Неведомый Памир - Роальд Потапов

Лагерь пришлось разбивать на высоте 3800 метров, недотянув всего восьми километров до нужного места. Но террасы кончились, а дальше в Кокуйбель впадал непроходимый для машины приток, подступы к которому закрывала кочковатая трясина. Долина у лагеря была еще типично памирской: жесткие скудные луга, пустынные пологие склоны и холодный ветер с утра и до вечера. От лагеря долина круто падала вниз на запад, в Бадахшан; близость его сказывалась и в том, что вдоль обрывов террас, в подветренных местах по краям лугов росла ива. Но что это была за ива — приземистые карлики около двадцати сантиметров в высоту! В болотцах у лагеря мы обнаружили даже жаб. Зеленая жаба — единственный представитель класса земноводных, обитающий на Памире. Пресмыкающихся здесь вообще нет. Да и эти жабы живут в очень немногих местах и исключительно у теплых источников, не замерзающих зимой. Такой теплый источник мы впоследствии обнаружили и вблизи лагеря.

Когда первая группа разведчиков должна была выступить на Сарез, я ухитрился тяжело заболеть, видимо сильно простудившись. Я валялся в палатке посреди кипящего работой лагеря, изнывая от бессильной ярости на недуг. Не помогали ни лекарства, ни пенициллиновые уколы, которыми лечил меня Кирилл Владимирович. Мне становилось все хуже. Леонид с караванщиками проторили первую тропу на Сарез и вернулись, а я все лежал. В конце концов, было решено отправить меня в Чечекты. Однако машина должна была прийти не раньше чем через два дня, и Леонид, вместо того чтобы снова идти на Сарез — на этот раз с досками для плота, — поскакал к Памирскому тракту. Проехав без остановок восемьдесят шесть километров, он утром вышел на дорогу и отправил в наш лагерь за мной первую же попавшуюся машину. Машина пришла вовремя: у меня уже начался бред. В Чечекты современная медицина в лице здоровенного доктора физической станции быстро поставила меня на ноги, но было потеряно пять драгоценных дней.

А за эти дни произошли важные события. Путь на Сарез был освоен. Особенно трудным оказался последний участок — крутой спуск с перевала Казанкуль по заваленной осыпями щели. На шесть километров пути приходился один километр падения. Пришлось здорово поработать, чтобы сделать едва намеченную в каменном хаосе тропу пригодной для лошадей. В бухту Казанкуль были доставлены части плота, и Вильям начал сооружение нашего «Кон-Тики». Тишина бухты оказалась обманчивой. Среди дня, когда Вилли с помощником самозабвенно трудились, надувая автомобильные баллоны, раздался знакомый треск камнепада. Ребята опомнились и кинулись под спасительный скальный навес, только когда камни запрыгали вокруг, как мячики, взбаламучивая в бухте воду. Один из камней угодил в только что надутый баллон, который взвился высоко вверх, со свистом выпуская воздух через пробитую дыру. Нависающая скала в глубине бухточки оказалась, таким образом, как нельзя более кстати; там и разбили палатку.

Скоро плот был собран и солидно покачивался у берега на легкой волне, ожидая пассажиров. Мешкать было нельзя. Первый же камнепад мог превратить его в кучу резинового утиля.

Поэтому кэп с Леонидом вышли в первый рейс к устью Мургаба искать подходящее место для базового лагеря. Потом небольшой отряд во главе со Станюковичем отправился в дальний рейс через все озеро в западный его конец, к Ирхтской метеостанции. Когда я, излечившись от своих недугов, прибыл обратно в базовый лагерь на Кокуйбель, там как раз ожидали возвращения Кирилла Владимировича из этой разведки.

Несколько слов о плоте. Он был построен по образу и подобию бессмертного «Кон-Тики», но вместо бальзовых бревен палуба покоилась на двух больших зеленых колбасах. Каждая колбаса представляла собой длинный ряд надутых баллонов от ГАЗ-51, зашитых в брезентовый чехол. Полая сердцевина такого столбика из баллонов была набита надутыми до отказа волейбольными камерами. Весь плот крепился плотными веревками. Он был прочен, спокойно поднимал две тонны груза и при помощи двух подвесных десятисильных моторов «Москва-2» развивал скорость до десяти километров в час. По центру плота в первой его трети укрепили мачту, на которой при попутном ветре разворачивали парус. Впоследствии на этом парусе я под критические и одобрительные возгласы окружающих намалевал мрачный лик голуб-явана, снежного человека, — лик, который рисовало нам наше неуемное воображение.

Мне так не терпелось попасть на легендарный Сарез, что я, не дожидаясь возвращения Станюковича, пошел туда с первой же партией лошадей, доставлявших на Сарез продовольствие и горючее. Вместе со мной шел Саша Мирошниченко. Облезшее под жестоким солнцем лицо его светилось энтузиазмом. Великолепный спортсмен (первый и второй разряды по атлетике, боксу, стрельбе) и любознательный географ, он был одним из лучших работников экспедиции.

Два наших караванщика, почтенные аксакалы, оказались опытными в своем деле людьми. Как выяснилось, они водили караваны еще самого Н. П. Горбунова, возглавлявшего знаменитую Памирскую экспедицию 1928 года. Экспедиция эта положила начало исследованиям, в результате которых были стерты белые пятна на картах Памира и наука получила громадное количество фактов о доселе малоизученной горной стране.

Путь был довольно долгий. Десять километров мы шли вниз по долине, сохранявшей на всем своем протяжении типично памирский облик. Только трава на лугах стала выше и зеленее. Затем у небольшого красивого озерка, где отчаянно беспокоилась пара травников, тропа резко свернула влево, вверх по щели Казанкуля, левого притока Кокуйбели.

Небольшая, ровная, как бы аккуратно вырезанная в скалистых склонах долинка (она действительно была вырезана ледником) круто уходила вверх к перевалу. Вся она была покрыта сочной травой. Здесь суетилось великое множество птиц: большие стаи жемчужных вьюрков, хлопотливые общества горных коноплянок, горихвостки, каменки, завирушки… В воздухе носились скалистые и городские ласточки. Они уже начали лепить свои гнезда на скалах по бортам долины. И всюду меня сопровождал заливистый свист сурков, желтыми столбиками торчавших в долине и на склонах среди скал.

Я старался идти впереди, по возможности дальше от каравана, который распугивал животных. У меня была слабая надежда встретиться в этих давно не посещаемых людьми местах с крупными животными — козерогом, волком, а может, и медведем.

Вскоре далеко впереди я увидел человека, быстро спускавшегося вниз. Кто это, неужели Станюкович? Так и есть! Это был Кирилл Владимирович, собственной персоной. Загоревший до черноты, сильно похудевший и веселый, он спешил с Сареза в базовый лагерь и дальше в Чечекты, где срочно требовалось его присутствие.