Заря над Уссури - Вера Солнцева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава четвертая
Омытый теплыми дождями, сиял Хабаровск — родной, любимый город на горах.
Яницын шел по главной улице — Большой, или Большанке, как звали ее в просторечии, Муравьев-Амурской, как почтительно извещали еще сохранившиеся кое-где казенные надписи на бывших служебных зданиях губернского чиновного города.
Вадим улыбался, глядя на первородную, заглавную улицу города, поросшую травой, с мирно пасущимися курами, гусями. «И это столица огромного, богатейшего края? Нет, шалишь! Мы возьмемся за тебя, Хабаровск мещан, обывателей, чиновников. Мы стряхнем с тебя былое сытое и тупое равнодушие: „Мы люди маленькие! Наша хата с краю…“ Мы приобщим тебя к большим делам, к коренному преобразованию жизни на новых социальных началах. Наш край — форпост России на Востоке, и он должен быть передовым, цветущим, богатым. Рядом, бок о бок, страны, в которых властвует, творит свой суд капиталист, император, колонизатор, — держат народы в жестоком ярме бесправия. Миллионы китайцев, корейцев, японцев будут брать с нас пример и повторят наш путь уже без наших поисков и ошибок… О, проклятая разруха! Вяжут по рукам и ногам нужда и лишения. А так хочется поскорее приступить к созиданию!» — думал Яницын, сжимая сильные пальцы.
Улица уперлась в городской сад на высоком, правом берегу Амура.
Вадим прошел по неухоженным, одичавшим дорожкам сада и вышел к пустому постаменту — революция сбросила наземь монументальный памятник надменному властителю, наместнику края графу Муравьеву-Амурскому. От памятника, который еще недавно гордо высился над знаменитым хабаровским утесом, остался только унылый и уже обшарпанный постамент.
Вадим встал над обрывом и заглянул вниз.
С шумом и грохотом обтекал там Амур вдавшийся в реку скальный выступ; яростно всплескивал водоворот.
Крутая, отвесная стена стояла несокрушимо: каменный утес, с силой омываемый водами Амура, тысячелетиями противостоит водной стихии. Глыба! Утес! Ширь-то какая! Ну и разлив: та сторона еле-еле видна, а глаза у Вадима острые! Разыгрался ныне Амур-батюшка!
Вадим сел на шаткую скамью. Тревоги сегодняшнего напряженного дня звали к труду: скоро надо делать доклад в исполкоме — о мероприятиях по ликвидации безработицы среди населения, начиная от рабочих и кончая интеллигенцией.
Он достал из папки решения Четвертого краевого съезда Советов Дальнего Востока и усмехнулся: будто наяву услышал он злобный вой банкиров, золотопромышленников, владельцев шахт, рудников — решения съезда подрезали экономические корни недавних воротил края.
Съезд назвал буржуазию организатором и вдохновителем войны и голода рабочих масс. Буржуазия мешала правильному распределению продуктов; буржуазия отправляла золото за границу; буржуазия истощала производственные ресурсы края.
Съезд признал собственностью Советской Республики прииски Амурской области, объявил народной монополией добычу золота. «Подрезали, подрезали крылышки!» — радовался Вадим и читал нараспев: — «Все частные банки и их капиталы вливаются в один могучий источник экономической жизни — в Народный банк…»
Мысли его устремились по другому руслу, внимание привлекла резолюция по международному положению: «Во избежание нарушения дружбы между народами России, с одной стороны, и Японии и Англии — с другой, требуем немедленного вывода иностранных войск из г. Владивостока». «Да! Черта с два, выведут! Владивостокцы требовали, теперь требует краевая власть, а наглые пришельцы плюют на протесты и резолюции — накапливают силы. Во Владивосток прибыл еще один японский миноносец».
Вадим заставил себя вернуться к подготовке доклада в горисполкоме. Давно и остро занимала ум Яницына проблема общественных работ — без хозяйчиков, без посредников: всё — и работы, и организация труда, и управление — в руках тружеников.
В городе успешно работают на общественных началах прачечные, пекарни, столярные и портняжные мастерские. Но это только проба, поиски форм, обеспечивающих полную заинтересованность каждого участника общественных работ.
Вадим, прищурясь, смотрел на сверкающие воды Амура — солнце уже разбежалось во все лопатки по реке — и медленно, влюбленно, как старый сизарь, застонал:
— Амурушко! Братец!
