Горбатый медведь. Книга 2 - Евгений Пермяк

Перечитав написанное и убедившись, что буквы хорошо вывелись и слова складно выписались, что ржавого цвета чернила как нельзя более пригодны для такого письма, принялась далее скрипеть старым, исписанным на один бок пером.

Назвав Юрия Вишневецкого, Дарья Семеновна точно описала, во что были одеты в тот вечер «убивец» и «убиенный», стала приводить подробности, о которых мог знать только очевидец и которые были неумолимыми уликами и обвинением преступника. Она не поскупилась на трудно выводимые слова и пересказала все слышанное от Шерстобитовых. Все, вплоть до мольбы Игоря Мерцаева не выдавать, а потом не убивать его.

«Вам всепочтенной господин Мерцайев совсем легко проверить мои слова. Хватит с нево с убивца и одново вашево намека как он тут же отсыреет и начнет вывертываться. Испытайте один только раз и другова будет не надо».

Закончив длинное письмо, а потом перешептав его, перечитывая, она готова была подписать свое имя — Дарья Кукуева, да однобокое перо, будто предупреждая, скрипнуло и споткнулось о бумагу.

Нельзя давать свою подпись. Если начнется разбор — всю родню перешерстят. И она стала думать, как подписать письмо. Совой ли Совиничной… Вещим ли Филином… И вдруг вспомнила о другой птице. О синей. О ней много рассказывал в Дымовке Маврикий. Кукуева отлично помнила, что именем этой птицы подписывались те, кто хотел скрыть себя. И не долго думая, не представляя, каким особым смыслом окрасятся ее строки, она, как в школьных прописях, выписала: «К сему расписуется Синяя птица».

Внуку Дарья Семеновна решила не показывать письмо, а всего лишь рассказать о нем. Запечатала. Надписала адрес, и все. Теперь оставалось вымыть руки да сказать богу: «Помоги, всевышний судья, покарать его». А потом…

А потом взяло раздумие. Почта — почтой, бог — богом, а провизор — провизором. Вдруг да не поверит чернобородый Аверк. Или вдруг да вывернется змееныш Вишневецкий. Хотелось еще подкрепить чем-то письмо. Задумалась. Потом решила сходить к Кумынихе и узнать о жене Мерцаева. Оказалось, что она жила с аптекарем в разводе и коротала свои опальные дни на мерцаевской пасеке.

Вспомнились карты. Почему бы ей не погадать Мерцаевой? Так и было сделано. Долго ли одной старой женщине разговориться с другой. Слово за слово… Карта за картой… И полная картина на столе.

— Был у тебя, голуба, сын… И убил этого твоего сына лонись зимой в темном лесу его однолеток, молодой подлец по имени Юрий… Вот они, карты-то, смотри… Буква к букве легли, — сказала удивительная ворожея и еще раз повторила: — Юрий!

— Какой же Юрий? — спросила дрогнувшим голосом Мерцаева.

— Карты этого не говорят. Себя спроси, какой у него был однолеток Юрий.

— Вишневецкий? — спросила и задумалась Мерцаева. — Этого не может быть, ведьма! — крикнула она, когда Дарья Семеновна покинула пасеку.

В Омутихе Дарья Семеновна появилась только на третий день. Любовь Матвеевна, уставшая ее ждать, спросила прямо:

— Где сын?

— Неподалечку, — ответила не таясь Дарья Семеновна. — А как решила насчет королей?

— Зачем им знать то, чего они могут и не знать?

— Тогда можно идти…

Тетка и племянница, будто гуляючи, пошли берегом речки, и вскоре в чащобе на пеньке Любовь Матвеевна увидела девочку в длинной синей сатиновой юбке… Мать не сразу узнала своего сына, а узнав, бросилась к нему.

Кажется, никогда или очень давно так не ласкала мать своего мальчика, называя его неслыханными до этого им словами: «кровь моя», «любовь моя» и «жизнь моя». Она не искала этих слов. Они рождались на ее языке сами собой.

— Мать придумает, где спрятать тебя. Она найдет для тебя деньги. Они есть у нее. Только не попадись, только не вздумай довериться кому-нибудь из товарищей. Теперь нельзя верить и родному брату. Юрка Вишневецкий живо схватит тебя и отправит в комендатуру. Ведь он убил Сонечку Краснобаеву. Я молюсь за нее, и она записана у меня в поминальнике.

Услышав имя Вишневецкого, Маврикий и в эти трогательные минуты встречи с матерью не мог не вспомнить о посланном бабкой письме. Дошло ли?

Дошло, Мавр, дошло, дорогой друг. Дай срок, и письмо сделает то, чем будут довольны все хорошие люди. Только не нужно думать, что это произойдет раз-два.

