Извращённое чувство (ЛП) - Макинтайер Эмили

Мой палец скользит по краю листа.

Завещание Ясмин Карам-Фарачи.

Таков был план. Жениться на девушке. Позволить Али умереть. Убить ее и забрать всё, что должно было принадлежать мне.

Но теперь это не вызывает у меня такой радости, как раньше. Я чувствую смятение. В моей голове и теле идёт настоящая битва. Всё, чего я всегда хотел, сталкивается с моей новой навязчивой идеей.

Раздаётся телефонный звонок, и я поднимаю трубку.

— Босс.

— Как мило, что ты соизволил позвонить мне, Иэн.

Я откидываюсь на спинку стула, слегка покачиваясь, и верчу в руках ручку. Гладкий пластик скользит по коже, приятно холодя пальцы.

— Просто готовлю всё к твоему приезду на следующей неделе.

Я уже хочу сказать ему, что приеду раньше, но в последний момент решаю промолчать. Что-то здесь не так, и я хочу разобраться, что именно.

— Итак, ты связался с Дэррином?

На линии раздаётся шуршание, и он прочищает горло.

— Да-да. Всё в порядке. Он готов встретиться с тобой. Как у тебя дела? С твоей су… э-э… женой?

Я рассеянно кручу кольцо на пальце левой руки, и что-то острое пронзает мою грудь.

— Здесь все идет по плану. Не забивай этим свою хорошенькую головку.

— Хорошо.

— Хорошо, — повторяю я, как попугай.

— Есть ли… Я имею в виду, тебе ещё что-нибудь от меня нужно?

Я приподнимаю бровь.

— Завещание у меня.

— Отлично. И что теперь?

Его вопрос вызывает у меня раздражение, хотя он и имеет смысл. Я отвечаю ему резко: — Теперь сосредоточься на том, чтобы найти эту чёртову лампу и вернуться домой. А потом жди, что я решу.

— А что тут решать? — спрашивает он. — У тебя есть завещание, ты женился на этой девушке, так что либо жди, пока старик умрёт, либо убей его сам.

— Следи за своим языком. Ты же знаешь, что не стоит говорить глупостей по телефону.

— К-конечно, босс. Прости, — заикается он.

— Увидимся через неделю. Постарайся до тех пор не ввязываться в неприятности.

Я кладу трубку, и меня охватывает новое раздражение от разговора с Иэном и от того, что он задаёт так много вопросов, на которые я больше не могу ответить. Мои мысли возвращаются к ней.

Ясмин.

Она — всё, о чём я, твою мать, могу думать.

Я делаю глубокий вдох, пытаясь унять напряжение в спине, и разминаю плечи. В этот момент мой телефон начинает вибрировать, и на экране появляется сообщение от водителя, который ждёт меня у входа.

Я открываю правый ящик стола, бросаю туда бумаги, закрываю его и выхожу из кабинета.

Меня охватывает волнение, когда я думаю о том, останется ли Ясмин здесь с отцом или поедет навестить мальчика.

Я не питаю иллюзий, что её желание поехать будет как-то связано со мной.

Через сорок минут я уже в самолёте. Двигатель гудит под ногами, а я сижу в одном из четырёх огромных кресел слева.

Это великолепный самолет, которым я пользуюсь последние пять лет после того, как купил его для «Sultans». Он лучше предыдущего, и теперь путешествие стало намного комфортнее благодаря спальне в задней части салона — хотя я никогда не сплю в самолётах — и длинному кремовому дивану напротив кресел с большим плоским экраном телевизора.

Путешествия — это не новость для моей профессии, и я уже привык к ним, хотя это и не совсем то, что мне нравится.

Я киваю стюардессе, которая принесла мне содовую с кубиками льда, и смотрю на сообщение от Расула о том, что они уже в пути.

Она едет.

Отчасти я удивлён, что она готова оставить своего отца, хотя мы оба знаем, что он может уйти в любой момент. В последнее время он был очень замкнутым, особенно в деловых вопросах, но я был уверен, что она слишком испугается, чтобы не остаться здесь, если дела пойдут плохо.

Кажется, я ошибался.

Это эгоистично, но я рад.

