Я научу тебя летать - Ева Ночь

честно смотрит мне в глаза Варежка, и решимость моя даёт трещину до основания земли. Особенно, когда моя скромная училка проводит рукой по ширинке.

– Варь, ну что ты творишь? Я ж о серьёзном, – как мне удаётся не застонать, сам не знаю.

– А я что, не о серьёзном? Я, что ни на есть, о самом главном. И, пожалуйста, не надо больше о воздержании. У меня тут крышу от тебя рвёт, и все эти беседы о жизни без секса меня пугают, – пыхтит она, борясь с брючным ремнём.

Я застываю статуей – неудобной и жёсткой. И уже хочу обидеться, хлопнуть дверью, лететь на безумной скорости по городу, потому что в груди растёт яма, но тут Варя останавливается. Смотрит мне в глаза.

– Я всё поняла и услышала. Дай мне время. Привыкнуть. Переварить. Я… боюсь, наверное. Прожила бок о бок с человеком три года и не смогла понять, кто он. Чем я нехороша для него оказалась. Я толком даже погоревать не успела. Трах-бабах – и ты. Отодвинул всё и всех в сторону. Трудно верить. Я трусиха. Мне проще убедить себя, что всё это временно.

Варя косится на календарь. Временно. Ну, ладно.

– Варька, это навсегда, – целую я её в губы яростно. – У тебя нет шансов, потому что есть железобетонные аргументы и доказательства нашей с тобой неслучайной встречи.

– Правда? – сомневается она и наконец справляется и с ремнём, и с пуговицей, и с «молнией» на джинсах. – Поделишься?

– Только после свадьбы.

– Так нечестно!

– И плевать! Когда с тобой чересчур честно, ты слишком много думаешь и сочиняешь всякие небылицы, моя самая лучшая и прекрасная училка. Люблю тебя, слышишь?

Я шептал ей «люблю» ещё миллион раз, пока она стаскивала с меня одежду. Пока мы занимались любовью. И когда прижимал её к себе в кровати, засыпая, твердил одно и то же, как попугай.

Теперь бабася не может упрекнуть меня, что я дурень и не понимаю, как правильно удовлетворить девушку. В одном она права: когда любишь, о любви говорить легко. А сказав раз, словно печать срываешь. Потом остановиться трудно. Да я и не хотел останавливаться. И вообще сделал великую подлость: втихаря выкинул Варькины противозачаточные таблетки в окно, пока она спала.

Это был шаг. Решительный и бесповоротный. Наглый и некрасивый. Но для меня единственно правильный. Вначале я её окольцую, а потом пусть сомневается сколько ей будет угодно. А то этот процесс может затянуться на годы. Не то, чтобы я куда-то торопился, но лучше всегда и во всём иметь конкретную ясность, когда мосты сожжены и отступать некуда. Позади Родина, которую я буду защищать до последнего вздоха.

Глава 46

Варя

– Никитина, очнись! – щёлкает пальцами перед моим носом Нинка. – Ты как зомби сейчас. Вообще неадекватная.

– Да хоть огнедышащий дракон, Нин. Я сейчас такая счастливая, что буду улыбаться, даже если мне на голову свалится небо.

– Лучше не каркай, мать. А то наши желания имеют свойство сбываться.

– Да ну тебя, – вяло машу рукой. – У меня сейчас шкура, как у слона. Толстая и непробиваемая. А ещё я рассеянная и всё теряю. Представляешь, таблетки противозачаточные куда-то запихнула и не могу найти. В аптеку надо.

Нинка издаёт смешок и смотрит на меня с интересом.

– Что? Что я опять сделала не так? И что у тебя за хитромордое выражение?

– Таблетки пропали, да? Ну-ну. Вот точно так у меня близнецы появились. Помпон втихаря заныкал куда-то. То есть он знает, куда, не признаётся, гад. С той поры я как белка запасливая: свои тайники партнёру по сексу не выдаю. А то буду вечно беременной, босой и на кухне. И сбудется мечта идиота, Помпона то есть. Заточить меня в четырёх стенах, обвешать детьми и ни с кем не делиться. А хрен ему! Он, конечно, милый диктатор, но танки наши и быстрее, и маневреннее.

– Помпон – диктатор? Не смеши.

Лёня у Нинки милый и улыбчивый. Спокойный, как дверь: можно на него спокойно и рождественский венок повесить, и колокольчик, и даже музыку ветра – невозмутимо примет любые новшества и сделает вид, что именно об этом мечтал всю свою сознательную жизнь.

Но я знаю, что Лёня вдобавок ко всему – умнейший мужчина, и Нинке с ним не тягаться. Поэтому он постоянно её обыгрывает во всём, но позволяет думать, что в доме главная – она, его любимая жена.

Нинка, конечно, тоже не дура, догадывается, что Помпон обставляет её по всем позициям, но семейную легенду о собственном главенстве поддерживает на все двести процентов.

Так они и живут: с азартом и огоньком. Нинкин перпетуум мобиле в заднице и внешний флегматизм Лёнчика дополняют друг друга, как ингредиенты в очень вкусном коктейле. Убери хоть один нюанс – и всё полетит в тартарары.

– Ага. Привыкли, что Помпончик очароваха. А он такой – ух-х-х!

Сегодня понедельник. Воскресенье прошло словно в плотном непроницаемом тумане. Я и Драконов. Мой Илья. Какое-то безумство. Мы почти из постели не вылезали. Что-то ели, разговаривали, смеялись. Он даже ухитрился поработать, а я в это время, совершенно без сил, пыталась прийти в себя и хоть немного подумать, куда я влипла и чем мне это грозит.

Ни одной здравой мысли в голову не приходило. Я то ли отупела от счастья, то ли устала настолько, что в голове звенело от яркой пустоты. У меня болели все мышцы. Наверное, у меня никогда не было столько секса, как в эти дни. Тотальное сумасшествие. И слова любви. Илья словно с цепи сорвался. Такой напор и целеустремлённость. Он словно пытался за один день впихнуть невпихуемое. И сейчас почему-то Нинкины подозрения не кажутся мне смешными.

Он что, стырил таблетки и усиленно делал мне ребёнка? Я неосознанно прикоснулась к ноющим мышцам живота. У меня будет малыш?..

И вдруг стало легко. У меня может быть малыш! Мне двадцать шесть – прекрасный возраст. У Нинки вон уже трое. И даже если Илья исчезнет, я не останусь одна. У меня будет