Операция «Остров Крым» - Ольга Чигиринская

Четыре часа утра – хорошее время для молниеносной и сокрушительной атаки.

Ни пуха ни пера, сказал себе капитан Гудимов. И сам же себе ответил: к черту.

– Он сказал: «Поехали», он махнул в Израиль! – пошутил майор Востряков. Вместе засмеялись. Самолет тяжко тронулся с места по бетонной ленте, пополз вперед, набирая скорость и теряя тяжесть…

Летим бомбить Сары-Булат. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день… Вот тебе и мирное присоединение, и белка, и свисток…

– Воздушная тревога, – прозвучало в наушниках, – воздушная тревога…

А, черт! Белые!

Заметались над авиабазой прожектора, в небо, как в копеечку, ушли несколько ракет…

– Трах-тарарах этих стратегов! – заорал Востряков. Вчера вечером сказали, что бояться нечего – все крымские аэродромы разрушены во время боев, в воздух понимаются только «харриеры» ПВО.

– Двести девяносто первый, взлет! – забился в наушниках вопль руководителя полетов. – Двести девяносто второй, взлет! Взлет, еб вашу мать!

Словно карающий меч прошел над ВПП четырехкратный железный рев. Мелькнули стремительные силуэты – и прямо впереди взлетная полоса вздыбилась, брызнула в небо бетоном, огнем, щебнем и черт знает чем еще.

Точка возврата была уже пройдена самолетом. Гудимов теперь мог только взлететь или погибнуть.

На себя! Штурвал – на себя!

В метре от рваного края ямы передние колеса шасси оторвались от земли, самолет круто пошел вверх, и тут же дернулся от попадания ракеты. Не дожидаясь, пока накренившаяся земля сомнет его в смертельном объятии, капитан Гудимов дернул Тот Самый Рычаг. Пиропатроны отстрелили «фонарь» кабины. Стотонное небо навалилось на грудь, выжимая легкие, как тряпку. Гудимов потерял сознание и не услышал грохота взорвавшихся баков и боекомплекта своего Су-24.

Этот взрыв спас ему жизнь. Горячим ветром ударной волны его отшвырнуло почти на безопасное расстояние. Майору Вострякову повезло значительно меньше – его раздавило в столкновении двух ударных волн.

Но хуже всего пришлось тем летчикам, чьи самолеты, едва выведенные на летное поле, угодили под удар второго звена «корсаров». Эти люди успевали осознать весь ужас своего положения и всю меру своей обреченности прежде, чем погибали от взрыва вражеских и собственных бомб.

Coup de grace оказался взрыв топливных складов – случайно туда угодила бетонобойная бомба. Авиабаза в Бердянске вышла из строя, самое меньшее, на три дня.

Налетчиков догнали над самой серединой Чонгарского пролива, где давний спор между штурмовиками и истребителями получил основание для перехода в открытую вражду, хотя файтеры не были виноваты – их ракеты «воздух-воздух» имели меньшую дальность поражения, чем Р-40 советских МиГ-25, вылетевших из Днепропетровска. Стормеры, в общем-то, сами расслабились и опоздали с противоракетным маневром. Двое из них получили свое, и пилотам, успевшим катапультироваться, пришлось несколько часов проболтаться в еще довольно-таки холодной морской воде, ожидая спасательного вертолета. Конечно, истребители устремились в погоню, но у МиГов и скорость была выше, так что победили они всухую.

…С бóльшим или меньшим успехом – но двенадцать аэродромов, где сгруппировались самолеты первой ударной волны, были серьезно повреждены в этот утренний налет, о чем командующий ВВС Николай Скоблин доложил на утреннем брифинге полковнику Адамсу.

– По предварительным данным, потери СССР в технике составляют до восьмисот боевых машин…

– Делите на два, – заметил полковник Кутасов.

– Да, я как раз хотел сказать, что реальные потери – порядка четырехсот самолетов… Наши потери: сорок три самолета. Из них наибольшие – среди «Миражей», наименьшие – среди «Беркутов». Удалось спасти восемь пилотов… Самые большие потери – двадцать семь человек – приходятся на долю летчиков-резервистов. Самолеты второй волны… – полковник Скоблин, уже третий за последние двое суток командующий ВВС Крыма, посмотрел на часы, – уже пошли.

– Тактическая победа, – резюмировал полковник Шевардин.

– Еще одна такая тактическая победа – и мы останемся без авиации, – отрезал Адамс.

Шевардин как будто не заметил ядовитой реплики.

– Ответ с их стороны напрашивается сам собой: дальняя бомбардировочная авиация и ракетный обстрел. Прошу также обдумать возможность нанесения ядерного удара.

