Рассказы о дяде Гиляе - Екатерина Георгиевна Киселева

Ивановна хранила в ней крючки и спицы. К вязанью возвращалась каждую свободную минуту и нередко, разговаривая с гостем, продолжала действовать крючком, потом одаривала платками своих родственников, близких, знакомых. На зиму варила варенье — без него что за чай? Готовила самые разнообразные настойки.

Сам дядя Гиляй неподвластен был одурманивающей и унижающей человека силе хмеля, никогда не пил много вина, он любил аромат, неповторимость вкуса, который можно ощутить маленьким глотком. Против крепких напитков боролся публично всю жизнь.

Любил дядя Гиляй свою квартиру в часы, когда дом утихал. В Столешниках с момента рождения дочери дяди Гиляя жила няня — Екатерина Яковлевна Суркова. Кто и когда назвал ее Кормилой, не знали, но имя за нею укрепилось и оставалось неизменным десятки лет. Она вела в доме хозяйство, знала, где что лежит, где в Москве можно купить мясо дешевле, на каком рынке оно лучше… Из каких бочек моченую антоновку брать, а из каких не следует. Тихим, неторопливым шагом двигалась она по комнатам, везде находя дело своим заботливым рукам. Екатерина Яковлевна всегда знала, кого чем надо накормить, чтоб «по вкусу и с пользой». В этом видела свое главное назначение, может, потому и звали ее Кормилой. Переходя из комнаты в комнату, разбирая на кухне принесенные с базара покупки, она постоянно тихо что-то говорила. И хотя все знали эту ее особенность, невольно то и дело спрашивали:

— Кормила, ты с кем говоришь?

— С умным человеком, — следовал неизменный ответ, который значил: сама с собой говорю.

Если дядя Гиляй слишком долго засиживался за своими бумагами в столовой или бродил из комнаты в комнату, Кормила, сочувственно покачивая головой, спрашивала:

— С умным человеком беседуешь, Владимир Алексеич? Оставь на завтра что-нибудь. Все одно не переговоришь его.

В квартире дяди Гиляя было восемь комнат, окнами в переулок и во двор. Комнаты с окнами в переулок были нежилыми. Первая, небольшая, имела особое назначение — единственное из всех известных московских писательских квартир: в ней принимали жителей московских трущоб. Они быстро признали в дяде Гиляе своего человека. Появления его в ночлежках не вызывали переполоха, беглые каторжники не прятались, их предупреждали: писака, не лягавый. Хитрованцы приходили в Столешники сообщить об очередном происшествии или просто в надежде получить двугривенный, утолить голод, пожаловаться и попросить: «пропишите обидчиков». Информация, которая шла от обитателей московских трущоб, была всегда исключительно правдивой. Никогда ни один хитрованец не подвел. Добровольные «корреспонденты» помогали в работе репортера, особенно пока не появились телефоны. Даже снялся он однажды с группой хитрованцев и бродяг, так и подписал фотографию: «Я и мои корреспонденты».

История комнаты связана и с людьми иного плана, например с художником Алексеем Кондратьевичем Саврасовым. Больной, неустроенный, он жил здесь какое-то время, потом снова исчезал. А однажды даже писал в ней по памяти пейзаж — поздний пейзаж больного Саврасова.

Следующая комната, по фасаду, была рабочей. В ней хранились газеты, дела и бумаги по изданию «Журнала спорта». Иногда дядя Гиляй здесь работал.

Отсюда дверь вела в гостиную и затем в столовую. Эта часть квартиры отделялась от жилой коридором, по другую сторону которого находились детская, следующая, небольшая, кабинет дяди Гиляя и комната Марии Ивановны, затем Кормилы и кухня.

Интерьер квартиры постепенно составился из дубовой и ореховой мебели, кое-что привез дядя Гиляй из Вологды черненого красного дерева, в остальном — дубовые столы и шкафы, венские стулья. Гарнитур мягкой мебели был куплен на Нижегородской ярмарке в 1896 году, через десять лет после въезда в Столешники.

Вообще предпочитал дядя Гиляй меньше мебели — нравилось свободно двигаться, а если кто-нибудь случайно задевал стол или стул, не упускал случая бросить:

— «Бисова теснота», — сказал казак, наехав в степи на верстовой столб.

Обязательно в семье жила какая-нибудь собака, в придачу кошка или котенок, иногда попугай. Собаки были постоянными членами семьи; знаменитых пород не заводили — обыкновенные дворняжки, подобранные где-нибудь дядей Гиляем, бродячие собаки без номера, которых вылавливали и уничтожали. Сколько раз случалось ему в разных участках Москвы покупать собачий номер и ошейник — наденет на бездомного пса и отпустит — всех не приведешь домой, собак с номером и ошейником не трогали. Одну замерзающим щенком подобрал в подворотне, принес домой, выходил и назвал Хмарой. Она прожила много лет, платя бесконечной преданностью и любовью. Если дядя Гиляй оставался дома, Хмара ни на минуту не отходила от него. Вытянув несколько коротковатые ноги и устроив на них морду, не спускала глаз с хозяина. В этой позе написал ее портрет художник Ворошилов и подарил дяде Гиляю. А другая, по имени Топушок, маленькая собачонка, была очень привязана к дочери дяди Гиляя и следовала за ней повсюду, куда бы та ни отправлялась, даже провожала ее в университет. Так и знали: если у ворот университета сидит Топушок, значит, Надя Гиляровская где-то в аудиториях.

Оставаясь равнодушным к тому, как выглядел интерьер квартиры, дядя Гиляй не был равнодушен к тому, как выглядел накрытый стол. Он не был гурманом — почти вся жизнь прошла на ходу. Но никогда не оставил бы дядя Гиляй без внимания, незамеченной картину хорошо сервированного стола к ужину, к обеду или к утреннему чаю. Не признавал сервизов, особенно не любил чайные, чтоб на столе было как можно больше разнообразных по форме и по краскам чашек. Разными были и сахарница, масленка, молочник и кольца для салфеток. Дяде Гиляю нравились кольца, сделанные из бересты и раскрашенные — такие можно было найти только на родине дяди Гиляя, в вологодских местах. Посуду старался покупать сам, чтоб дома не было никаких повторений. Любил цветное стекло, не хрусталь, а именно стекло, но цветное.

Настоящая беда была с чайными ложками. Если дяде Гиляю приходилось засиживаться за столом, хоть одну, да скрутит винтом. Мария Ивановна сердилась, останавливала, каждый раз он соглашался: не дело портить ложки, хотя иногда утверждал — ложка штопором тоже неплохо, и опять через некоторое время сворачивал, даря гостям как памятки.