Неприступный герцог - Джулиана Грей

Глаза Абигайль были закрыты. Она не двигалась, без сомнения, охваченная восторгом.

– Дорогая. – Уоллингфорд поцеловал ее в губы. – Любовь моя, с тобой все в порядке? Ты счастлива?

Глаза Абигайль открылись, и герцог запечатлел поцелуй на каждом веке. Его переполняла любовь и нежность к ней, к тому, что она только что ему подарила.

Он скажет ей то, что нравится женщинам:

– Абигайль, любовь моя, еще ни разу в жизни я не испытывал большей радости…

Руки возлюбленной наконец шевельнулись и уперлись в его плечи.

– Может, ты все-таки слезешь с меня, – тихо сказала она. – Мне тяжело. – И оттолкнула его.

Уоллингфорд с неохотой перекатился на бок.

– Дорогая, полежи со мной. Еще слишком рано. У нас впереди вся ночь. – Он хотел прижать Абигайль к себе.

Но она ударила его по руке:

– Слишком рано?

В затуманенном сознании Уоллингфорда прозвенел тревожный звонок, который заставил его сесть.

– Да что такое, дорогая? Я был слишком груб? Извини, я пытался быть нежным, но не понимал, как…

– Нежным? Да ты вел себя как обезумевший самец!

– Ну, не стоит так уж превозносить мои заслуги, – скромно потупив глаза, протянул Уоллингфорд.

– Это был не комплимент! Ты настоящее животное! Я не испытала никакого удовольствия! Тебе стоило… Черт, ведь это должно было быть чудесно!

– Не испытала удовольствия? – Уоллингфорд ошеломленно смотрел на Абигайль, на ее обнаженную грудь, спутанные волосы, упавшие на залитое румянцем лицо. Она выглядела как любовница после страстной ночи. – Совсем никакого удовольствия?

– Никакого!

– Но ты же должна была почувствовать хоть что-то!

– Да, я почувствовала на себе грубое животное! – Абигайль вскочила с одеяла и бросила на него презрительный взгляд. – Посмотри, на кого я похожа!

– О любовь моя, бедняжка! Вот, возьми мой носовой платок. Позволь мне… – Уоллингфорд потянулся за валяющимся на полу жилетом.

Абигайль выхватила из его рук платок и повернулась к нему спиной.

– Я выбрала тебя за опыт! Именно тебя! Думала, что ты знаешь, как доставить женщине удовольствие.

– Я доставляю женщинам удовольствие! – Уоллингфорд поднялся с пола и встал позади Абигайль.

Она бросила платок и подняла корсет.

– Откуда тебе это известно?

Уоллингфорд принялся машинально зашнуровывать на ней корсет, как проделывал это бесчисленное множество раз.

– Никто никогда не жаловался.

– Ну конечно, не жаловался! Ты же могущественный герцог Уоллингфорд! Кому придет в голову сетовать на твою неопытность в постели?!

– Тебе!

– Ты ведь понятия не имеешь, как довести женщину до экстаза, да? Ты просто делаешь свое дело, а потом предоставляешь женщину самой себе.

– Вовсе нет!

Когда с корсетом было покончено, Абигайль подняла с пола платье.

– Бьюсь об заклад, ты даже не знаешь, где нужно прикоснуться к женщине, чтобы доставить ей удовольствие.

– Знаю!

Абигайль повернулась и заглянула ему в лицо. Ее глаза ярко блестели в полумраке.

– Ну и где же?

– Э… ну… к груди, конечно, и… между ног… – Уоллингфорд заикался как школьник, густо покраснев и неловко взмахнув рукой в подтверждение своих слов.

– Где именно между ног?

– Но это же очевидно. Там, где… женский орган… ну, в общем, где вход… – Уоллингфорд силился подобрать подходящие и не слишком грубые слова.

– Неправильно! – крикнула Абигайль.

– Неправильно?

– Нет, нет, нет! Ты в самом деле не знаешь, верно? Ты понятия об этом не имеешь! Ну хорошо, я намекну тебе, мой дорогой герцог, мой предполагаемый эксперт в любви. Средоточие женского удовольствия не в ее вагине. – Абигайль произнесла последнее слово без тени смущения и надела платье.

– Святые небеса, дорогая! – воскликнул Уоллингфорд, и пламя свечи испуганно задрожало. Только сейчас он понял, что обнажен, в то время как Абигайль почти полностью одета. Он сложил руки на груди и смущенно пробормотал: – А где же?

– Я не собираюсь тебе ничего рассказывать. Не мое это дело – тебя просвещать.

– И что, черт возьми, это означает?

Абигайль пыталась застегнуть крючки на спине.

– А это значит, ваша светлость, что вы можете спать спокойно, ибо я не стану настаивать на повторении. С этого момента вы вольны искать удовлетворения где угодно.

– Но я не хочу! – взревел герцог.

– В таком случае, боюсь, вам придется жить без этого. – Она подняла с пола маску и надела ее, порывисто завязав тесемки.

– Что? – еще громче взревел Уоллингфорд, но Абигайль уже отворила дверь и выбежала в темноту. – Абигайль! – закричал он и, казалось, старые стены задрожали в испуге. – Вернись!

Ответа не последовало, лишь луна молчаливо взирала на происходящее с небес.

Уоллингфорд ошеломленно посмотрел на смятые одеяла, разбросанные по полу подушки, фартук Абигайль, свою собственную одежду и перепачканный кровью платок.

«Боюсь, вам придется жить без этого», – вспомнились слова возлюбленной.

Громко чертыхнувшись, герцог потушил свечи, подобрал с пола одежду и выбежал из лодочного сарая.

Глава 15

В юные годы Абигайль не раз представляла себе, как вырывается из объятий своего невероятно красивого любовника и убегает в ночь.

Реальность оказалась куда менее романтичной. Перья на маске отвратительно щекотали нос, туфли застревали в мелкой влажной гальке, устилавшей берег озера, а платье так и оставалось расстегнутым на спине. Она не чувствовала себя ни легкой, ни грациозной, ни страстной. И в довершение ко всему у нее потекло из носа.

– Черт возьми, Абигайль! – сотряс воздух вопль Уоллингфорда.

Этот зверь, этот дикий кабан! Он ведь даже до конца не раздел ее. Просто задрал ей сорочку и сделал свое дело. И никаких прелюдий и ласк. Ему хватило всего двух движений бедрами, чтобы получить наслаждение, в то время как ее истерзанная плоть пульсировала болью, а тело желало большего. Просто еще больше этого сладкого ощущения, когда он расстегивал ее платье и держал ее груди в своих теплых ладонях. Еще лучше было, когда подхватил ее на руки и уложил на одеяла, в то время как его голодный взгляд блуждал по ее телу, а твердый жезл искал вход в ее лоно. Ей хотелось, чтобы он продолжал движения бедрами, когда она даже не обращала внимания на боль.

– Абигайль! Остановись сейчас же!

Нет! О чем она только думает? Больше никаких романтических иллюзий, никакого чувственного единения, никакого Уоллингфорда, лежащего поверх нее с напряженными мышцами и отчаянием на лице. Мечты рассыпались в прах, розовая пелена упала с глаз. Осталась ужасная боль в низу живота.