– Маловероятно, – сказал капитан первого ранга фон Берингер. – Здесь находятся в плену четыре дивизии Советской армии. Не будут же они подставлять под ядерный огонь своих солдат.

– Nevertheless, – сказал Адамс. – Когда начнется операция «Трезубец», мне хотелось бы быть спокойным за наше небо. И нашу землю. Господин Воронов, за какой срок красные смогут восстановить свои аэродромы?

– Компьютерное моделирование указывает на срок от двух до пяти суток.

– Большое спасибо, полковник. Будем предполагать худшее: завтра. Третий удар, господин Скоблин, – нас на это хватит?

– Хватит, сэр. Потери были… в рамках расчетных, так что нет смысла отказываться от выполнения третьей части плана… Конечно, нужно посмотреть, чем закончится вторая часть… Удар по тыловым аэродромам будет нанесен в ближайший час. Предполагается накрыть Днепропетровск и Краматорск. Но, конечно, так легко мы не отделаемся. Расчетные потери – 21 %.

– А что насчет третьей части плана? Чернобаевка и Каховка…

– Родная винтовка, – пробормотал Шевардин.

– Вот план по Каховке, – неодобрительно покосившись на дроздовца, Скоблин взял распечатку. – Выглядит немного дерзко, сэр… Ожидаемые потери – до шестидесяти процентов в технике у противника, до пятнадцати – у нас…

– Я разберусь… Скажите, Ник, а это правда, что перед важным вылетом «Вдовы» смотрят «Касабланку»?

– Да, сэр. Традиция со времен турецкой кампании. Я не знаю, откуда она пошла, но считается, что это приносит удачу. Перед важным вылетом вся Кача смотрит «Касабланку»…

– Ну что ж… Хорошая традиция. Пусть капитан Голдберг готовит кассету, господин полковник. Удача ей пригодится…

Кинозал офицерского клуба был битком набит, и кондиционеры еле справлялись с той массой углекислого газа, которую выдыхали люди, сидящие друг у друга чуть ли не на головах.

«Вдовы», пилоты «Летучих гусар» и коммандос из качинского полка молча смотрели на известную до последней запятой историю любви Рика и Ильзы. Феноменально, подумал поручик Бурцев, казалось бы, что здесь выдающегося? Банальный «любовный треугольник», несколько искусственные антифашистские мотивы, неизменно прекрасная в своей кристальной чистоте Ингрид Бергман, неизменно ироничный и язвительно-печальный Хэмфри Богарт… Несколько удачных фраз, сентиментальная песенка «As time goes by», и все это затерто до пролысин… Но вот почему-то каждый раз удается, глядя на экран, расслабиться перед важными учениями или – как теперь – перед настоящим боевым вылетом. Отпустить поводья натянутых нервов…

Но на этот раз экзотическая Касабланка, где стоит самый высокий в мире минарет, не просто служила для Бурцева источником расслабления. Платиновая блондинка Ингрид Бергман будила в нем мысли о темноволосой сероглазой летчице, сидящей теперь в четвертом ряду и прекрасно ему видной. Is it a cannon fire, or my heart pounding?

Хороший вопрос, господа.

Разве мало в Каче красивых баб.

Длинноногих глазастых девчонок, мечтающих об офицере-коммандо, эталоне мужественности?

Совершенно гражданских девчонок, которые не рискуют свернуть себе шею по три раза в день?

Девчонок, которых, черт возьми, не трахали советские десантники…

Разве их мало в Каче, Евгений Бурцев?

Тогда почему же тебя интересует эта «Вдова», которая имеет все шансы не дожить до ближайшего утра? Женщина-военнослужащая, по всей вероятности – неисправимая феминистка? Женщина, которая, ко всему, несвободна – Рахиль сказала, что она встречается с каким-то корниловцем, горным егерем…

Но, во-первых, горный егерь – это такая же вредная по нашим временам профессия, как и коммандо… Во-вторых, некоторые мужчины… имеют, скажем так, довольно патриархальные взгляды… То есть им противна сама мысль о том, что их женщина спала с кем-то еще… Тем более, если этих «кого-то» было несколько… даже если ее мнения никто не спрашивал… Вот просто не могут преодолеть отвращения… И если он в самом деле такая сволочь – то почему бы не отбить у него женщину, которой он, получается, не достоин?

Господи, о чем я думаю! Вылет – в течение этой ночи, сложная дерзкая операция, с которой любой из нас (он так и подумал – любой из нас) может не вернуться – а у поручика Бурцева в голове одно: как отбить бабу у корниловца…

Он знал, что не решится подойти к ней сейчас, сразу после фильма. И знал – если что-то случится, он никогда не простит себе того, что не решился…