Сокровище рыцарей Храма - Виталий Гладкий

С этими словами карлик вышел в ночь, оставив после себя, как это ни удивительно, не запах серы, а терпковатый аромат французской туалетной воды, совершенно неуместный в келье схимника.

Тит долго смотрел ему вслед и бормотал слова молитвы. Затем неуверенно подошел к своему ложу и развернул сверток. В нем находились продукты, притом все дорогие и свежие: ситный хлеб, две сладкие булки, копченая венгерская колбаса, буженина, белорыбица и бельгийский шоколад. Все это гастрономическое великолепие дополняла бутылка монастырского кагора.

Первым порывом Тита было намерение выбросить подношение карлика, но ситный источал такой вкусный запах, что схимник не удержался, отщипнул кусочек и торопливо прожевал. Глядя голодными глазами на продукты, Тит после некоторого раздумья решил, что если это искушение, то никогда не поздно замолить этот небольшой грех. Ведь до сих пор он не страдал чревоугодием.

Но потом на него опять напали сомнения, и Тит уподобился коту, который смотрит на хозяйское сало и лишь облизывается от вожделения: и съесть охота, и рука у хозяина больно уж тяжела…

Однако оставим схимника в его убогой келье и попытаемся найти Ваську Шныря и Петрю Лупана. За трое суток, что они провели в обществе Овдокима, бедный молдаванин едва не тронулся умом. Ученый босяк задвигал по вечерам такие длинные и витиеватые речи, что Петря совсем ошалел. Иногда ему начинало казаться, что его голова вот-вот лопнет от большого количества незнакомых понятий.

Что касается Васьки, то он лишь посмеивался. Или у него башка была такая дубовая, что в нее не проникали Овдокимовы словеса, или он уже привык к подобным «лекциям», потому как ему больше приходилось общаться с босяком.

Иногда к костру подходили другие обитатели землянок в ярах, и тогда Васька и Петря старались держаться в тени и не вступали в общий разговор. Такое поведение у босяков удивления не вызывало. Они умели уважать индивидуализм и свободу. Не хочешь — не говори, насильно за язык никто тянуть не будет.

Нужно сказать, что и Васька, и Петря здорово измаялись за эти дни. Шнырю пришлось смотаться в Киев, чтобы договорится с Чугуном о времени, когда они пойдут на дело. Эта вылазка была для Васьки большим испытанием. Ему чудился за каждым поворотом фараон, и Шнырь едва сдерживал себя, чтобы не потерять голову и не дать стрекача, так и не встретившись с Климом.

Но все обошлось наилучшим образом, и подельники повеселели. Но в то же самое время их начала пробирать дрожь — близился миг, которого они так ждали.

— А если твой план — туфта? — не раз и не два вопрошал Васька.

— Фома неверующий! — сердито восклицал Петря. — Разве ты не видишь, какой шум поднялся вокруг нас? Дураку понятно, что это неспроста.

— Графчик, сука, заложил… — белел от бессильной ярости Шнырь. — Его работа. И нашим, и вашим. А братва все думает да гадает, почему это фараоны никак не подметут Федьку? Стучит, падла… Ну ничего, дай дело сладить. Шепну кому следует, пусть Графчика вызовут на правилку. Посмотрим, как он будет вертеться со своим Серегой Матросом.

— Если найдем клад, — рассудительно сказал Петря, — то первым делом нужно будет разделить его на три части и ноги из Киева побыстрее унести.

— И то правда… А план-то у тебя где?

Этот вопрос постоянно крутился у Васьки на языке.

— На месте, — сердито отвечал Петря.

— На кладбище, что ли? — строил догадки вор.

— Угу. Под надгробием… — Петря едва сдерживался, чтобы не рассмеяться.

Лупану не нужен был никакой план. Заветную могилку с кладом он запомнил накрепко. Однако и бумажку с планом Петря не выбросил, а зашил ее в подошву ботинка, предварительно упаковав в большой рыбий пузырь — чтобы не намочить, если придется брести по лужам.

За свою обувь он не сильно переживал. Ботинки у него были старые, порядком изношенные, поэтому на них мог позариться разве что нищий или бродяга.

Но все равно во время сна Петря клал ботинки себе под голову, что тоже не было чем-то из ряда вон выходящим — так делали все босяки, и Васька в том числе. Обувь берегли, потому что у многих она была главной ценностью. Петря, как и почти все небогатые мещане, за городом ходил босиком, перекинув связанные ботинки через плечо, и надевал их, лишь ступив на мостовую.

Яры они покинули под вечер, но еще засветло. Петря было заупирался (опасно ведь: а ну как заметят?), но у Васьки был свой резон. «Ты хоть представляешь, сколько нам до Китай-горы топать? — спросил он с ноткой превосходства в голосе. — Мы туда пехом и до рассвета не доберемся. Не боись, проскочим, держи хвост пистолетом. Постараемся найти извозчика…»

Шнырь храбрился, но на самом деле от разных нехороших мыслей и предчувствий на душе у него кошки скребли. А тут еще извозчик им попался соответствующий Васькиному настроению — угрюмый бородатый мужичище с совершенно разбойничьей физиономией.

На вопрос, как он смотрит на то, чтобы отвезти приятелей в Китаевскую пустынь, извозчик хмуро зыркнул на них исподлобья и ответил: «Я куда угодно поеду, барин. Лишь бы деньгу платили». Уже один этот ответ настораживал. На ночь глядя в сторону Китай-горы извозчики ездить боялись, и их долго приходилось уговаривать.

Некоторые из них распространяли слухи, что в эти святые места в ночное время суток не пускает нечистая сила, а менее суеверные говорили, что по дороге в пустынь балуют грабители, которые для пущего эффекта надевают маски и вымазывают одежду фосфором, светящимся в темноте.

Пока они ехали, Шнырь время от времени украдкой оглядывался: не следует ли кто за ними? Однажды ему показалось, что двуколка, в которую была впряжена пегая лошадка, чересчур долго едет вслед за ними, никуда не сворачивая. Она находилась далеко позади, но у Васьки было потрясающе острое зрение. Он даже в темноте мог хорошо видеть.

Однако спустя полчаса двуколка с пегой лошадью куда-то пропала, и Шнырь успокоился. Теперь он сосредоточил все свое внимание на неторопливо проплывающих мимо них лесных зарослях. В наступивших сумерках ему чудились чьи-то недобрые глаза, которые как бы перелетали с куста на куст.

«А что, могут и пришибить… — думал Васька. — Нонче народу шебутного пруд пруди. Все голодные и злые. Война…» Он совсем не удивился, когда вдруг извозчик громко сказал «Тпру!» и двуколка остановилась.

— Что случилось? — спросил Лупан.

Ему Васькины переживания были неведомы. У Петри в голове билась лишь одна-единственная мысль — побыстрее взяться за лопаты и раскопать могилку.

— Перекур, — пробасил извозчик. — К нам пожаловали контролеры.