Если верить Хэрриоту… - Галина Львовна Романова

— Куда?! — не своим голосом заорал Николай, прыгая наперерез. Привыкший к его голосу Жертва метнулся в сторону, а Близнецы, перепугавшись, ринулись к забору.

— Прижимай!

Мы налегли на створку, сужая щель. Близнецы на полном ходу влетели в ловушку и затормозили, не зная, что делать. Я просунула руку через прутья и схватила одного из них за гриву:

— Держу! Я его держу!

— Быстро отведи в конюшню, — распорядилась Татьяна — охота еще продолжалась, ведь Жертве удалось ускользнуть, и сейчас он стремительным галопом улетал вдоль по беговой дорожке, преследуемый изрыгающим проклятья Николаем.

Не решаясь входить в щель к перепуганным жеребятам, я через плетень надела недоуздки и потащила Близнецов за собою. Пораженные случившимся, они брели за мною как потерянные.

Когда я вернулась к ипподрому чуть ли не бегом, ловля Жертвы была в самом разгаре. Тяжеловозик еще метался по дорожке, увертываясь от людей, и я пожалела, что ни у кого нет кинокамеры. Какой сюжет для передачи «Сам себе режиссер» пропадает!

Все уже были усталые и злые, мне только взглядом указали место в цепи загонщиков — решили снова воспользоваться способом Близнецов. Если дать Жертве несколько минут, чтобы успокоиться и расслабиться, потом его можно будет загнать в щель приоткрытых ворот и поймать.

Жертва выжидал в сторонке, конюхи, исполнявшие роль загонщиков, сидели на плетне, а мы стояли цепью у ловушки. Самое главное было — не дать ему свернуть в другую сторону и таким образом начать все с начала. Уже вечерело, и никто не был уверен, что у нас хватит сил на очередную попытку. В небе собирались тяжелые тучи — ожидался дождь. Задувал холодный ветер, и мы поневоле то и дело бросали взгляды вверх.

Наконец Татьяна решительно спрыгнула с плетня:

— Пошли, что ли?

Жертва вскинулся и отступил на шаг.

— Осторожно, не спугните опять, — предупредил Николай. Он пригнулся, растопырил руки и походил скорее на хищника в засаде, чем на конюха.

Загонщики двинулись на жеребчика. Не дожидаясь, какую еще каверзу выкинут люди, Жертва с места взял крупным галопом и поскакал напрямик.

Ждущая его вторая волна загонщиков была раскидана — трудно устоять, когда на тебя мчится бочка на толстых ногах. Гордо вскинув голову, с развевающейся гривой, Жертва разогнался на предельной скорости и пролетел мимо ловушки.

— А, твою… Стой!

С перекошенным лицом Николай ринулся ему наперерез. В два мгновения догнав Жертву, он сделал прыжок…

Два тела столкнулись в полете и вместе рухнули на землю. Поднявшаяся пыль ненадолго скрыла от нас полную картину происходящего, но вскоре мы увидели бьющегося на земле Жертву. На нем сидел Николай, прижимая его голову к дорожке и изо всех сил мешая ему подняться.

— Недоуздок! — прохрипел он. — Недоуздок давай!

К нему подбежали, помогли натянуть ременную петлю на голову Жертве, и жеребенок наконец смог подняться. Оба, он и Николай, были выпачканы в пыли и казались почти серыми. Отплевываясь и что-то бормоча сквозь зубы, Николай поволок упирающегося тяжеловозика к конюшне, и только тогда я, кажется, начала догадываться, почему Жертву назвали именно так.

5

А через два дня на работу из отпуска вышла постоянная напарница моей Татьяны — тоже Татьяна. Я увидела ее утром — высоченная, массивная женщина возвышалась над своей маленькой проворной коллегой и приветливо улыбалась мне.

Это был мой последний день работы на старом месте. Теперь я стала чем-то вроде девочки на побегушках — чуть ли не ежедневно кто-то из конюхов уходил на выходные, и я была призвана замещать его в его отделении. И если раньше рядом со мной всегда была Таня, которая могла и подсказать, и кое-что сделать вместо меня, то теперь все, даже то, в чем я не разбиралась, легло целиком на мои плечи. Это было время метаний по тренировочной конюшне — бывали дни, когда я, уйдя вечером домой, не знала, приду ли завтра в то же самое отделение или попаду в новое. Конюхи едва не дрались за право взять выходные. Несколько дней мне довелось даже замещать Николая, ухаживая за его Гурманом и ненаглядным Жертвой. К его отделению был прикреплен наездник Алексей Козлов, тот самый, что через год завоюет приз вместе с Линем, сыном Нута.

Настоящими днями отдыха для меня были те три дня, когда выходные брала Ирэн.

На самом деле ее звали Ириной, но все, в том числе и я, звали ее именно так. Эта высокая стройная худощавая женщина с шапкой рыжевато-каштановых волос и вечно печальным нездоровым лицом казалась не от мира сего. Она никогда не общалась с остальными конюхами и наездниками, а если и появлялась в обществе, то чаще скромно стояла где-нибудь в уголке и помалкивала. Если кто и слышал ее тихий, маловыразительный голос, то лишь когда она отвечала на какой-нибудь вопрос. Она не была настоящим конюхом — закончила не то педагогический, не то еще какой-то малоподходящий для работы здесь институт, и единственная, кроме начкона и меня, имела настоящее высшее образование, подтвержденное соответствующим дипломом. Ее сторонились, но, как ни странно, по-своему уважали, как уважают, надо думать, человека, который занял свое место в жизни и не собирается что-либо менять.

Она спокойно трудилась в своем отделении — единственном, где не был прикреплен ни один наездник. На ее попечении было от силы десять — двенадцать лошадей, в основном старые мерины неопределенной породы и несколько лошадей, случайно попавших в тренировочные конюшни. В большинстве своем это были орловские рысаки и несколько полукровок.

За несколько дней до того, как я оказалась в отделении Ирэн, случилось событие, существенно повлиявшее не только на работу нашего завода, но и, клянусь в этом, на трудовой график всех предприятий, работающих по вечерам.

В тот год на экраны страны вышел один из первых мексиканских телесериалов — «Богатые тоже плачут», и неискушенные зрители толпами бросались к экрану, чтобы, затаив дыхание, следить за перипетиями судьбы несчастной Марианны и потом, собравшись на работе, каждую свободную минуту обсуждать все то, что увидели на экранах.

Я с понятным вниманием ловила эти беседы — в доме, где мы жили, телевизором и не пахло, и волей-неволей приходилось довольствоваться рассказами собеседников. О многих кознях доньи Эстер приходилось только догадываться.

— Расскажи, что там было? — пользуясь паузами в разговорах, приставала я к Татьяне. Она обычно исполняла мою просьбу, но однажды ей это надоело.

— У тебя что, своего телевизора нет? — огрызнулась она беззлобно.

— Нет, — ответила я. — Мы в общежитии