Покой - Джин Родман Вулф

– Твоя книга. Помнишь, мы говорили про книгу? Я позвонила по поводу запроса, и Мари – это моя подруга, мы вместе учились в колледже – сказала, что в их конторе есть человек, настоящая акула по части викторианских романистов, и он сможет рассказать все об этой книге, включая то, где можно отыскать экземпляр, раз она столь редкая.

– Кажется, я уже знаю где.

– Я думала, ты ее разыскиваешь.

– Разыскивал. Меня только что осенило, вот и все. Послушай, будь добра – обратись к этому человеку от моего имени; мое предположение может быть ошибочным.

– Сейчас его нет на месте – он в отпуске. Мари обещала спросить, как только он вернется.

– Отлично.

– И я заказала дневник. Чек необходимо отправить почтой, но минуту назад я позвонила мистеру Голду, и он сказал, если я готова поручиться головой, что отправила его, мы можем разобраться с доставкой в любое время.

– Хорошо.

Последовала пауза. Я сознавал, что в чем-то подвел ее – как часто подвожу людей в разговоре, – но ощущал себя слишком отупевшим, чтобы понять, в чем именно. В отчаянии я проговорил:

– Ты столько всего сделала. И у тебя все получилось.

– Ты разве не хочешь заехать туда со мной?

– Что?

– Заехать за дневником этой Бойн. У меня сложилось впечатление, что тебе не терпится его прочитать, – мы могли бы наведаться туда после обеда и забрать его. По субботам библиотека закрывается в полдень, к часу я освобожусь.

– Прости. Я услышал слово «доставка» и решил, что библиотека наймет курьера. Я же сказал, что все еще сплю, Лоис. Твой звонок меня разбудил.

– Извини.

– Да, я хотел бы посмотреть. Встретимся перед библиотекой.

– Приглашаю тебя поужинать со мной позже. У меня дома.

То, что я сказал Лоис, было чистой правдой: я наконец сообразил, что экземпляр «Любвеобильного легиста» был у моего знакомого – то есть у Стюарта Блейна. Оставалось лишь решить, звонить ему перед визитом или нет, и в конце концов я решил этого не делать.

Я купил машину на третьем курсе колледжа и привез ее домой, когда закончил учиться, с тех пор сменил несколько автомобилей, но в том, чтобы ездить по старым мостовым Кассионсвилла, по-прежнему ощущалось нечто нереальное. Многие из этих улиц предназначены только для прогулок: это улицы, которые в английском городе назвали бы дворами, без тротуаров или бордюров; дома и их маленькие газоны, вечнозеленые растения и розовые кусты находятся на одном уровне с брусчаткой, так что я мог бы беспрепятственно подъехать к парадным дверям или припарковаться под окнами. Во многих местах сохранились четкие следы Эпохи Лошадей – известняковые бордюры с железными кольцами (все еще прочными, хотя я слышал, как дети вслух удивлялись, почему раньше лошадей не привязывали к парковочным счетчикам), вделанными в камень, и даже едва заметные бороздки на брусчатке от железных ободьев фургонных колес. Когда я ехал к Стюарту Блейну, мне показалось – несомненно, из-за какой-то ассоциации, вызванной непривычным маршрутом, – что мой автомобиль был в целом подходящим средством передвижения, вот только хорошо бы он стал открытым, тяжелым, из стали и латуни, с выпяченными фарами и ручным тормозом (любимой игрушкой мальчишек), торчащим из подножки, дернуть который можно было, лишь высунув руку наружу поверх дверцы.

Когда я доехал до угла, где раньше стоял дом Стюарта Блейна, его там не оказалось. Подковообразная подъездная дорожка, портик с колоннами, конюшня и каретный сарай, где работал Доэрти, – все сгинуло. На месте особняка возвели с полдюжины домов поменьше. Я подошел к одному из них, постучал и сказал появившейся женщине, что ищу мистера Блейна, который когда-то здесь проживал. Она была полноватой и некрасивой, но дружелюбно заулыбалась, вытирая мыльные руки клетчатой салфеткой, пригласила меня войти и позвала мужа. Тот неуклюже вышел, одетый в какие-то штаны и майку, – и оказался чертежником, которого я немного знал по работе. Ни он, ни его жена никогда не слышали о Стюарте Блейне. Они прожили в этом доме восемь лет.

Я нашел адрес Блейна в телефонной книге (а как иначе): он переехал в район, где во времена моего детства стояла ферма – та самая, мимо которой мы проезжали по дороге к Лорнам, когда мистер Макафи и тетя Оливия отправились покупать замечательное китайское яйцо, будущий подарок мистеру Макафи на сорок первый день рождения. На участке стоял деревянный и оштукатуренный дом в стиле, который называют тюдоровским. Два этажа и мансарда, но с великолепным старым особняком Блейна лучше не сравнивать. Я позвонил, и дверь открыла полная хмурая женщина – не миссис Перкинс. Она сказала мне, что мистер Блейн болен, редко принимает посетителей, и попросила визитную карточку. Я дал, написав на обороте: «Племянник Оливии Вир. В связи с „Любвеобильным легистом“». Женщина попросила меня подождать в холле.

Это был старый дом – вот первое, что меня поразило. Пятна разных оттенков на деревянных панелях свидетельствовали о том, что их неоднократно красили; светильники и выключатели выглядели потертыми, как и выцветшая узорчатая дорожка, по которой эта грузная мрачная женщина подходила к двери, чтобы сказать, что в Хеллоуин не будет конфет, апельсинов или яблок, а также пяти- или десятицентовиков для распевающих гимны в Рождество, и здесь не нужны щетки, метлы или косметика, нет ножей, которые нужно точить, нет кастрюль, которые нужно чинить. Потускневший серебряный поднос лежал на столике с мраморной столешницей, и прошло несколько минут, прежде чем я узнал в нем тот самый стол из холла былого дома, белого особняка, того самого, в котором Доэрти, расслабленный, ленивый и, несомненно, пьяный ирландец, скоблил внутренности каминов так, что чернота от дыма становилась заметной лишь к концу лета.

В спальне наверху Стюарт Блейн восседал в инвалидном кресле. Он больше не брился – чтобы скрыть, как он объяснил мне позже, оставшийся после операции шрам на горле, – и, возможно, именно его борода, а также гордые, холодные глаза заставили меня подумать о безумном короле, о Лире, повелевающем стаей грачей на продуваемой ветрами пустоши.

– Значит, ты племянник Ви, – проговорил он. – Я помню тебя, если ты тот самый. Подожди минутку… как же тебя звали… – (Разумеется, имя было на моей визитной карточке.) – Джимми? Я подкупал тебя, чтобы ты отправлялся спать, а я мог посидеть с твоей тетей в кресле-качалке. Помнишь?

Я не помнил – и не сомневаюсь, что этого никогда не было.

– Чем могу быть полезен?

Я сказал ему, что, насколько мне известно, у него есть экземпляр «Любвеобильного легиста» и что