобы ты так не страдала. Просто пойми, что перед тобой трус, который тебя не достоин. Разве такой тебе нужен? ― опережая её попытки задуматься, я сбивчиво продолжил подбирать слова, загоняя самого себя в нездоровое потрясение от нестерпимой правды. ― Пойми, я не умею по-другому. Оставил тебя одну, наедине с признаниями без уважительного ответа, просто сбежал, испугался, наконец, чего-то стоящего в своей жизни. Я не готов меняться, и по-другому не привык…

Извинения получались слишком эмоциональными и чересчур сокровенными, от чего я едва не подавился неизъяснимыми опасениями навредить ещё больше. Но теперь Мишель осторожно молчала, а слёзы многозначительно реже стекали по её