Монахини и солдаты - Айрис Мердок

— Нам в любом случае пришлось бы скоро возвращаться. Наша действительность там, в Лондоне, и мы должны поехать туда и обрести ее. А теперь помоги мне с велосипедом.

— Подожди, я совсем запутался. Мне нужно немного подождать здесь, потом вернуться и сказать, что был на этюдах, то есть на прогулке?..

— Да, и не забудь сделать удивленный вид и упомянуть, что приехал только вчера. Ох, какой ты грязный и весь расцарапанный… бедный Тим… бедный милый любимый…

— Скажу, что свалился в кусты ежевики.

— Дай мне полчаса, дольше не задерживайся. Я накормлю их ланчем, а потом мы поедем.

Они перенесли велосипед обратно на дорогу, и Гертруда взобралась на него. Казалось, ей не терпится уехать.

— Гертруда, подожди… ты будешь помнить меня, ты не…

— Тим, не будь глупцом.

Мгновение, и она была уже далеко; нажимая что есть силы на педали, она выскочила на узкое асфальтовое шоссе и понеслась вперед, встречный ветер развевал подол ее платья.

Тим посмотрел на разбитые яйца на дороге, тронул месиво ногой. Глухо простонал, глянул на часы и остался стоять с несчастным видом. Подсыхавшие царапины жгло, болела голова.

— Так значит, Тим Рид только что приехал и навязался тебе? — проговорила миссис Маунт. — Бедняжка.

— Да, только вчера, — ответила Гертруда. — Я его почти и не видела. Он здесь проездом. Утром ушел то ли рисовать, то ли погулять по окрестностям, не знаю, где он. Я ездила в деревню, в лавку. Думаю, к ланчу он вернется.

— А ничего, что мы увезем тебя? — спросил Манфред.

— Это прекрасно, вас само Небо послало. Я как раз собиралась уезжать. Дело, ради которого я приезжала, сделано. А вы уверены, что не хотите ехать в Италию?

— Нет, наши планы изменились.

— Мы беспокоились за тебя, — добавила миссис Маунт.

Они сидели на террасе в деревянных креслах в тени смоковницы, попивая белое вино.

— А вот и он, — сказала Гертруда.

Возле ручья в долине показался Тим и стал подниматься к дому через оливковую рощу, как в первый день. Они молча наблюдали за приближающейся фигурой.

— А он не захочет поехать с нами? — поинтересовалась миссис Маунт.

— Ну, не думаю.

— Я узнаю у него, — сказал Манфред.

Тим пересек луг, размахивая на ходу руками. Рукава белой рубашки закатаны, лицо красное. Он пристально взглянул на собравшуюся компанию.

— Какой сюрприз!

— Привет, Тим!

Гертруда обратила внимание, что он, должно быть, умылся в ручье и царапины стали меньше заметны, хотя на рубашке виднелись пятна крови.

— Свалился в заросли ежевики.

— Что только люди не терпят ради искусства! — сказала миссис Маунт. — Ну и красный же он, как рак! Дай ему выпить, Манфред.

— Манфред и миссис Маунт так любезны, что согласились отвезти меня домой, — сказала Гертруда. — Мы отправляемся после ланча. Ты можешь пожить здесь немного, если хочешь, оставишь ключи в деревенской гостинице, когда уйдешь.

— Хорошо-хорошо, спасибо. Возможно, останусь еще на денек-другой.

— Мне понравился твой рисунок той скалы, — заметил Манфред.

— Какой скалы? — воззрился на него Тим.

— Той огромной, что над озерцом. Я проглядел твой альбом, надеюсь, ты не возражаешь. Это для продажи?

— Откуда вы знаете о той скале?

— Манфред часто гостил у нас прежде, — объяснила Гертруда. — Ну, вы оставайтесь, а я пойду сооружу что-нибудь перекусить на скорую руку.

— Мне помочь? — предложила миссис Маунт.

— Нет-нет, сиди.

— Так для продажи?

— Нет. Извините.

Что с ней происходит? — чувствуя головокружение и страх, думала Гертруда, накрывая на стол в тени под аркой. Она неожиданно для самой себя наговорила массу лжи, оказалась в ложном положении, однако ничего другого не оставалось, и, наверное, разумно будет немедля уехать с ними, но это так ужасно, и больше не будет возможности поговорить с Тимом, им просто нельзя допустить малейшую ошибку. Ей и Тиму было бы очень трудно решиться на расставание. Пожалуй, хорошо, что Манфред сделал это за них. Но до чего отвратительны всякие хитрости и уловки!