Сначала Аверкий Трофимович Мерцаев хотел порвать письмо с подписью «Синяя птица», решив, что над ним издевается кто-то из малограмотных рабочих, сочувствующих большевикам. Пораздумав же, он решил, что порвать письмо никогда не поздно, да и зачем рвать улику против клеветника. Письмо перестало волновать Мерцаева, но в аптеку позвонила брошенная и получившая свою долю жена. Она рассказала о посещении странной ворожеи.

Мерцаева говорила по телефону длинно и подробно. Она убеждала Аверкия Трофимовича проверить ее подозрения.

Аверкий Трофимович поставил в связь, что Юрий Вишневецкий, ранее бывавший у них, теперь избегает встреч. И как будто, может быть, это показалось Мерцаеву, Юрий не смотрит в глаза, когда ему приходится разговаривать. Мерцаев снова вернулся к письму. И чем больше вчитывался в кривые строки, тем сильнее его мучили сомнения. Наконец, чтобы избавиться от подозрений, он решился прибегнуть к проверке.

Случай проверки ему представился очень скоро. Зверь сам прибежал на ловца. Юрка Вишневецкий пришел в аптеку за серным цветом для заболевшей чумкой охотничьей собаки. Мерцаев, будто обрадовавшись встрече, стразу же заговорил об охоте, зная, что Вишневецкий давно мечтает о бескурковом ружье.

Начав с ружья, опытный сыщик перевел разговор на охоту.

— Если хочешь составить компанию, то хоть завтра… Я с моей двенадцатикалиберной пушкой, а ты с Игоревым осиротевшим бельгийским бескурковым ружьем. Кстати, если оно придется тебе по руке, я подарю его. Ружье — святая память по товарищу…

Разговаривал и незаметно наблюдал за лицом и бегающими зеленоватыми кошачьими глазками Юрия. Происходил психический поединок неравных.

— Нет, нет, я не могу принять такой подарок! Он всегда мне будет напоминать смерть Игоря.

— Ведь не ты же убил его, Юрик… Просто-напросто ты оказался счастливее. Тебе удалось убежать, а его настигли.

— Да, конечно… Я не виноват, что схватили его, а не меня… Но все же… Я ведь очень любил его… И мне так обидно, что из-за этого проклятого Толлина…

Вишневецкий лгал неумело, притворялся неуклюже, и наконец Мерцаев перестал сомневаться в правдивости полученного им письма, бросил последнюю проверочную фразу:

— Если ты наотрез откажешься от памятного подарка, я буду думать, что ты ощущаешь какую-то тайную вину перед мертвым.

Вишневецкий почувствовал удушье. Продышавшись, он сказал:

— Что вы, что вы, Аверкий Трофимович?.. Я не чувствую никакой вины… Как вы можете так говорить?.. Я всегда хотел, чтобы у меня было такое прекрасное ружье… И я возьму его, если вы так настаиваете, дорогой Аверкий Трофимович.

— Тогда завтра жду. Приходи пораньше, и мы отправимся за комаровские дачи. Надеюсь, вернемся не без удачи. До поры до времени не хвались неубитым медведем, неподаренным ружьем! Плохая примета. Руку!

— Извольте.

Мерцаев почувствовал в своей руке холодную, дрожащую и липкую руку Вишневецкого.

Ночь прошла без сна. Мерцаев проверил и взвесил все до последней мелочи. Все возможные варианты и отклонения.

Давно не лил слез старый аптекарь, так часто заставлявший лить слезы других. Неужели его единственный сын Игорь погиб от руки этого розового прыща?

Утром, выпив натощак из мензурки полуторную порцию спирта с добавлением валерьяновых и ландышевых капель, Мерцаев принялся проверять снаряжение и все приготовленное для себя и для убийцы своего сына.

Все, из чего состояла личность Аверкия Мерцаева, способствовало формированию страшнейших черт ханжи, садиста, предателя, наслаждающегося страданиями своих жертв. Охотник Мерцаев никогда не добивал раненого зверя или птицу. Он с интересом следил за предсмертными агониями.

Он и сегодня думал не столько о мести, сколько о самом процессе мщения, перебирая все его возможные разновидности, начиная от сожжения на костре и кончая принуждением к самоубийству Вишневецкого, пытая его различными кислотами, нестерпимо больно разъедающими кожу.

Юрию Вишневецкому тоже плохо спалось в эту ночь. Но под утро, передумав и переосмыслив свои подозрения, он отбросил их и решил, что его страхи напрасны, что они вызваны трусливостью и малодушием.

— Я здесь, дорогой Аверкий Трофимович, — молодцевато отрапортовал Вишневецкий, появившись под окнами дома Мерцаева.

— И очень хорошо, — послышался из открытого окна голос Мерцаева. — Проходи и садись в тележку.

На дворе ожидал старик кучер Михеич и запряженная серая мерцаевская лошадь.