Истоки славянской письменности - Игорь Додонов

Можно вспомнить хорошую фразу Карла Маркса: «Я — человек, и ничто человеческое мне не чуждо». Совсем не чуждо человеку забывать точную датировку тех или иных обстоятельств своей жизни. Мы можем предложить даже такую схему событий. Ничего удивительного, что в 50х годах XX века Ю. П. Миролюбов не мог точно локализовать во времени своё знакомство с дощечками деревянной книги (то ли 1925-й, то ли 1926-й, то ли 1927-й год). Прошло в любом случае свыше четверти века, а разброс в год-два не так уж велик. Разность же дат прекращения работы с досками может иметь следующее объяснение. Мы помним, что в 1936 году Юрий Петрович женился. Жанна практически не отпускала его к Изенбеку одного. Тем самым она его спасала от алкоголизма. Но Изенбек никогда не показывал дощечки при супруге Миролюбова, т. е. после 1936 года последний работал с текстами «Книги Велеса» в тех редких случаях, когда оказывался у Фёдора Артуровича один. Поэтому ничего удивительного в том, что Юрий Петрович мог говорить и о работе с дощечками по 1936 год. Это была упорная, если можно так выразиться, «массированная» работа. И по 1940 (41) год (т. е. те самые 15 лет работы), учитывая «редкие свидания» с дощечками после женитьбы.

В общем, нам кажется, что разнобой в датировках знакомства и работы Ю. П. Миролюбова с памятником не несёт в себе никакого «криминала», вполне объясним (что мы и попытались сейчас показать). Более того, представляется, что если бы Юрий Петрович действительно был фальсификатором, то эта самая датировка была бы безупречна.

4) Прежде чем отвечать на вопрос, почему Юрий Петрович не сделал фотокопию всей «Велесовой книги», поставим более широкий вопрос: а сделал ли Ю. П. Миролюбов всё возможное для спасения этого памятника? Видимо, ответ будет всё-таки «нет». Не сделана полная фотокопия книги, не проведена полная ручная копировка текста, не привлечено внимание учёных к памятнику. Но эти упрёки предполагают существование неких идеальных условий: наличие времени, денежных средств и сердечной открытости научной среды. Ничего этого в случае Ю. П. Миролюбова не было. Интересно описывает сложившуюся ситуацию А. И. Асов: «Представьте, что у вашего странноватого соседа появился некий непонятного происхождения документ, к которому тот никого не допускает, да и вам показал только по дружбе. И при этом вы не историк, не археолог, а только интересуетесь стариной, ну и пописываете иногда, в свободное время… Какие шаги вы предпримете? Скорее всего, никаких! И мы должны быть благодарны судьбе за то, что всё же нашёлся “чудак” Миролюбов, который сделал то, что он сделал» (II, 4; 28). Да, действительно, если перейти от некой идеальности к реальности, то надо признать, что Юрий Петрович сделал немало.

После такой оговорки можно начать разговор уже конкретно о фотографиях дощечек. Так ли тяжело было изготовить фотокопию всей книги? Итак, около сорока досок, исписанных с двух сторон. Следовательно, минимум — около восьмидесяти снимков. Далее, снимки явно не должны ограничиться одним — с одной стороны дощечки. Профессиональная съёмка требует нескольких снимков при разном удалении от снимаемого объекта. Требуется специальное освещение. Да и сам фотоаппарат должен быть отнюдь не любительским. Если мы сложим все эти факторы, то станет ясно, что для полной фотокопии было необходимо довольно большое количество денег. А их-то у бедного эмигранта Ю. П. Миролюбова, работавшего на двух работах и при этом едва сводившего концы с концами, как раз не было. Это, так сказать, объективный фактор. Его в своих послевоенных письмах и публикациях описал сам Юрий Петрович. «Чтобы «дощьки» сфотографировать, мы не могли и мечтать, это бы стоило целое состояние, так как поверхность «дощьек» была неровной и, следовательно, не позволяла снять всё ясно. Каждая «дощька» потребовала бы три-четыре отдельных снимка на разном фокусном удалении» (из статьи в «Жар-птице», октябрь 1957 года) (II, 11; 167).

Но были факторы субъективные. Первый из них — это поведение Ф. А. Изенбека, никого не подпускавшего к дощечкам и не дававшего их выносить из своей мастерской. Почему, зачем так делал Фёдор Артурович? Рационального объяснения здесь, на наш взгляд, искать не следует. Какие «кульбиты» выдавал воспалённый от кокаина и алкоголя мозг Изенбека, можно только догадываться. Может быть, для бывшего белого полковника в этих дощечках сконцентрировалась Родина, которой он лишился, и потерять последний маленький остаток её он не хотел ни в коем случае?

Близок к этому и второй субъективный фактор, касающийся уже Ю. П. Миролюбова. Очевидно, Юрий Петрович мог получать от этого копирования некое наслаждение. Говорила ностальгия. Это были своеобразные встречи с Отечеством. Так что же? Заменить подобные встречи простым фотографированием, которое профессионал мог закончить за один раз?

Давайте учтём все эти объективные и субъективные обстоятельства, когда будем говорить об отсутствии полной фотографической копии «Велесовой книги».