Она посмотрела на троицу, сидевшую на солнце. Каким Тим выглядит хрупким рядом с Манфредом, и весь красный, взволнованный. Он такой худой, сказала она себе; и неожиданно ей представилось, что вот так оно и будет, в будущем. У него такие тонкие руки. Совершенно не представительный. В этот момент Тим наклонился вперед вместе со стулом и, глядя в свой стакан, поскреб лодыжку. Манфред, в темном летнем костюме и при галстуке, несмотря на жару, сидел, вытянув длинные ноги, и рассказывал какую-то автомобильную историю. Миссис Маунт, необыкновенно элегантная в красном с белым платье, смеялась над рассказом Манфреда. У Гертруды вспыхнуло желание прикоснуться к обветренной пылающей щеке Тима, нежно-нежно погладить его, чтобы успокоить.

Ей привиделась призрачная картина из прошлого: двое мужчин были Гай и Стэнли, женщина — Джанет. Это было в последний раз, когда она вот так же смотрела сквозь арку.

— Прощай!

— Прощайте!

— Хороших тебе картин!

— Bon voyage![98]

— Прощай, Тим!

Они уехали. После долгих препирательств Гертруда настояла на том, чтобы сесть сзади. Он видел ее развевающиеся волосы и веселую улыбку.

Он вернулся на опустевшую террасу. Манфред наступил на колонну деловитых муравьев.

Тим отнес тарелки на кухню, вымыл их. Он уже решил, что сразу же уйдет, не станет задерживаться. Не хотелось проводить ночь ни с какими призраками, каких могли бы оживить недавние события. А был еще очень материальный призрак Гертруды, который будет преследовать его.

Он поднялся на второй этаж и собрал рюкзак. Запер велосипеды в гараже. Обежал дом, закрывая окна и ставни и выключая все, что включил, когда появился здесь. Это было девять дней назад. Боже, всего-то!

Ему не терпелось покинуть дом. Манфред и миссис Маунт собирались до умопомрачения долго, и теперь уже вечерело. Тим решил переночевать в деревенской гостинице, а рано утром уехать в Англию. Ланч был пыткой, хотя Тим сам изумился, как хорошо он и Гертруда справились с задачей. Учитывая привычку к этому, человеческая способность к притворству почти безгранична. Было пугающе легко прикинуться равнодушными друг к другу. Оживленный разговор свободно тек, касаясь местного пейзажа, французской и итальянской политики, автомобилей, погоды на родине, возможности сделать остановку в Париже, того, что Белинтой делает в Колорадо, что Розалинда Опеншоу изучает в университете. Тиму пришло в голову, что он никогда не видел Гертруды в такой непринужденной обстановке. Как она была молода и привлекательна, как много смеялась над историями, которые рассказывал Манфред. Тим тоже смеялся.

Он закрыл дверь в гостиную, отыскал в темноте свой рюкзак и чемодан и, выйдя через дверь в арке, запер ее на замок. В спешке сборов он заметил треснутое окно в кабинете Гая. Ни он, ни Гертруда не удосужились сменить стекло. Не оглядываясь, он спустился по ступенькам террасы, прошел по гравийной дорожке до гаража, потом мимо канавы, из которой он наблюдал за миссис Маунт, пудрившей лицо, потом по кочковатому подъезду дошел до дороги и направился в деревню. Дневной зной спал, и теперь прохлада и свет ясного вечера, казалось, шли от самой земли.

Что-то на обочине дороги привлекло его внимание. Это был коричневый бумажный пакет и расплывшиеся остатки дюжины яиц, которые этим утром вывалились из багажной корзинки, когда они с Гертрудой второпях перетаскивали велосипед через насыпь. Тим постоял, глядя на вязкое месиво, уже облепленное насекомыми. Вид у месива был странный и почему-то волнующий. Не разбив яиц, омлета не сделаешь, подумалось Тиму. Да, разбитые яйца есть, но нет омлета! И он пошел дальше.

В деревне, зайдя в маленькую гостиницу, чтобы снять комнату, он с удивлением увидел, что его тут хорошо знают, что он тут даже популярен. Кто это сказал ему, когда-то давным-давно, что «всякий любит художника»? Ах да, Гертруда! Хотя он никогда никого не видел, оказалось, многие видели его, когда он раскладывал свой стульчик то там, то здесь, среди скал или в оливковой роще, и le peintre anglais,[99] по всеобщему мнению, был примечательным дополнением к местному пейзажу. Сердечность, с которой его встретили в гостинице, отличная комната с видом на château,[100] несколько стаканчиков кира[101] в кафе перед обедом, деньги в кармане; смятенным умом он понимал, что всего этого было достаточно для счастья, но счастливым себя не чувствовал. Этот идиотский, отвратительный ланч. Он и Гертруда во все его время едва взглянули друг на друга. Не удалось увидеться с ней наедине, он не осмелился даже попытаться. Когда она сидела в машине Манфреда, казалось, ее увозят насильно, похитили, и он потерял ее. Что Гертруда будет думать, когда после путешествия с Манфредом и миссис Маунт (они могут даже сделать остановку в Париже) вернется на Ибери-стрит? Что она сможет еще думать, как не то, что на время сошла с ума?