Отдохнув немного, опять отдался напряженному труду. Самый тяжкий бич — безработица. Притаившиеся темные силы умело играют на этом. Тяжко живет мелкий трудовой люд, а спекулянты и торговцы поддают жару: все неимоверно вздорожало. Надо искать и искать пути развития экономики, хозяйственной жизни края, а то — тупик! Заколдованный круг: как начинать с голыми руками? Ни денег, ни материалов. Планы? С горячей головы их можно насочинять, а где реальная основа? Разруха. Разруха. И саботаж. Стоят фабрики, заводы.
Со сжатым от тоски сердцем видел Яницын потухшие заводские трубы. Болотная, вязкая тишина вместо трудолюбивого гуда и урчания машин. Пыль и плесень на облупившихся стенах цехов, грязно-серые плиты пола. Тоска! И в гробовой тишине, казалось, постепенно нарастал и гулко отдавался в пустынных, обезлюдевших помещениях крик полезных машин: «Вдохните в нас живую душу, наполните пустые чаны, оживите мертвые, окостеневшие жернова бегунов, заставьте стремительно, с легким потрескиванием бежать уже окаменевшую от покоя и неподвижности трансмиссию; пусть тревожно и радостно зовет заводской гудок людей на праздничный, неостановимый подвиг труда, ибо только труд — это жизнь и счастье!»
Вадим размечтался. Видел край свой цветущим, в лесах новых фабрик и заводов. Вот здесь, внизу, у бьющегося о камни потока воды, он воздвигал уже здание электростанции, мощной, несущей свет и энергию возрожденному городу. Он обдумывал уже черты нового Хабаровска: снести все эти хибары окраин, шагнуть в сторону Уссури, к Красной речке — какой простор для строительства городских магистралей! Уже не было безработных, потерявших надежду людей, не было интервентов, готовящих плацдарм для коварного прыжка в глубь Дальнего Востока…
«Ну, размечтался, как маленький!» — одернул себя Вадим и опять углубился в изучение решений Четвертого съезда Советов.
Сбылась, сбылась вековая мечта крестьянина, отныне земля и ее недра — собственность трудового народа! Земля, земля! Крестьянские восстания. Степан Разин, Емельян Пугачев. Положен конец несправедливым привилегиям казачества и старожилов-крестьян: шутка в деле — стодесятинники! Земли, отнятые у мироедов, передаются в руки крестьян-тружеников. Все на новых, чаемых веками началах! Отсюда шакалья злоба и вой буржуазии. В ее печатном органе «Приамурская жизнь» и в эсеровской «Воле народа» до сих пор льются потоки лжи и клеветы самого ядовитого свойства против Советов, а значит и против большевиков. Советы и большевики — для врага понятия идентичные. Ну что ж! Попробуйте-ка теперь продолжать в том же духе — получите по заслугам! Созданный Советами Трибунал печати уже начал подрезать коготочки беспардонным контрреволюционным писакам. Какой пронзительный визг вызвал штраф, наложенный Трибуналом печати на редактора «Приамурской жизни» за клеветнические наветы на молодую советскую власть. Ничего! Трибунал печати возглавляет беззаветный солдат революции, светлейшая голова Геннадий Петрович Голубенко, он не даст поблажки борзописцам.
Яницын вспомнил худого высокого человека с тонким, аскетическим лицом и фигурой Дон-Кихота, с благородным лбом, запавшими от усталости глазами — работает как черт! Несколько раз Вадим уходил из горисполкома с Голубенко, и каждый раз тот открывался перед ним новой чертой — и всегда неожиданной и трогательной. Фанатик и аскет Голубенко отказался от личной жизни во имя революции. Участник революционных битв 1905 года, он долго мыкался по тюрьмам и ссылкам, тяжко болел. Скромность и душевная ясность Геннадия Петровича — такой не свернет с избранного пути — чем-то роднила его с Сергеем Лебедевым. Чем? Цельностью натуры! Таких людей можно сломать, но не согнуть.
Вадим поднял голову от записей, и величавая, сверкающая ширь многоводного тока Амура вернула его мысли к неисчерпаемой реке будничных забот, к множеству дел, требующих решения, — серые, прозаические, обыденные дела, но от них зависела судьба революции и основное — доверие масс. Точила сердце, требовала решения задача задач: какие кладези экономики края развивать, чтобы быстро и заметно улучшить жизнь?
Внезапно Яницын вспомнил: «Сегодня воскресенье! „Социалистическая трибуна“ ждет меня с обзором текущей политики, международных и внутренних событий!» В помещении бывшего гарнизонного собрания проводятся лекции для народа, и зал всегда переполнен. Яницын достал из кармана распухшую книжку в коричневом переплете, открыл папку с вырезками из газет, записями, документами, ушел в них, сосредоточился, восстанавливал в памяти то, что не успел записать. Произнес медленно: