Любовники в заснеженном саду - Виктория Платова

— Джек Тигарден, — медленно произнес Никита. — Хорошая вещь.

Джанго бросила на него быстрый взгляд. Быстрый и совершенно новый. До этого в их подобии отношений царила снисходительная необязательность, и Никита, несмотря на все усилия, так и оставался для нее личным шофером Корабельникoffa, не мытьем, так катаньем сумевшим навязать свои мелкие и такие же необязательные услуги.

Теперь во взгляде Джанго сквозил неподдельный интерес.

— Джек Тигарден, точно. — Она остановилась, будто ждала продолжения. Она, казалось, испытывала Никиту: не на знание давно забытых и никому не нужных джазовых композиций. На что-то другое.

— «Старое кресло-качалка меня достало», — выпалил Никита.

В десятку. В яблочко.

— Точно. — Джанго от души рассмеялась. Уважительно рассмеялась. — В десятку. В яблочко. Вы любите джаз?

— Люблю. — Теперь уж Никита своего не упустит. — А вы?

— А я люблю человека, который любит джаз. Черт. Черт, черт!.. Надо же, дерьмо какое, лихо она его обломила, Никита даже губу раскатать не успел, даже помечтать не успел — о том, чтобы эту губу раскатать…

И из подобного облома следует только один вывод: Джанго живет не одна. Эта мысль неожиданно заставила Никиту погрустнеть. А чего он хотел, в самом деле? Глупо думать, что такая девушка, как Джанго, проводит все свое время с собаками. А вот собаки, приправленные Джеком Тигарденом, это уже кое-что, это идет открытому «форду», стоящему под навесом.

Интересно, кому досталась эта девчонка?

Наверняка парню, который пресному Никите сто очков вперед даст. Небритому богемному ленивцу с красивыми руками. Без красивых рук рядом с саксофоном делать нечего, а Никита давно заметил, что женщинам нравятся хорошей лепки пальцы. Вот и Джанго не исключение, даром, что обращается с собаками как с агнцами, как с морскими свинками, как с безобидными кроликами.

— Идемте в дом, — сказала Джанго. — Идемте, я вас познакомлю с Даней… Стало быть, его зовут Даня. Тухляк. Ловить нечего.

— Может, не стоит?

— Да бросьте вы! Он — отличный парень.

Кто бы сомневался. Конечно, отличный. И знает множество вещей, а не только «Кресло-качалку…» А и «Королеву жимолости», и «Держи пять», и «Без свинга это и гроша ломаного не стоит» и даже… о-о черт… «Добудь мне, папочка, порцию героинчика»…

— Ну, не знаю… Может, ящики выгрузим? Для начала?..

— Успеем… И Даня вам поможет…На помощь Дани рассчитывать вряд ли придется: Никита понял это сразу, как только увидел его зализанную темную башку и капризно изогнувшиеся брови. Даня сидел в просторной квадратной кухне, в кресле-качалке (привет Джеку Тигардену) и поглаживал руками саксофон. На вид ему было лет двадцать пять, и его можно было бы даже назвать красивым. Да что там, без всяких «даже». Это была острая южная красота, мужественная и праздная одновременно. С такой красотой можно всю жизнь ничего не делать, а если и делать что-то, так это ставки на бегах. И можно даже проиграться до последней нитки — всегда найдется женщина, которая вытащит тебя из грязи и долгов и облачит в гавайскую рубашку, которую так сладко срывать на пороге спальни, да так, чтобы пуговицы отскакивали.

В кухне стоял немного душноватый запах анаши, а рядом с креслом — блюдце, полное окурков. Причем остатки черного дамского «More» находились в завидном единении с толстыми полыми трубочками «Беломора».

— Привет, — сказала Джанго. — Привет, милый.

Даня лишь слегка повернул в ее сторону змеиную голову. А Джанго… Джанго как будто не заметила этого, просто подошла к нему и сходу влепила жаркий поцелуй. Этот поцелуй почему-то вывел Никиту из себя, показался непристойным.

— Я тебя уже два часа жду. — Голос у красавца оказался неожиданно высоким.

— Прости, я задержалась… К Славику заезжала, нужно было мясо забрать…

— Как это меня достало…

— Ну, пожалуйста… Милый…

— …и этот твой мудацкий пес… Он все время воет.

— Воет?

— Как только ты уезжаешь, он сразу начинает выть.

— Скучает, наверное… А ты скучал?

— Если все и дальше пойдет такими — темпами, нам придется брать его с собой в постель… Может, избавимся от него, пока не поздно?

— Избавимся от кормильца?

— Твою мать… Может, усыпим его к чертям? Или отдадим в хорошие руки? Он меня с ума сводит…

— Ну, в какие хорошие руки, подумай? Хорошие руки он просто-напросто откусит… С ним никто не сможет справиться, кроме меня. Ты же знаешь…

Оба они, казалось, не замечали Никиты, мнущегося у дверного косяка. И он решил напомнить о себе и даже тихонько кашлянул.

