Любовники в заснеженном саду - Виктория Платова

Нужно проведать мальчика, обязательно проведать. Когда все закончится и Мариночку опустят в землю.

Но сбыться всем этим, таким естественным, таким горьким желаниям было не суждено. И все потому, что Никита увидел Джанго.

Джанго, мысль о которой давно смыло волной Мариночкиной смерти.

И вот теперь, когда прилив сменился отливом, ее снова выбросило к Никитиным ногам. Будь народу на похоронах чуть-чуть побольше, Джанго наверняка осталась бы незамеченной. Сосредоточься Никита на кopaбeльникoffcкoм горе, Джанго наверняка не попала бы в поле его зрения. Но народу было негусто: кроме Никиты с секретаршей — Джаффаров, три джаффаровских мальчика из секьюрити, вице-президент компании Леня Васенков, чьим анекдотам Мариночка радовалась как ребенок. Была еще пара человек, Никите неизвестных: скорее всего, старые, проверенные временем, корабельникоffские друзья — с лицами, далекими от бизнеса. Должно быть, эти лица Корабельникоff приволок из юности, где не было ни пивоваренной компании, ни представительского «Мерседеса», ни ночных рейсов в Мюнхен, а Мариночка еще и на свет не появилась. С такими лицами хорошо пить водку на кухне, ругать исполнительную и законодательную власть, а в промежутках хором фальшивить под гитару «Надежды маленький оркестрик под управлением любви».

Окуджаву Никита не очень жаловал: так же, как не жаловал кухонную самодеятельность; смотреть на Корабельникоffа было нестерпимо, на Джаффарова — скучно, на джаффаровских мальчиков — еще скучнее, на весельчака Васенкова, изо всех сил пытающегося загнать скорбь на лицо, — стыдно. И Никита сосредоточился на Нонне Багратионовне.

Нонна Багратионовна явилась отдать последний долг покойной Мариночке во всем великолепии поздней зрелости. Никите и в голову не приходило, что она все еще может быть привлекательной. А вот поди ж ты… Каждые пять минут Нонна ритуально прикладывала к глазам ритуальный же платочек, при этом грудь ее высоко вздымалась, а плечи вздрагивали. На месте секретарша не стояла, а все время перемещалась; незаметно, целомудренно, отходила на шажок или два — и снова возвращалась на исходную позицию. Поначалу смысл этих перемещений был Никите неясен, и только потом он понял: Нонна делает все, чтобы попасть в поле зрения Корабельникоffа. Подать, так сказать, товар лицом: вот она я, скорбящая, и платочек при мне.

Да и товар, нужно признать, хоть и был несколько просрочен, но зато хорошо упакован.

Строгое черное платье действительно шло ей: скорее всего, оно уже было опробовано на покойничке-муже, в свое время подло переметнувшегося к молодухе.

И неизвестно, сколько бы Никита пялился на секретаршу, если бы из-за ее спины, в сентябрьском расфокусе, не показалось бы такое же черное пятно. Черное пятно двигалось по дорожке: девушка-брюнетка в черных джинсах, черной футболке и такой же черной куртке.

Сердце в груди легонько кольнуло: оно признало девушку раньше, чем ее признал сам Никита.

Джанго.

Это была Джанго, Никита мог бы с легкой душой дать на отсечение любую часть тела: Джанго. Только вот что она делает здесь, на кладбище?

Джанго с самым независимым видом проследовала мимо похорон. Еще минута — и она скроется из виду. Ну и черт с ней, в конце-концов, он здесь по другому поводу. Уйти сейчас было бы верхом неприличия, подумал Никита. Корабельникоff не простит этого, даже если не заметит. Нет, никаких лишних телодвижений.

Никаких.

И все-таки телодвижение последовало: одно-единственное.

Никита сдвинулся с места, вплотную приблизился к секретарше и прошептал ей на ухо:

— Мне нужно отлучиться, Нонна Багратионовна. Это срочно. И ненадолго…

— Нашли время, молодой человек, — таким же шепотом ответила Нонна, пряча губы в носовой платок. — Он не простит вам этого. Даже если не заметит…

И все же Никита решился. И не потому, что вспомнил, как вспоминал о Джанго, сидя в «Идеальной чашке». Уж слишком часто она попадалась на глаза, уж слишком часто прогуливалась по краю Корабельникоffской, а следовательно — и его собственной жизни. Сначала — в особняке во Всеволожске, а теперь вот здесь, на кладбище. Что она делает здесь? И именно в день похорон Мариночки. Ведь в наличии имеется масса других дней. А Джанго выбрала именно этот. На совпадение это не тянет. Но тогда — что?

…Он догнал ее в самом конце аллеи. А догнав, несколько секунд раздумывал, как бы окликнуть. Собачье «Джанго» прочно застряло в трахее, оно упиралось всеми четырьмя лапами и никак не хотело выходить. Несколько секунд Никита смотрел на удаляющуюся прямую спину девушки, а потом решился на нейтральное и ни к чему не обязывающее междометие.

