Против «мессеров» и «сейбров» - Сергей Крамаренко

Чего, кажется, проще было бы построить городок за аэродромом, где-то на берегу одной или двух речек! Ведь это было бы идеальном местом для жизни и для отдыха, да и проходящие поезда не будили бы своим грохотом отдыхающих ночью людей. Но кому-то выбиравшему место для постройки аэродрома показалось целесообразным разместить военный городок именно за железнодорожной линией. Может быть, из экономии средств – ведь грузы для постройки домов не нужно было тогда перевозить несколько километров на машинах, а можно было сбрасывать и выгружать их прямо на станции...

Штаб нашей 324-й дивизии разместился в городе Калуге, где были вполне благоприятные условия для жизни. Второму полку дивизии (196-му иап) повезло больше, чем нам: ему достался военный городок и аэродром севернее Малоярославца, почти в дачной зоне Москвы. Так как я и раньше подавал заявления о направлении меня на учебу в Военно-воздушную академию, то сразу после обустройства написал и отнес командиру полка мое заявление. Вишняков не стал возражать и, подписав заявление, передал его в дивизию, а пока отправил меня в отпуск. По возвращении из отпуска я и узнал, что командование Московского округа ПВО, в который теперь вошла наша дивизия, направляет меня на учебу в Военно-воздушную академию на ст. Монино.

Военно-воздушная академия

Вскоре из Академии пришел вызов для сдачи экзаменов. Но, приехав туда и разместившись в большой комнате на третьем этаже четырехэтажного здания, я узнал, что меня, как окончившего среднюю школу на «отлично», зачислили в Академию без экзаменов. В комнате нас было человек восемь: я подружился со многими из них и помогал им готовиться к экзаменам. Но конкурс был небольшой, и все мои товарищи успешно сдали экзамены и были приняты. Так мы стали 28-м приемом Командного факультета.

Через несколько месяцев приехали несколько летчиков из 303-й дивизии, их зачислили на подготовительные курсы. Чуть позднее приехало и два летчика из нашего полка: Александр Васько и Серафим Субботин, и их также зачислили на подготовительный курс. Все прибывшие были Героями Советского Союза. Командование ВВС делало все, чтобы летчики, отличившиеся в боях, овладели военными знаниями и стали полноценными командирами. Впоследствии многие из них прекрасно летали и успешно командовали полками и дивизиями.

Занятия, как и положено, начались 1 сентября. Проходили они 6 дней в неделю по 6 часов. Новым было только изучение секретных дисциплин: в первую очередь тактики – как ВВС, так и других родов войск. Изучался в основном опыт боевых действий авиации в годы Великой Отечественной войны: опыт, который испытали на себе наши учителя. Изучение же опыта боев на современных реактивных самолетах не производилось. Новое прививалось с трудом.

Из других занятий мне особенно запомнились аэродинамика, воздушная стрельба и прочие авиационные науки. К сожалению, многое из того, что было нужно нам как авиационным командирам, воспитателям летчиков, в Академии не изучалось. В первую очередь не изучалась такая наука, как психология. Как подойти к человеку, как подготовить его к выполнению боевого задания, иногда смертельно опасного? Как сделать, чтобы наши летчики всегда побеждали? В годы войны это достигалось воспитанием летчиков в боевых коллективах. Малейшие проявления трусости, попытки уклониться от выполнения боевых заданий сразу становились явными и немедленно разбирались со всеми летчиками. В дальнейшем такие летчики брались под особый контроль и или исправлялись, превозмогали себя и начинали хорошо воевать, или продолжали уклоняться из боя по всевозможным причинам – и тогда их или направляли в штрафные роты, или «жалели» и переводили в тыловые части. Таких летчиков в нашем 176-м гвардейском полку в войну было два: у одного из них постоянно «барахлил мотор», и он часто не вылетал или возвращался с боевого задания. Другой же постоянно «терял ведущего», и пара возвращалась домой поодиночке. Как ни странно, но никакие меры не помогали. В конце концов один из них (это был уже упоминавшийся мной летчик по фамилии Симонов) разбился на посадке и был отправлен в госпиталь, где был списан с летной работы. Другого же просто пожалели, отчислили из полка, и он продолжал где-то летать, но уже не на боевом истребителе, а на связном самолете.

Но нам после Академии предстояло руководить боевыми коллективами, где будут встречаться сотни самых различных характеров, и знание психологии людей, несомненно, помогло бы нам командовать лучше. В результате все тонкости командования нам пришлось осваивать уже в процессе практической работы, командуя и обучая летчиков. И надо сказать, что иногда, из-за неучета характера и психологии людей, случались досадные срывы. Тем не менее Академия дала нам хорошую теоретическую подготовку. Многие из нашего приема стали командовать полками, а впоследствии дивизиями и корпусами. Все-таки в Академию отбирались лучшие летчики и готовили их вполне удовлетворительно!

В октябре у нас начались строевые занятия. Нас стали ежедневно на 2 часа после занятий выводить на аэродром, и там мы в шеренгах из 20 человек маршировали, готовясь к параду на Красной площади 7 ноября. Если раньше почти 5 лет я летал над Красной площадью, то сейчас должен был в строю колонны из 400 слушателей Академии пройти по ней.

Оказалось, что как пролететь, так и пройти было довольно трудным делом. Шеренги то отставали, то изгибались, и наш командир батальона – заместитель начальника Академии генерал-лейтенант Самохин выходил из себя, заставляя нас проходить перед ним снова и снова. Однажды бетонная взлетная полоса аэродрома, на которой мы тренировались, покрылась мокрым снегом. Каждое опускание ноги вызывало массу брызг, и мы, естественно, старались опускать ноги осторожнее. Тогда Самохин остановил тренировку, построил и отчитал нас. Трудно передать все его выражения. Выходило, что мы чуть ли не неженки и что нам лучше сидеть дома на печи, а не учиться в Академии и готовиться командовать частями! Естественно, что после такого внушения никто уже не обращал внимания на потоки воды и снега, и мы закончили эту тренировку мокрыми по пояс. К удивлению, никто из нас не заболел, и через несколько дней прошли две генеральные репетиции: одна днем на Центральном аэродроме, а другая ночью на Красной площади. Там днем 7 ноября я последний раз увидел на трибуне Сталина... Следующий раз я увидел его уже мертвым, в Колонном зале Дома союзов и на лафете на Красной площади, когда слушатели нашей Академии принимали участие в его похоронах на Красной площади.

В марте мы узнали о болезни Сталина, а затем и о его смерти. Я искренне скорбел, и все, кого я знал, были так же потрясены смертью Вождя. Ведь даже противники Сталина признавали его величайшую роль в преобразовании страны из отсталой сельскохозяйственной в могучую индустриальную и особенно в мобилизации всех сил страны и разгром фашистской Германии и милитаристской Японии. Массы народа, москвичей, хотели пройти мимо его гроба, стоящего в Колонном зале. Но поскольку люди шли по улицам широкой толпой, а в Колонный зал входили маленькой струйкой, то постепенно на улицах образовалось огромное скопление людей. К несчастью, на спуске к Трубной площади началась давка: верхние ряды толпы напирали на нижние, сдавливали их, прижимая к стоящим внизу грузовикам. Многие в этой давке падали и погибали... Сам я в этот момент, приехав из Монино, стоял несколько часов у метро «Кировская». Так и не продвинувшись, я решил пойти обходными путями и через несколько часов все-таки попал в Колонный зал, чтобы попрощаться со Сталиным. Все увиденное было и торжественно, и печально...