Муля не нервируй… Книга 6 - А. Фонд

Она виновато посмотрела на меня, залопотала нечто нечленораздельное и совсем утеряла нить разговора.

— Ну выгнала, — кивнул я, возвращая её обратно к теме, — а дальше-то что? Зачем выгнала хоть? Из-за чего, не знаешь?

— Дык она же это! — выпалила Глаша и испуганно прикрыла рот ладонями.

— Говори, — кивнул я, — я никому не скажу.

— Да к ней же хахаль ходить начал! — Глаза Глаши полыхнули азартом, — И Модест Фёдорович не знает.

— Давно? Что за хахаль? — я сделал стратегическую ошибку, задав ей сразу два вопроса, но от такого количества информации глаза Глаши остекленели, и она зависла.

Надо было возвращать её в реальность:

— Что за хахаль? — ещё раз повторил я, легонько потормошив домработницу Раневской.

— А? Что? — очнулась Глаша.

Я её подбодрил, и она тут же принялась выкладывать всё, как на духу, раз появились свободные уши:

— Да вот только Машка выгнала Модеста Фёдоровича, как этот хахаль ейный сразу начал к ней ходить, даже не скрываясь, как раньше было.

— Что за хахаль? — не выдержал я.

— Да как, что? Такой дюжий мужик, здоровый такой.

— Сколько ему лет?

— Да молодой, где-то такой, как ты, может, чуть помладше, — сказала Глаша, от волнения перейдя на «ты» и окинув меня проницательным взглядом.

— Хорошо. Так давно этот хахаль ходит к ней? — спросил я.

— Да давно. Ещё только они переехали, он уже и ходил. Модест Фёдорович постоянно носится по командировкам, куда-то уезжает. Машка дома сидела. А он заходил, да. Потом одно время, когда Ярослав у них поселился, этот хахаль перестал ходить, потому что Ярослав дома мешал. Но потом она пацана выперла, и хахаль опять ходить начал.

— Что, прям сюда, на квартиру? — удивился я.

— Да, сюда, прям на квартиру. А потом Фаина Георгиевна начала Букета выгуливать, и Машка немного притихла, боялась, что она увидит. И хахаль этот приходил только по утрам, потому что Фаина Георгиевна любит утром долго спать после вечерних спектаклей-то.

— Понятно, — сказал я. — Что ещё ты мне можешь рассказать?

Глаша помялась и сказала:

— Ребёнок-то не Модеста Фёдоровича.

— А чей? — спросил я, хотя уже прекрасно знал, что это не его.

— Да, трудно сказать, может, и хахаля этого. Я точно не знаю. Вот. Но то, что не его, это точно.

— Откуда ты знаешь? — спросил я.

— Она разговаривала с подружкой и ей вот это рассказывала, какой он дурак и как она хорошо пристроилась, чтоб её матерью-одиночкой не считать. А я из рынка как раз шла и всё услышала.

— А сейчас почему она поменяла своё мнение?

— А этого я уже не знаю. Или моча ей в голову стукнула, или, может, все в интересном положении бабы такие, сложно сказать. Ну, я думаю, что этот хахаль ей в уши наплёл. Он же думает, что квартира ей останется, и он тут поселится жить. Готов её взять даже с чужим ребёнком, а там будет видно. Они же потом могут развестись и квартиру эту разделят.

Я задумался.

Так-то, в принципе, Глаша была права. Хоть и женщина она малокультурная и необразованная, но в природной человеческой смекалке и житейской мудрости ей не откажешь.

— Спасибо, Глаша, — кивнул я. — Только о нашем разговоре молчок. Фаине Георгиевне не говори, что я спрашивал.

— Хорошо!

Судя по тому, как довольно блеснули глаза Глаши, первым делом, что она сделает, это расскажет Фаине Георгиевне. Но мне это уже было мало интересно. Сейчас надо разобраться с Машей.

Я позвонил в дверь. Долгое время никто не открывал, но я стоял и терпеливо ждал. Я знал, что она там. Глаша сказала, что видела, как она вернулась из женской консультации и сразу пошла домой.

Я жал и жал на звонок. Уже думал, что он перегорит от напряжения, как дверь открылась.

На пороге стояла запухшая Маша. Явно плакала.

— Чего тебе? — неприязненно сказала она, шмыгнув носом.

— В смысле чего? Здравствуй, Маша, — сказал я.

— Здравствуй, — буркнула она и исподлобья посмотрела на меня.

Пройти в квартиру она мне не предложила, но меня долго просить не надо. Я сам отодвинул её от порога и сделал шаг в квартиру.

— Куда ты лезешь! — вскинулась она. — Я сейчас не могу принимать гостей, я себя плохо чувствую!

— Ничего страшного. Сядешь на кухне, выпьешь водички, и мы поговорим.

— Я тебе сказала, что я не могу! — заверещала она. — Пошёл вон!

У неё началась банальная истерика.

Я терпеливо ждал, пока это всё закончится, и примерно через несколько минут, когда она иссякла орать, я спросил:

— Так ты меня впустишь в мою квартиру или нет?

Маша посмотрела на меня очумелыми глазами и заплетающимся языком переспросила:

— В каком смысле в твою квартиру?

— В том смысле, что это моя квартира, — сказал я. — Я являюсь хозяином этой квартиры и пустил вас сюда с отцом пожить.

Маша онемела и не нашлась, что мне ответить. Воспользовавшись моментом, я прошёл на кухню.

Здесь было не убрано. На столе и в раковине была немытая посуда. Стол был чем-то заляпан. Пахло неприятно.

В квартире я заметил признаки пребывания мужчины. Причём тапочки были явно не размера Модеста Фёдоровича, а очень даже большие. Примерно сорок пятый размер. А Мулин отчим носил от силы сорок первый-сорок второй.

— У тебя гости? — спросил я.

— Какие гости? Только ты, — вскинулась Маша.

Я кивнул на тапочки:

— А это чьи?

— Какое твоё дело?

— Ну, дело у меня есть. Кто к тебе приходит?

— Ко мне отец приезжал из деревни, — взгляд Маш вильнул и на щеках выступили алые пятна.

— Не ври. Отец у тебя живёт далеко, в Молдавии где-то.

— Это не у меня, это у Ломакиной, ты всё перепутал! — возмутилась она.

— Насколько я помню, что ты откуда-то издалека приехала, из деревни какой-то. И вряд ли твой отец будет к тебе оттуда часто ездить. И уж точно ради него ты не будешь держать тапочки прямо у входа, — сказал я. — Отвечай, кто к тебе приходит?

— Ты что на меня напал? — она зарыдала.

— Мне соседи рассказали, что к тебе ходит какой-то хахаль, поэтому ты моего отца выгнала из моей квартиры, — не стал щадить её я. — И давай уже говори, что это за ребёнок? Где ты его взяла и как ты провернула аферу, выйдя замуж за отца?

Маша ошалела, посмотрела на меня и схватилась за голову. Её начала бить крупная дрожь. Она зарыдала, громко подвывая.

Я встал, подошёл к крану, набрал стакан воды и поставил перед ней:

— На, пей.

Маша, стуча зубами по стенкам стакана, сделала несколько глотков. Слёзы продолжали литься, но