Но и тем не менее, по крайней мере один раз, Ю. П. Миролюбов приносил фотоаппарат в мастерскую к Ф. А. Изенбеку и сделал фотографии нескольких дощечек. Сколько дощечек было сфотографировано? Этот вопрос — непростой. Современные исследователи «Велесовой книги» отвечают на него по-разному. Так, Н. В. Слатин говорит о трёх-четырёх фотографиях (II, 52; 177). А. И. Асов в своей книге «Славянские боги и рождение Руси» пишет о пяти фотографиях («три фотографии и две “световые копии”») (II,10; 435). Он же в статье «“Дощьки” Велеса: возвращение к людям?», увидевшей свет годом позже вышеупомянутой книги, говорит уже о шести свето— и фотокопиях (II, 4; 30). Где же истина? Может быть, имеет смысл обратиться к бумагам самого Ю. П. Миролюбова, и это поможет нам ответить на вопрос? Что ж? Попробуем.

Вот наиболее раннее упоминание фотографий дощечек в письмах Ю. П. Миролюбова: «Фотостав мы не смогли сделать с них (т. е. дощечек. — И.Д.), хотя, кажется, где-то среди моих бумаг находится один или несколько снимков (выделено нами. — И.Д.)» (из письма А. А. Куренкову, сентябрь 1953 года) (II,11; 207). Итак, о точном количестве не сказано. «Несколько». А может быть, и «один».

«Насчёт фотографии не могу утверждать, что она есть, ибо у меня тоже жена иностранка, и, думая навести «порядок», кое-что просто выбросила из бумаг! Драма была очень большая, но исправить ничего нельзя. Попала ли туда, кажется, одна или две фотографии, не знаю. Надо ещё искать…» (из письма А. А. Куренкову, ноябрь 1953 года) (II, 11; 214). Снова «одна или две фотографии». Причём они могут оказаться выброшенными Жанной Миролюбовой.

С этим же письмом А. А. Куренкову была послана копия дощечки 11А (об этом есть упоминание в письме (II, 11; 214); выдержки из текста этой дощечки А. А. Куренков опубликовал в «Жар-птице» в своей первой статье о «дощьках» в январе 1954 года; причём выдержки эти были воспроизведены древними буквами, т. е. взяты с копии, а не с транслитерации). На основании имеющихся у него материалов А. И. Асов считает, что копия дощечки под номером II 11А была не просто рисуночной, а световой (опять повторимся, что понятия не имеем, что такое «светокопия», но, очевидно, что-то родственное фотографии) (II, 11; 214). А раз так, то можно смело говорить, что две-три фото— и светокопии дощечек Юрий Петрович изготовил. Но о точном количестве опять придётся умолчать.

В своём письме к А. А. Куренкову от 10 января 1954 года Миролюбов пишет: «Честь имею приложить фотоснимки плохого качества четырёх страниц «дощьек», которые я нашёл в моих бумагах… Величина снимков соответствует самому размеру «дощьек». По мнению здешних фотографов, это всё, что можно сделать при посредстве имеющихся негативов» (II, 11; 223). Итак, фотографии четырёх дощечек. Может быть, и двух, но с двух сторон. Эти снимки так и не были опубликованы. Но, по сообщению А. И. Асова, сохранились их негативы, находящиеся сейчас в Музее русского искусства в Сан-Франциско (II, 11; 224), (II, 4; 31).

Александр Игоревич также пишет, что «по дошедшим до нас архивам можно понять, что 2 января 1954 года Ю. П. Миролюбов послал хорошо известную ныне и сотни раз публиковавшуюся потом фотокопию дощечки II 16 (обе стороны)» (II, 11; 223–224). Необходимо сделать некоторые добавления к этой цитате. Никакого специального сопроводительного письма к фотокопиям дощечки 16 нам не известно. Видимо, его и не было, потому что в письме от 10 января 1954 года Ю. П. Миролюбов поздравляет А. А. Куренкова с Новым годом. Зато был послан так называемый «документ № 3», содержащий несколько скопированных вручную строк дощечки 33 с машинописной транслитерацией этих же строк и машинописными же пояснениями Ю. П. Миролюбова (II, 11; 225). Далее. Слова о сотнях публикаций дощечки 16 всё-таки необходимо отнести к её аверсу (т. е. лицевой стороне), начинающемуся со знаменитых слов, давших название всему памятнику: «Влес книгу сю птшемо…» («Влескнигу сию посвятим…»). Реверсу, т. е. оборотной стороне, повезло куда как меньше. Впервые он был издан только в 1977 году отцом Стефаном Ляшевским (для сравнения: аверс напечатали впервые в 1955 году). Снимок, опубликованный С. Ляшевским, был очень некачественный. Более чёткая фотография реверса дощечки 16 была издана только в 1988 году В. Штепой. Наконец, в 1997 году А. И. Асов в своём издании «Книги Велеса» поместил его на втором фронтисписе (II, 52; 178). Нам не известно, по какой публикации, С. Ляшевского или В. Штепы, воспроизводил снимок А. И. Асов. Но, как бы там ни было, текст на нём практически нечитаем. По этому поводу Н. В. Слатин заметил: «Связного текста, кроме буквально нескольких словосочетаний, разобрать не удаётся» (II, 52; 178). Перед нами великолепная иллюстрация того, что полагаться на любительские фотографии при работе с текстами «Велесовой книги» было никак нельзя, что собственно, и отмечал Ю. П. Миролюбов.