И это будет хорошо. Она воссоединится с мальчиком, и я смогу увидеть их вместе, щенячью любовь в ее глазах и боль от разбитого сердца в ее душе, и наблюдать, как он приходит и стирает все странные вещи, которые происходили между нами.

Это то, что мне нужно. Это как пощёчина, холодное напоминание о том, что даже если бы я смог обманом заставить её остаться со мной — принудить её остаться — ничто, когда дело касается Ясмин и меня, не является настоящим.

Даже если и кажется иначе.

Даже если она единственная, кто видела мои самые тёмные стороны и всё равно решила, что я чего-то стою.

Или, может быть, даже это было спектаклем, разыгранным ради него. Чтобы обеспечить безопасность мальчишки, поскольку она знает, что у меня есть власть, чтобы убить его в одно мгновение. Я угрожаю ей его жизнью, и хотя в последнее время мы не говорили о моём шантаже, это не меняет того факта, что он существует, как бетонная стена между нами.

Тяжесть оседает в центре моей груди, и я бросаю кубики льда в стакан с содовой, мечтая смыть боль чем-нибудь алкогольным.

Дверь автомобиля захлопывается, и я слышу приглушённый звук за толстыми стёклами самолёта. Но моё сердце всё равно подпрыгивает, и я знаю, кто это. Дурное предчувствие сковывает меня, и я чувствую, как оно распространяется по всему телу. Но я стараюсь не обращать на него внимания.

Это именно то, что должно произойти. Я становлюсь слишком потерянным. Слишком мягким. Слишком рассеянным.

Это уже по-настоящему нелепо.

Ясмин выходит из самолета и заворачивает за угол, ее шаги замедляются, когда она видит меня. Ее взгляд скользит от большого телевизора и гостиной к коридору, ведущему в спальню в задней части самолета.

— Ого, неплохо, — выдыхает она, подходя ко мне и садясь в кресло напротив меня. Её камера падает на сиденье рядом с ней.

Я рад, что она взяла с собой фотоаппарат. Зная, что он приносит ей столько счастья, мне хочется приклеить его к ее боку и убедиться, что она никогда больше не будет без него.

Я наклоняю голову.

— Gattina.

Её пальцы скользят по спинке стула, и она с наслаждением ощупывает мягкую кожу. Она улыбается мне, и я чувствую, как сжимается моё сердце.

— Patatino, — отвечает она.

Я улыбаюсь в ответ, потому что не могу сдержать улыбку, и слегка качаю головой, делая глоток из своего бокала.

— Этот огромный самолёт полностью в твоем распоряжении? — спрашивает она, снова оглядываясь по сторонам.

— Нет, — отвечаю я. — Вообще-то, он твой.

Её брови удивлённо поднимаются.

— Я никогда в жизни не летала на этом самолете.

— Тем не менее, у твоего отца он есть.

Она внимательно смотрит на меня и кивает.

— Ну, тогда он принадлежит ему, а не мне, — она делает паузу, высовывает язык и проводит им по нижней губе. — Я не хочу забирать всё, что когда-то принадлежало ему, понимаешь? Я просто делаю это, потому что этого хочет он. И я в долгу перед ним, поэтому обязана сохранить его наследие в рамках семьи.

Я стискиваю зубы, чтобы не сказать что-нибудь обидное, например, что это, должно быть, здорово, что у неё есть выбор. Но я сдерживаюсь, понимая, что злюсь не на неё, а на глубокие раны, оставленные пренебрежением Али, в то время как я отдал ему всё. Но я полагаю, что это моя вина, что я возложил на своего наставника роль отца, хотя он никогда об этом не просил.

Щелчок.

Я поднимаю голову и вижу, как она снова опускает камеру и ухмыляется.

— Прости, не смогла удержаться. Ты выглядел таким задумчивым, и я хотела воспользоваться моментом.

— Почему ты не специализировалась на фотографии? — выпаливаю я.

Всё, что я когда-либо слышал от Али о его дочери, — это то, как она преуспевает в учёбе, и как он гордится ею. Но он никогда не рассказывал мне о её фотографиях, и мне интересно, знает ли он о них вообще.

Более того, мне хочется узнать, о чём она мечтает, чего жаждет, в чём её страсть. Я долгие годы считал, что знаю о Ясмин Карам всё, но недавно она показала мне, что я на самом деле ничего о ней не знаю.

Она смеётся.