Каменный мешок - Арнальд Индридасон

Эльза смотрела на Эрленда испепеляющим взглядом. Собиралась, видимо, что-то еще сказать, но вдруг огонь в глазах потух, она глянула сначала на Сигурда Оли, затем снова на Эрленда и села обратно в кресло.

— Это какое-то недоразумение, — сказала она. — Вы бы сразу это поняли, если бы знали Беньямина лично. А я его знала. Он в жизни мухи не обидел, клянусь вам.

— Но он знал, что его невеста беременна, — настаивал Сигурд Оли. — Они собирались пожениться. Он был по уши в нее влюблен. Само его будущее зиждилось на любви к этой девушке — он хотел завести семью, стать богачом, завоевать себе место в высшем свете нашей снобской столицы. И тут — такое! Все его надежды в единый миг накрылись медным тазом. Это был шок. Возможно, он вышел из себя, а как успокоился, было уже поздно. Ведь тело ее так и не нашли. Говорили, что она утопилась, но кто знает, правда это или нет. Она пропала без вести. Может, мы ее нашли?

— Кстати, вы говорили Сигурду Оли, что Беньямин не знал, от кого беременна его невеста, — сказал Эрленд, нахмурив брови.

Черт, не поторопились ли мы? Черт, черт, черт! Ну вот почему наш единственный патологоанатом выбрал именно это время, чтобы жариться на пляже в Испании! Надо было подождать, зачем мы со всех ног побежали к ней? Не имея стопроцентно надежных данных! А, тьфу!

— Так и есть, — подтвердила Эльза. — Он этого не знал.

— Но мы выяснили, что мать Сольвейг много лет спустя рассказала Беньямину правду. Когда все улеглось, когда Сольвейг уже не было в живых.

Эльза удивленно посмотрела на него.

— Я об этом не знала, — сказала она. — Когда это произошло?

— Много лет спустя, — ответил Эрленд, — мы не знаем точно, когда именно. Сольвейг не назвала ему имя отца ребенка. По какой-то причине решила молчать, скрыла от Беньямина, что случилось на самом деле. Разорвала помолвку, утаила, от кого забеременела. Насколько мы можем теперь судить, ради того, чтобы защитить честь семьи. А особенно репутацию собственного отца.

— О чем вы говорите? При чем здесь репутация ее отца?

— Видите ли, Сольвейг изнасиловали. Когда она ездила на север, к родственникам в Приречье, ее двоюродный брат…

Эльза в ужасе закрыла лицо руками, осела в кресле, глаза ее расширились.

— Этого не может быть, — простонала она, качая головой.

На другом конце города в это же самое время Элинборг разговаривала с Барой. Рассказала ей про свежую находку на Пригорке, про самое естественное объяснение этой странности — в могиле лежит Сольвейг, невеста Беньямина. Видимо, он таки ее убил. Элинборг, конечно, несколько раз подчеркнула, что у полиции нет на торговца ничего конкретного, просто он был последним, кто видел Сольвейг живой, а в могиле обнаружился скелет маленького ребенка. Это пока что все, экспертиза еще не состоялась.

Бара выслушала ее, не моргнув. Как и в прошлые визиты, она была дома одна, принимала Элинборг все в той же набитой дорогими вещами гостиной. Ей все как с гуся вода.

— Папа хотел, чтобы сестра сделала аборт, — сказала Бара. — Мама хотела, чтобы сестра уехала из страны, родила ребенка на континенте, отдала его в приют и вернулась домой, словно ничего и не было, и преспокойно вышла замуж за Беньямина. Мама с папой долго обсуждали это между собой, а потом вызвали к себе Сольвейг. Заслушать, так сказать, вердикт по ее делу.

Бара встала с кресла:

— Это мне мама потом рассказала.

Подошла к массивному дубовому комоду, выдвинула ящик, вынула оттуда белый носовой платок и протерла губы.

— Ей предложили на выбор два варианта. Третий вариант — что она родит ребенка, а мы примем его в семью — даже не рассматривался. Сольвейг попыталась урезонить родителей, но ни папа, ни мама не желали даже слышать ни о чем подобном. Этому ребенку не место на белом свете. Во всяком случае, о нем никто не должен знать. Так что или смерть, или приют. Ничего другого.

— А Сольвейг?

— Если бы я знала, что Сольвейг! — вздохнула Бара. — Несчастная, бедная девочка. Она хотела родить ребенка, воспитать его, ничего другого не могла себе вообразить. Да она сама была еще совсем ребенок.

Эрленд поднял глаза.

— Как полагаете, мог Беньямин счесть это доказательством измены? — спросил он. — Тот факт, я имею в виду, что Сольвейг отказалась назвать ему имя отца ребенка?

— Никто не знает, о чем они говорили в ту последнюю встречу, — сказала Эльза. — Беньямин многое рассказал моей маме, но нельзя утверждать наверняка, что он рассказал ей все. Ваши слова это подтверждают. Вы говорите, ее изнасиловали? Неужели это правда? Боже мой, какой ужас!