— Эй! — крикнул он.

Получилось громко и навязчиво, для какого-нибудь танцпола это, может быть, и подошло, но для кладбища… Человек, пришедший сюда не просто так, и не подумает откликнуться на такое развязное «Эй!». Очевидно, Джанго пришла сюда не просто так, она и не подумала откликнуться.

Никита прибавил ходу, почти побежал, зашел с тыла и уткнулся прямо в лицо Джанго. Тут и не захочешь, а остановишься.

И Джанго остановилась. И исподлобья посмотрела на Никиту. Только сейчас он заметил, что пола ее куртки топорщится, и из нее выглядывают растрепанные головки хризантем.

— Простите. — Он постарался максимально смягчить предыдущее «Эй!». — Простите… Вы меня узнаете?

Джанго несколько секунд рассеянно смотрела на него.

— Я, конечно, понимаю… Не самое лучшее место для встречи… — пробормотал Никита. — Но… Вы меня узнаете?

— Узнаю, — спокойно сказала Джанго.

— Я как-то подвозил вас… Из Всеволожска.

— Узнаю, узнаю… — Никаких подвижек на лице.

— Я — шофер Корабельникова. Я подвозил вас.

— Я же сказала, что узнала. Что дальше?

Действительно, что дальше? Поведать почти незнакомой девушке леденящую историю о смерти другой девушки? Судьбой которой она так живо интересовалась всего лишь некоторое время назад? Не самое хорошее начало разговора, но ничего другого в голову Никите не пришло.

— Вы, наверное, уже в курсе… Марина Корабельникова .. м-м… погибла… Сегодня похороны. Здесь, неподалеку…

— Да. Я слышала… Какая-то темная история…

— Да…

Сейчас она должна вцепиться в Никиту мертвой хваткой, все женщины любопытны, а если дело касается темных историй — любопытны вдвойне. Но Джанго, вопреки ожиданиям, в Никиту не вцепилась, напротив, перевела рассеянный взгляд на верхушку ближайшего тополя.

— Вы знали ее?

— Нет. Лично — нет. Кажется, вы у меня об этом спрашивали. Тогда…

Кажется, он и вправду спрашивал. И о Мариночке, и о Корабельникоffе, знакома ли она с ними. И уже тогда она ответила ему «нет».

— Да. Я помню.

— Мне искренне жаль. Правда.

Ей искренне жаль. Безучастно, но искренне. Тема исчерпана. Хотя… Да простят его обстоятельства и место встречи…

— Как поживает Толик? — Никита, следуя примеру Джанго, перевел такой же рассеянный взгляд на тот же тополь.

— Понятия не имею. Мы больше не виделись.

— Ясненько. — Никита все еще пытался реанимировать умирающий разговор. — Вы к кому-то пришли?

— Да. Извините, мне пора. Вам, я думаю, тоже…

— Я понимаю… Да. Не самое уютное место для встречи… Но… вы позволите проводить вас?

— Не думаю, что это хорошая идея…

— Я думал о вас…

Никакого лукавства, он и вправду думал. В разное время — по-разному. Вот и сейчас. Что она делает здесь и к кому пришла?..

— Вот как? И что же вы думали?

— Ничего конкретного. Просто — вы есть. Вот и все. Я забыл вас поблагодарить тогда… за собаку. Если бы не вы…

— Кстати, а как поживает он?

— Кто?

— Пес.

— Не знаю. Он пропал.

— Такие псы не пропадают просто так, — сказала Джанго со знанием дела.

— Вы разбираетесь…

— Разбираюсь. Это то немногое, в чем я разбираюсь.

— Можно я провожу вас?

Она наконец-то взглянула на Никиту, хвала всевышнему. А он, оказывается, не позабыл ее глаза, совсем не позабыл! Золотисто-карие, в обрамлении светлых ресниц, удивительное сочетание.

— Ведь все равно не отвяжетесь. — Джанго позволила себе улыбнуться.

— Не отвяжусь, — честно признался Никита.

— Покойной бы это не понравилось. — И снова, как и тогда, по пути из Всеволожска, в голосе Джанго проскользнули едва заметные, частнособственнические нотки.

— Думаю, ей было бы все равно. — И здесь он тоже не солгал.

— Черт с вами… Как хотите…

Несколько минут они шли молча. Вернее, двигались неспешным ленивым шагом. Джанго аккуратно вертела головой в разные стороны. Казалось, она выгуливала Никиту, как выгуливают пса: без всякой цели. Разговор не клеился совсем, но, по здравому размышлению, все это легко можно было списать на место. И все же, все же… Никиту не оставляла невесть откуда взявшаяся мысль, что Джанго не знает, куда идти. Он слишком часто бывал здесь, он знал, что такое приходить к близкому человеку. Не к знакомому, просто знакомому (кладбище — не место для случайных встреч, случайных поступков и случайных променадов), а именно — к близкому. А потом. Потом Джанго свернула на знакомую аллею. Знакомый Никите квартал, знакомую Никите тропинку. Именно здесь был похоронен Никита-младший.