Маневр удался, Джанго тотчас вспомнила о его существовании.

— Познакомься, милый, это Никита. Он был очень любезен, помог все привезти…

Даня бросил на Никиту долгий, приправленный анашой взгляд. Никакого особого интереса в нем не было. С тем же успехом этот взгляд мог быть адресован календарю на стене («Столицы мира») или собачьим мискам, стоящим под умывальником.

— Еще один? — В голосе тоже не было никакого интереса. Он не ждал ответа на свой вопрос — ни от Никиты, ни от Джанго.

— В каком смысле? — Никита даже подался вперед. Чертов Даня с самого начала не понравился ему. А уж теперь не нравился все активнее и активнее.

— Тебе же она нравится, правда? — Даня неожиданно вскинул саксофон и нехотя выдал поразительный по красоте импровизационный кусок в терции. — Она всем нравится… Скажешь, нет?

Никита даже не нашелся, что ответить.

— Я прав? — продолжал наседать красавчик-джазмен.

— Джанго… — взмолился Никита.

— Не слушайте его…

— Вот только не все знают, что она… — Положительно он никак не хотел уняться, полуобкуренный придаток к саксофону.

— Даня, прекрати пожалуйста! — Кажется, Джанго не на шутку рассердилась. Именно рассердилась, как будто Даня сказал что-то, что не должен был говорить. — Идемте, Никита. Поможете мне с кормом для моего скота…

Это была небольшая пристройка к дому. Покрыть сайдингом ее позабыли или не захотели — и Никита смог наконец-то рассмотреть материал, из которого был скроен дом. Не банальный кирпич, не банальное дерево, а широкие и не правильные куски туфа, дымчато-розового, охристого, цикламенового. От камней за версту несло югом, пыльным солнцем и пыльной травой и ещё черт знает чем, невиданным на строгом, застенчивом севере.

Джанго толкнула дверь, грубо сколоченную, очень подходящую туфу, — и они оказались внутри.

В помещении горел дневной свет и нежно-кисло пахло собачатиной. Да и за самой собачатиной долго идти не пришлось: просторные вольеры размещались по одну сторону стены, ближней к дому. Вольеров было шесть: в четырех сидели собаки, а два пустовали. Два кавказца, два питбуля и восточноевропейская овчарка приветствовали Джанго радостным поскуливанием. Но девушка не подошла к ним, для этого нужно было бы открыть легкие, почти незаметные задвижки. Скорее всего она сделала это из-за Никиты: после щенячьего взвизгивания собаки разразились настороженным, вразнобой, лаем.

— Ставьте сюда, — скомандовала Джанго, указывая на закуток, в котором поместились кушетка, газовая плита с целым набором огромных кастрюль, закрытый буфет и холодильник.

Кушетка была старой, а холодильник — новым, «Ariston», с цветной передней панелью: небоскребы в красно-синей гамме. Панель была разделена ровно наполовину, так что морозильная камера впечатляла своими размерами.

— Вы когда-нибудь выпускаете их? — спросил Никита у Джанго, кивнув в сторону собак.

— Случается… Довольно часто. Только сейчас я не рискнула бы…

— Из-за меня?

— Из-за вас. Это — бойцовые собаки.

— А бойцовые собаки не слушаются хозяев?

— Бойцовые собаки слушаются инстинктов. Власть над ними — иллюзия.

Никита поежился, а что, если и хлипкие задвижки — иллюзия? И все же спросил:

— А что не иллюзия?

— Любовь.

— Вы их любите?

— Я люблю то, что они делают…

Это было очень похоже на то, что она уже сказала ему. Полчаса назад: «Я люблю человека, который любит джаз». Так похоже, что Никита невольно улыбнулся. Черт возьми, то, что казалось безусловным ему самому — любовь, страсть… То, что казалось безусловным ему, вовсе не было безусловным для Джанго. Все ее чувства, даже если у нее и были чувства, — все ее чувства сияли каким-то отраженным светом. Не отражение даже, а, отражение отражения. Она не рисковала, эта девушка, хотя и выглядела рискованно. Как будто в ней сочетались несочетаемые вещи, как будто в ней жило сразу два человека. Не это ли привлекло Никиту изначально? Еще тогда, ночью, во Всеволожске, под порно-аккомпанемент охранника Толяна? Еще тогда, когда он впервые увидел в зеркале ее лицо…

— Любите то, что они делают? И что же они делают?

— Они — бойцовые собаки. Этого достаточно. Больше к теме бойцовых собак они не возвращались. Никита, под присмотром Рико (пропади ты пропадом, образина!), перенес все три ящика в подсобку: чрезмерно суетясь и поджимая зад — кто его знает, этого ротвейлера!.. Два, по просьбе Джанго, он сунул в морозильник, а один оставил у плиты. Операция была завершена — оставалось только пожалеть, что она закончилась так быстро. У Джанго есть ее праздный Даня, а у него, Никиты, нет больше оснований здесь задерживаться.