Комсомолец. Часть 3 - Андрей Анатольевич Федин

ни на что не настроена — только лила слёзы, вздыхала, ненадолго выныривая из омута нерадостных мыслей. Такой подавленной я Альбину раньше не видел. Зато представлял, как помогу ей выйти из этого состояния: подобный опыт у меня был. Важно помочь женщине выплакаться — подставить жилетку. Если уже поздно помогать иным способом.

— Усик, ты почему не сказал, что это был он? — спросила Альбина.

Я не ответил — взял её за руку (бережно сжал холодную, влажную ладонь), повёл к кухонному столу. Королева не сопротивлялась. Она послушно шла за мной (вряд ли понимала, куда и зачем я её тащил). В кухне не уловил табачного дыма, не увидел и початых бутылок с алкоголем — посчитал это хорошим признаком. Пробежался взглядом по мебели: разыскал чайник. Усадил Альбину на стул, приоткрыл форточку — впустил в кухню свежий воздух. Налил в стакан кипячёной воды (пить воду из крана я в Зареченске тысяча девятьсот семидесятого года не рисковал) — заставил Нежину сделать несколько глотков.

— Усик, почему ты мне не сказал? — повторила Королева.

— Сейчас заварю чай, — сказал я, так и не ответив девушке.

С розжигом газовой конфорки справился без труда: в общаге натренировался. Набрал в чайник свежую воду. Прикинул, где в этой квартире могла обитать валерьянка (хоть в таблетках, хоть в виде спиртовой настойки). Единственный верный ответ, что пришел мне на ум — попросить успокоительное у Изольды Матвеевны. Но идти к Альбининой соседке пока не решился (до разговора с Королевой). Сходил только в прихожую, принёс Пашкин «Индийский» чай — рука не поднялась заваривать другой. Вода на газу вскипела быстро. Решил не мудрить — насыпал заварку прямо в чашки. Краем глаза не переставал следить за Нежиной.

— Пей, — сказал я.

Придвинул к Альбине чашку с парящим напитком. «Индийский» высшего сорта источал вполне приличный аромат. Душок мусорных примесей почти не ощущался. Приятный запах успокаивал. И не только меня — я видел, как возвращалось осмысленное выражение в глаза Нежиной. «Но лист смородины не помешал бы», — промелькнула у меня мысль. По-хозяйски заглянул в шкаф, перенёс на кухонный стол накрытую самодельной текстильной салфеткой пиалу с кусками сахара. Я уселся напротив Королевы, наблюдал за тем, как девушка обняла чашку руками, будто согревала пальцы.

— Рассказывай, — сказал я.

— Саша, почему…

Я перебил Нежину. Понимал, о чём она меня спрашивала. Но пока не представлял, что именно скажу Королеве о своей недавней встрече с Романом Георгиевичем Валицким. Потому что мог бы описать взгляд на неё под разными углами, в разных интерпретациях «правды». Но пока не выбрал нужную («правильную»). Повременил с рассказом — решил, что выслушаю сперва Альбину. Ведь её вопрос возник не сам по себе. Его, наверняка, вызвали события, о которых я пока не знал. Но догадывался о них. Потому что вариантов существовало немного. Узнать о Валицком Королева могла либо от Дарьи Степановны Кировой, либо от милиционеров.

— Приходили из милиции? — спросил я.

Нежина посмотрела мне в лицо, помотала головой. Потом нерешительно кивнула. Краники слёз снова открылись — в чай упали сразу две капли.

— Вчера позвонили, — сказала Альбина. — Изольде Матвеевне. Сперва — Дарья Степановна Кирова. Спросила, знакома ли я с дядей Ромой. Я тогда не поняла, почему она спрашивала. Дарья Степановна ничего не объяснила. Потом — был звонок из милиции. Просили меня сегодня прийти. Я не пошла в институт. Думала… будут говорить о тебе. А они… нет. Расспрашивали меня о Романе Георгиевиче. Давно ли я его знаю, в каких отношениях он с моей мамой, не замечала ли я раньше…

Нежина замолчала. Грела руки о чашку. Широко открытыми глазами смотрела на поверхность напитка, где медленно кружили кусочки чайных листьев.

— А я не замечала.

Королева посмотрела на меня. Она сидела спиной к окну — солнечный свет плохо освещал её лицо. Я увидел в зелёных глазах Нежиной своё отражение.

— Я ничего не замечала!

Мне почудилось, что от звуков Альбининого голоса звякнули чашки и тарелки в шкафах. Или это они только отразили звук? Чирикавшие на дереве у самого окна птицы притихли.

— Понимаешь, Усик? — спросила Королева уже тише. — Ни-че-го.

Она развела руками. Попыталась улыбнуться, но лишь скривила губы. Слёзы промахивались мимо чешки, одна за другой ударялись о столешницу.

— Они достали из сейфа шкатулку. Небольшую такую, старинную; украшенную стекляшками, нарисованными цветочками и резьбой. Я видела её раньше — у дяди Ромы. Хотела заглянуть в неё… тогда. Но не смогла. Роман Георгиевич сказал, что потерял от неё ключ.

Альбина пожала плечами. Птицы на дереве за окном вновь осмелели: зачирикали громче прежнего. Будто интересовались, что у нас стряслось.

— Мне сказали, что эту шкатулку изъяли у него… при обыске, — сказала Королева. — Я сперва не обратила внимания на слово «обыск». Всё ждала, когда заговорят о тебе — готовилась тебя защищать. Слова о дяде Роме поначалу пропускала мимо ушей: считала, милиционеры пытались меня отвлечь, запутать.

Нежина заглянула в свою чашку. Замерла: что-то разглядывала на её дне. Постучала по чашке ногтем — так обычно постукивали по стенкам аквариума, желая привлечь внимание рыб.

— Они вынимали из шкатулки предметы. Несколько колечек, серьгу, кулон. Спрашивали, не узнаю ли я эти вещи; не принадлежат ли они мне или моей маме. Но там… не было ничего нашего. Я уверена. Помню все мамины украшения, даже те, которые она отдала эсэсовцу.

Королева наблюдала за тем, как я пил горячий чай. Но сама пока не сделала ни глотка. Не уверен, что она вообще сейчас понимала, зачем держала в руках чашку.

— А потом они достали из шкатулки папин медальон, — сказала Альбина.

Оставила чашку в покое — руками смахнула застилавшие ей глаза слёзы. Я запоздало вспомнил, что не взял с собой носовой платок. Мой прошлый платок (размерами не очень похожий на носовой) остался на пустыре около седьмой подстанции — я связал им руки Романа Георгиевича Валицкого.

— Я сразу его узнала, — сказала Королева. — Такой… блестящий, размером с крышку от бутылки. Овальный. Я в детстве часто его открывала: смотрела на мамину фотографию. Папа сам её туда вклеил — так рассказывала мама. А ещё она говорила, что под её фото папа прятал бабушкин крестик.

Нежина стрельнула в меня глазами, будто испугалась, что наболтала лишнего. Глаза девушки вновь наполнились слезами. По щекам Альбины снова покатились похожие на бисер слёзы.

— Папа его никогда не снимал! Понимаешь, Усик? Никогда! Посмотри на фотографии в моей комнате. Там везде у папы на шее шнурок и этот медальон. Везде! И в тот день… Он