Эльза посмотрела в глаза Эрленду, затем Сигурду Оли.

— Боюсь, вы правы, Беньямин вполне мог воспринять это как измену, — произнесла она едва слышно.

— Простите, что вы сказали? — переспросил Эрленд.

— Думаю, Беньямин вполне мог решить, что она ему изменила, — повторила Эльза. — Из этого, впрочем, вовсе не следует, что он убил ее и закопал на Пригорке.

— Потому что она не сказала ему, кто это был.

— Да, именно поэтому, — кивнула Эльза. — Ведь он так и не узнал, что ее изнасиловали. В этом я совершенно уверена.

— Мог он кого-нибудь нанять для этого? — спросил Эрленд.

— Не понимаю.

— Человек, которому Беньямин сдавал дом на Пригорке, отличался скверным характером, сидел в тюрьме. Само по себе это ничего не значит, но этого человека мы хорошо знаем, он был способен на все.

— Не понимаю вас. Скверный характер? Способен на все?

— Э-э, пожалуй, я вам сказал лишнего. Вероятно, мы поторопились. Прошу прощения, Эльза. Лучше мы дождемся вердикта экспертов. Вы уж нас извините…

— Нет, что вы, не стоит извиняться, я, напротив, благодарна, что вы держите меня в курсе дела. Я это очень ценю.

— Мы будем и дальше держать вас в курсе, как только появится что-нибудь новое, сразу сообщим, — сказал Сигурд Оли.

— Да, и не забудьте, у вас есть локон, — напомнила Эльза. — Он может дать однозначный ответ.

— Да, конечно, — кивнул Эрленд.

Элинборг встала. День выдался не из легких, ей давно хотелось домой. Она поблагодарила Бару и попросила прощения за беспокойство, не хотела тревожить ее так поздно вечером, но служба есть служба. Бара ответила, мол, не стоит, проводила Элинборг к порогу, но не успела закрыть за ней, как в дверь постучали.

— Прошу прощения, а она была высокого роста? — спросила Элинборг.

— Кто? — не поняла Бара.

— Ваша сестра, — пояснила Элинборг. — Какого она была роста? Высокая, среднего роста, маленькая?

— Нет, вовсе она была не высокая. — Бара горько улыбнулась. — Совсем даже наоборот, я бы сказала, субтильная. Об этом все только и говорили, какая она крошка. Изящная, стройная, игрушечная, можно сказать. Мама всегда ее называла «метр с шляпкой». Было ужасно смешно смотреть на них с Беньямином, когда он брал ее под руку, — он был великан, возвышался над ней, как каменный утес.

Звонок врача застал Эрленда в отделении интенсивной терапии, у постели Евы Линд. Было давно за полночь.

— Представьте себе, я до сих пор в морге, — сказал он, — и мне таки удалось освободить маленький скелет, ничего не повредив. Ведь вы понимаете, я же этим просто по должности занимаюсь, вызвали, значит, вызвали, а так я не судмедэксперт. Сколько тут грязи на столе и вокруг, доложу я вам.

— Это все мило, я вам сочувствую, а звоните-то вы по какому поводу?

— Ну да, прошу прощения. Значит, маленький скелет — ему как минимум семь месяцев, а то и все восемь или девять.

— Так, — сказал Эрленд, быстро теряя терпение.

— Да, может, и все девять. То есть я хочу сказать…

— Что именно?

— Вполне вероятно, что дитя умерло сразу или же появилось на свет мертворожденным. Это мне сложно определить. Но одно могу сказать вам точно — большой скелет не принадлежит его матери.

— Как вы сказали? Постойте-ка, я не понимаю. Не принадлежит его матери… На каком основании вы беретесь это утверждать?

— Уж не знаю, кто их туда в яму положил и почему именно в такой конфигурации, но большой скелет не принадлежит матери ребенка.

— Я вас понял, я спросил, на каком основании вы сделали этот вывод. И позвольте, если это не мать ребенка, то кто?

— Это не мать ребенка, можете мне поверить. Это совершенно исключено.

— Но почему?

— Совершенно исключено, повторяю, — сказал врач. — Кости таза дают однозначный ответ.

— Кости таза?

— Большой скелет, вне всякого сомнения, принадлежал мужчине. А мужчины, насколько мне известно, покамест детей вынашивать не научились.

27

Зима на Пригорке выдалась долгая, темная и холодная.

Мама все работала на Хуторе Туманного мыса, мальчики каждое утро отправлялись в школу. Грим снова устроился возить уголь — американская армия отказалась иметь с ним дело после тюрьмы. А там и базу закрыли, казармы разобрали и перевезли в Халогаланд, в Норвегию. На Пригорке остались только ограда с колючей проволокой да забетонированный плац. Увезли даже гигантскую пушку. Люди говорили, война подходит к концу. Немцы уже отступают из России, а скоро начнется большое наступление на Западном фронте.