Богатые мужчины, одинокие женщины - Петти Мессмен

Тори больше всего хотелось, чтобы Ричард завел ее, чтобы она растворилась в его энергичном напоре и, наконец, потеряла Тревиса. Пусть даже все это – дикая и нелепая скоропалительная ошибка, если таким образом она сможет забыть Тревиса, то какие бы синяки и шишки она не получила, это того стоит.

И когда Ричард перевернул ее на живот и вошел сзади, она поклялась попытаться.

– Господи, ты просто фантастична, я сейчас кончу, – прошептал он секунд через тридцать и сделал это.

«Конечно, не самая романтичная поза для первой близости», – подумала она.

Но зато она не видела его лица.

– Это просто классика, – заметила Пейдж, наблюдя, как Тори выключила уличное освещение. – Сьюзен любит Марка. Марк любит меня. Я люблю какого-то абстрактного богатого развратника, которым Марк никогда не будет. Ричард влюбился в тебя. А ты завязла в любви к Тревису, который, так или иначе, мертв и похоронен на заднем дворике. Кажется, все выбирают неправильный путь.

– Едва ли Ричард влюбился в меня, – поправила ее Тори, проходя в туалетную комнату и захватывая целую коробку «Клинекса». – Он привык получать то, что хочет, и меня он хочет потому, что я ему не принадлежу.

– Мне показалось, ты сказала, что он как раз имел тебя, – пошутила Пейдж, заметив, что макияж Тори, выглядевший безупречно несколько часов назад, теперь вокруг ее очаровательных глаз был размазан и превратился в черную грязь.

Когда Ричард привез ее, она вошла в прихожую и увидела Пейдж, которая ждала ее несмотря на позднее время, чтобы узнать, как все прошло. В этот момент плотина прорвалась, и Тори залилась слезами.

– Только мое тело, но не душу. Мне кажется, он хотел и то, и другое.

– Забавно, – сказала Пейдж. – В юности ты отдаешь душу и оберегаешь тело, а повзрослев – наоборот, отдаешь тело и оберегаешь душу.

– Мне кажется, что когда ты выходишь замуж за богатого человека, которого не любишь, то отдаешь свое тело и продаешь душу, – печально философствовала Тори, вытаскивая стопку салфеток и высмаркиваясь.

– Только не я. Проститутка продает свое тело. Дура продает свою душу. А я ничего не продаю.

– Ты продаешь и тело, и душу.

– Я делюсь своим телом и всегда оберегаю свою душу, – со смехом настаивала Пейдж. Потом она с участием спросила: – Господи, неужели было так плохо?

Тори в течение минуты обдумывала этот вопрос, глядя на Пейдж из-за салфетки, скрывавшей нижнюю часть лица, и поэтому немного похожая на египетскую исполнительницу танца живота. Ее темные глаза улыбались, капитулируя перед истиной:

– Нет. На самом деле он мне очень понравился. Я просто сама напортила, вот и все. В любом случае спасибо тебе за платье. Оно привлекло всеобщее внимание.

Она повернулась спиной к Пейдж, чтобы та помогла ей расстегнуть платье.

– Ладно, давай посмотрим, какую магию оно создаст завтра вечером, – сказала Пейдж, осторожно расстегивая молнию на тонкой расшитой ткани платья.

– Должна тебе напомнить, что вечеринка уже сегодня, – поправила ее Тори, показывая на блестящие золотые часы Пейдж – подделку под «Ролекс».

Тори наклонилась к Пейдж и поцеловала ее в щеку. Пейдж всегда точно знала, чего хотела. Она не путалась. Она была прагматичной до мозга костей, создавала вокруг себя какое-то сияние даже теперь, в середине ночи – с ясной головой, в белом махровом халате, с роскошными медовыми волосами, собранными в хвост.

– Спасибо, что дождалась меня, – поблагодарила ее Тори, – но поднимайся к себе и поспи немного. Действительно, сегодня твое платье было для меня волшебным, – подумав, добавила она. – Я слишком глупа, чтобы оценить это. И в любом случае, ты просто волшебница – с Валентино или без него.

Придерживая расстегнутое платье, чтобы оно не соскользнуло, она слегка подтолкнула Пейдж в сторону лестницы. Заметив, что та медлит, Тори добавила:

– Спасибо. Оно было безупречным. Я знаю, что сегодня вечером оно будет таким же безупречным для тебя. А теперь проваливай отсюда к черту и немного поспи!

Уже воображая прекрасное ощущение того, как ее голова коснется подушки, страстно желая уплыть в сладкие мечты о предстоящем вечере, о свидании с загадочным «мистером «Филадельфия», – Пейдж сонно ухватилась за холодные железные перила лестницы, представляя себя красавицей на балу, новой девочкой в городе, которая вскружит головы; Пейдж Уильямс – чаровница. Используя перила лестницы, как опору, она отправилась наверх.

«Пейдж Паркер», – подумала она, вяло сквозь сон примеряя фамилию своего кавалера и улыбаясь.

Ее полусонные грезы были прерваны бесцеремонным вмешательством Тори, которая произнесла:

– Между прочим, я согласилась работать у Беннеттона, – произнесла она безо всякого выражения.

– Хорошая девочка, – ответила Пейдж, оборачиваясь, чтобы показать подруге большой палец, поднятый вверх.

Ах, если бы только Тори не выглядела такой несчастной, направляясь в сторону бара за бутылкой «Арманьяка», который они все использовали, чтобы заглушить избыток эмоций.

– На это нужно время, ты знаешь, – ободряюще заметила Пейдж.

Тори кивнула. Как бы она хотела «промотать вперед» этот неопределенный период времени и покончить с ним.

Отель «Беверли Хиллз» венчал собою бульвар Сансет, как большой розовый кекс, полный сладких легенд, вызывая в воображении величественные фантазии. Это была розово-зеленая, восхитительная архитектурная дань эпохе, когда Голливуд царствовал безраздельно.

Пейдж подъехала к отелю на черном сверкающем «астон-мартине лагонде» Дастина Брента, чувствуя себя счастливой и шикарной, когда, передавая дорогую игрушку служителю стоянки, сверкнула ему одной из своих обольстительных улыбок. Стоял прекрасный безоблачный день, наполненный солнечным светом. Он напоминал детский рисунок мелками, на котором в качестве фона вполне можно было бы увидеть фиолетовые горы, поднимающие вверх свои гордые вершины.

Горы не бывают фиолетовыми. Они коричневые.

Кто это сказал?

Должны ли мы учить их реализму? Или позволить расцветать фантазиям без всяких ограничений? Об этом спорили в те дни, когда Пейдж была ребенком: свобода против контроля, ничего нет неизменного. Спок сначала что-то проповедовал, а позже пытался взять свои слова обратно. А чем все закончилось? Тем, что целое поколение считает себя вправе рисовать горы такого цвета, какого им нравится.

Кстати, о цвете. На Пейдж было нарядное рыжевато-коричневое платье без застежки, с бойзеновыми штрихами. Оно было яркое и очень открытое, с глубоким V-образным вырезом на спине. Пейдж не знала, какие туфли надеть, и в конце концов выбрала пару черных открытых лодочек на высоких каблуках, которые купила на распродаже у Чарльза Джордана как раз перед переездом в Лос-Анджелес. Они не совсем подходили, но и не диссонировали с платьем.