Старые долги - Ande

в этих кругах у меня есть хороший приятель. Чем он занимается сейчас, я узнал в конце девяностых. Но если не придумаю чего-нибудь, то можно и с ним поговорить.

Я хочу все сделать в рамках существующих реалий. Напрочь исключив даже намек на какие-либо сверхвозможности. Тому много причин и резонов. Одна из причин, — Ефрем, сидит рядом, и советует не грузиться. Подумаешь, Катя. К тебе, Антоха, полкурса неровно дышит, так что не пропадешь. Может, позовем Монику с Джессикой? Отдохнем немного? Глядишь полегчает…

— А вторая половина что?

— Еще полкурса думает обо мне. Но я, в отличие от тебя, с однокурсницами не связываюсь. И, как видишь, прекрасно себя чувствую.

— А Викуня, это как?

— Ну ты сказал! Что было в колхозе, останется в колхозе!

— Вот есть в тебе, Андрей, цинизм, переходящий в пренебрежение нормами социалистического общежития. Там же у нас кубинцы заселились. Если мы им концерт в исполнении Моники и Джессики закатим, они, глядишь, в содомию сорвутся. Парни-то горячие. А тебе потом с ними жить. Будешь по этажу ходить, прижимаясь жопой к стенкам.

— Как ты все спрогнозировал! Только не пойму, зачем их принимать в общаге, а не у тебя? Я как раз хотел напомнить тебе, что мы хотели решить мой жилищный вопрос. Это ты очень кстати объяснил, что мне даже Монику некуда пригласить, не говоря о приличных девушках.

— Завтра не забудь паспорт захватить. После школы поедем в одно место. Заодно порешаем. И если я СанСея не увижу, скажи ему тоже паспортину при себе иметь.

Препод уставился на нас, и я показал внимание.

Однокурсники злорадствуют: Мостовского отвергла первокурсница. А что вы хотели, это не с продавщицами романы крутить! Привык что ему все легко. В общем, никакого сочувствия.

На большой перемене мы курили с Ефремом на запасной лестнице. Обсуждали вопрос следующего выступления и репетиций. А то в рядах появилась некая вальяжность. Типа нам, звездам – все по плечу. Нафик эти репетиции? Андрюха согласился, что, да, нужно возобновлять. Да и переписать можно кое-что…

Я стоял спиной к лестнице, и не видел, кто там по ней ходит. Ефрем, опершись о подоконник, судя по всему провожал девиц глазами, иногда кивая знакомым. Вдруг по лестнице кто-то ссыпался вниз, и меня грубо развернули. Потом этот кто-то схватил меня за грудки. А другой рукой сжал мне лицо. Я успел заметить в глазах Ефрема легкое удивление.

Моя армейская служба была совершенно дурацкой. Когда я отслужил почти год, меня отдали в лапы безумному прапорщику. Который мне, и еще нескольким бедолагам, устроил веселую жизнь. Веселая жизнь заключалась в «интенсивном обучении методам и приемам охраны, и обеспечения сохранности режима секретности при полевом развертывании». А говоря простым языком, пара прапоров нас гоняли до изнеможения. Учили бегать и драться. Стреляли мало. Упор делался на руками и ногами.

И тогда и потом я считал это глупостью, и утонченной жестокостью нашего замполита. Тем не менее, никогда не отрицал, что мне это пригодилось. К примеру, после службы и до конца жизни я всегда мог разглядеть в любой толпе подготовленного бойца. И четко оценить свои шансы. Собственно шансы были трех категорий. С этим справлюсь легко. С этим поровну. А от этого нужно бежать.

Бойцов третьей категориия видел очень редко. Буквально по пальцам рук. Забавней всего то, что с одним таким я познакомился недавно. Милейший Миша Федоров, четверокурсник нашего факультета, при знакомстве вызвал у меня однозначную реакцию. Бежать не оглядываясь. Худощавый, чуть пониже меня, рыжий паренек с легкомысленными редкими усиками. Я отчетливо видел, что он меня уделает.

В Казахстане Миша, Фил и я одно время работали на пилораме. Руководил нами дядя Коля. Засиженый урка, решивший остаться в степях после последней отсидки. Меня он прозвал Боец. Фила — Студент. А Мишу ласково называл — Наш Душегуб. Спокойный такой, улыбчивый парень. Как и я, опять же, служил простым водителем. В простой, как он говорил, инфантерии.

Мы и с Ефремом-то, на первом курсе, сошлись потому, что разглядели друг друга. Увидев его, я по привычке начал прикидывать, что могу с ним сделать. Потому что сразу понял – умеет. И увидел в его глазах аналогичные размышления. И мы заржали. Ощущения человека, недавно отслужившего в армии- это отдельная песня.

И я, и Ефрем эту тему не обсуждали. Я вообще не знаю людей, которые освоив эту фигню обсуждали её с посторонними. Так, на уровне- где служил? А ты? Но знали друг про друга, что если что — можно рассчитывать.

И вот кто-то меня грубо хватает за лицо! Уставившись на меня бешеными глазами. Поскольку ситуация неясная, сбил хватающие меня руки в сторону, и левой стукнул непонятного персонажа в печень. Ефрем затянулся и сделал шажок вправо. Видимо решил что мой план, чтобы агрессор согнувшись саданул лбом о подоконник.

Но я придержал врага за ворот пиджака. Ну его, лоб рассадит, кровищи будет на весь этаж. Противник не мог говорить. По печени — это очень неприятно. Он собрался заваливаться на пол. Я придержал его и позволил сползти по стеночке. На полу он согнулся и начал кхекать. Ясное дело – тошнит. Но я бил не сильно, так что скорее всего обойдется.

Достал сигарету, закурил. Какой-то брюнет в костюме. Ничего не понимаю. Посмотрел на Андрюху. Тот задрал бровь и пожал плечами. По лестнице спустились две какие-то девчонки.

Я ногой потыкал в брюнета:

— Ты кто, болезный?

Он поднял на меня лицо. И я его узнал. Грузин, что таскает Катину сумку!

— Это моя девушка, не лезь к ней, козел!

Я так понимаю, это у него домашняя заготовка. Потому что словив в печень, мог бы быть и повежливей. Ефрем хрюкнул и отвернулся к окну.

— Это она тебе сказала?

— Не твое дело!

— Слушай сюда, биджо. Тут тебе не горы. Если хочешь что-то обсудить, приходи, поговорим. А если будешь наглеть – отмудохаю так, что про детей будешь только мечтать. А лучше, сделай так, чтоб я тебя больше не видел.

И мы пошли на практику по вышке.

— А вот почему ты Андрей