Дом с золотой дверью - Элоди Харпер

прелестные глаза! А какие скулы! — Эгнаций поглядывает на Амару искоса и с ухмылкой. — Надеюсь, он не конкурент Руфусу.

Амара шлепает его по руке, игриво, но достаточно сильно:

— Это уж вряд ли.

Эгнаций смеется и шлепает ее в ответ; вся эта возня кажется такой абсурдной и чуть ли не детской, что Амару тоже разбирает смех. Она немного молчит, размышляя, может ли она при людях проявлять какой-либо интерес к Филосу.

— Значит, ты знал дедушку Руфуса?

— Только по слухам. — Эгнация пробирает дрожь. — Теренций — это человек такого сорта, из-за которых мы каждый день должны благодарить богов за дарованную нам свободу.

Дальнейшие подробности Амаре выяснить не удается, потому что Виктория прерывает их, резко отворив двери покоев. Она оглядывается в комнату, из которой только что вышла, многозначительно вытерев губы тыльной стороной ладони. — Этот жест Амара помнит еще со времен борделя. К счастью, Кастренсиса она в этот момент не видит.

— Значит, мы все друзья, — говорит Эгнаций, в знак прощания целуя сначала Викторию, а затем Амару.

— Только не забудь, дорогая, что мне причитается за содействие, — шепчет он Амаре на ухо. — Я знаю, какая ты невозможная жадина.

На улице Виктория берет Амару за руку. Они идут рядышком по дороге, мимо того самого места, где Филос когда-то предложил Амаре свою руку.

— И никаких чаевых! — ворчит Виктория. — Прожженный маленький стервец. Я знавала нищих работников прачечной, которые были щедрее него.

— Прости. Я сожалею, что тебе пришлось это сделать. — Голос Амары дрожит. — Я хотела забрать тебя от Феликса, а не занять его место.

— Что за глупости! — восклицает Виктория и поворачивается к Амаре. Увидев выражение ее лица, она ахает от изумления. — В чем дело?

— Мы должны Феликсу столько денег. — Амара закусывает губу, чтобы удержаться от слез. — И он угрожал мне сегодня. Я не знаю, что буду делать, если он попробует привести эти угрозы в исполнение; мне едва удалось отбиться от него, и домой я пришла просто без сил. Что скажет Руфус?

Почему-то Виктории ей открыться легче, чем Филосу; Амара уверена, что Виктория поймет ее.

— Я была такой дурой, когда думала, что смогу потягаться с ним.

Виктория останавливается, пока они не вышли на более оживленную главную дорогу, и обнимает Амару за плечи:

— Жаль, что ты не позволила мне поговорить с ним. Я уверена, что смогла бы помочь.

— Это слишком опасно.

— Но почему ты должна рисковать в одиночку? К тому же Руфус вряд ли будет так же волноваться, если Феликс поставит фингал мне, верно?

Великодушие подруги глубоко трогает Амару, и она не в состоянии признаться, что опасается той власти, которую Феликс может возыметь над бывшей любовницей, а не его склонности к насилию.

— Ты не обязана этого делать. К тому же в таком случае он просто найдет какой-нибудь другой способ добраться до меня. Нам только нужно расплатиться с ним как можно быстрее. Чем больше клиентов мы найдем, тем лучше.

— Я стараюсь. Поверь мне, я не устану. Я не могу завлекать мужчин сильнее, чем я делаю сейчас, когда мы выходим куда-нибудь.

— Я знаю, что ты стараешься. Я знаю. — Амара сжимает руку Виктории. Освобождая подругу, она не думала, что свобода обернется вот так. Они обе по-прежнему отчаянно пытаются наскрести денег, чтобы расплатиться с прежним хозяином. Они идут дальше рядышком, но почти не разговаривают.

Добравшись до дома, они, к своему удивлению, обнаруживают, что большие золотые двери закрыты перед ними. Металлические створки блестят в лучах полуденного солнца, словно дом облекся в броню. Амара теряется, а вслед за этим ее накрывает холодной волной страха. Она быстро окидывает взглядом улицу, проверяя, не видела ли ее Виргула или другие соседки. Она слегка стучит по дереву, не слишком громко, надеясь не привлекать к себе внимания. Ответа нет. Она стучит снова и снова, с каждым разом распаляясь все больше, и вот уже они обе с Викторией молотят кулаками по равнодушным дверям.

Наконец они слегка приоткрываются. Наружу выглядывает не Ювентус, а Виталио. Амара пораженно смотрит на него.

— Что ты творишь? — шипит она. — Впусти нас!

Виталио открывает дверь шире, и Амара с Викторией проталкиваются внутрь.

— Какого хрена здесь творится? — рычит Амара, когда двери надежно закрываются за ними. — Где Ювентус? И Филос?

— Их вызвали обратно в дом.

Амара хватается за Викторию, чтобы устоять на ногах:

— Зачем? Надолго?

Виталио пожимает плечами. Амара пытается сохранять спокойствие. Она знает, что Виталио всегда ее ненавидел, но она также знает, что он любит Филоса, что они друзья. Он, конечно, не оставался бы таким невозмутимым, если опасность угрожала тому, кто ему дорог, верно?

— Тебе должно быть известно хоть что-то, — говорит она, безуспешно пытаясь сделать так, чтобы голос не дрожал.

— Они ушли на допрос.

— Допрос? — Амара больше не может контролировать голос. — Но почему?

Ухмылка расползается по лицу Виталио.

— Совесть нечиста, да?

— Закрой свой рот! — выпаливает Виктория. — Ты кто такой, чтобы так с ней разговаривать? В этом доме что, все рабы такие дрянные грубияны?

— Зато ты все знаешь о манерах, а? — орет Виталио в ответ. — Местные условия не по нутру такой благочестивой госпоже, как ты?

— Проблемы? — От голоса Британники все вздрагивают. Должно быть, она бесшумно, точно пантера, спустилась с лестницы, услышав разъяренные голоса. Она нависает над Виталио, слегка улыбаясь, при этом демонстрируя дыру на месте выбитого зуба. — У тебя какие-то претензии к нам?

Виталио смотрит на трех бывших шлюх, в кои-то веки действующих единогласно.

— Нет, — отвечает он Британнике. — Я никого не хотел оскорбить.

— Почему их допрашивают? — снова задает вопрос Амара. — Пожалуйста, вы же с Филосом добрые друзья, ты должен знать.

Она видит, как в глазах Виталио промелькнуло удивление, но от страха не в состоянии скрывать свое волнение.

— Я понятия не имею, — сквозь зубы отвечает Виталио, не сводя взгляда с Британники. — Поверь мне. Я сказал бы тебе, если б знал.

У Амары уже нет сил, чтобы скрывать беспокойство; она знает, что должна уйти, пока остальные ничего не заподозрили. Она кивает Виталио и поворачивается спиной к подругам.

— Я устала, — тихо говорит она. — Если Руфус будет искать меня, я в своей комнате, отдыхаю.

Стоит только Амаре оказаться в уединении своих покоев, как всхлип срывается с ее губ. Она прижимает руку ко рту. Даже здесь она не смеет плакать. Вместо этого она забирается на кровать, которую столько раз делила с Филосом, и лежит совершенно неподвижно, прижав руки к глазам. Каждый вдох и выдох отзывается болью в груди, в то время как она пытается изгнать из мыслей образ Филоса, которого наказывают после того, как он сознался в их связи. Амара