Принцессы Романовы: царские племянницы - Соротокина Нина Матвеевна

Многое дало Марии Павловне общение с Шанель, которая, выбившись из низов, прошла нелегкую школу, так что ей было чему поучить русскую аристократку. А еще она напомнила той, что ни в коем случае нельзя пренебрегать внешностью, особенно если завел собственное дело: нужно постоянно демонстрировать окружающим, что ты процветаешь, а не представать перед ними скромной беженкой. Под влиянием Шанель Мария Павловна, которая и думать забыла про наряды для себя, не только приоделась, стала пользоваться косметикой и похудела, но даже постриглась. Вернее, Шанель сама ее обстригла, в конце концов не выдержав вида огромного неприбранного пучка, с которым Мария Павловна никак не могла справиться самостоятельно. Результат этой стрижки парикмахеру потом долго пришлось поправлять, но в целом великая княгиня вновь стала эффектной женщиной.

Впрочем, собственная внешность занимала ее меньше всего – жизнь в «Китмире» кипела: «С каждым новым сезоном полагалось обновлять ассортимент, поскольку коммерчески невыгодно застревать на достигнутом. В поисках вдохновения я обращалась к какому-нибудь периоду в истории искусства, но почерпнутые из документов идеи следовало приноровить к модельному делу и совершенно иному материалу. Я проводила весьма основательное изучение предмета. Постепенно у меня составилось порядочное собрание книг, альбомов, рисунков и чертежей непосредственно по моей новой специальности.

В один сезон я вдохновилась восточными коврами, в другой – персидскими изразцами. Я использовала орнамент с китайских ваз и коптских тканей. Однажды повторила в ручной вышивке индийские ожерелья и браслеты. Вспоминаю пару мулов, пришедших с персидской миниатюры. Несмотря на дороговизну, эти мулы принесли „Китмиру“ огромный успех.

Не только новые узоры заботили меня: я возвращала к жизни старые материалы, по-новому используя их, например забытую синель. Она шла у меня на отделку шляпок, которые первой стала продавать Шанель, а потом они разошлись по всему миру».

Через полтора года после открытия «Китмир» переехал в более просторное помещение; расширился штат – прибавилось более полусотни работниц, а еще техники и модельеры. Теперь там делали не только машинную вышивку, но и ручную, и вышивку стеклярусом. Брать на работу одних только соотечественниц Мария Павловна перестала, и не только потому, что профессионалы работали быстрее: «Выучившись за мой счет, некоторые девицы после работы копировали мои модели и сбывали их на сторону, а потом, в самый разгар сезона, бросили меня и затеяли свое дело». Работа кипела, и постепенно стало казаться, что лучше не ограничиваться сотрудничеством только с Шанель, а сделать «Китмир» более независимым – Жан Пату, еще один известный кутюрье той поры, можно сказать, соперник Коко, предложил заключить контракт и с ним.

Как оказалось, попытка стать менее зависимыми от дома Шанель привела не столько к успеху, сколько к новым сложностям. «Когда я впервые посвятила Шанель в мои планы, она в целом согласилась со мной, но при этом передала мне список портних, которых не хотела видеть среди моих клиентов, и конечно это были самые хорошие портнихи. Я пошла ей навстречу, но скоро поняла, что мне придется работать либо только на нее, либо на рынок вообще – средний путь исключался. При случае я на свою голову объяснилась с Шанель, и разом кончились наши задушевные отношения. Она сочла меня неблагодарной и не приняла моих самостоятельных планов. Отныне я не допускалась в ее студию, поскольку она боялась, и не скрывала этого, что я могу вникнуть в ее секреты и даже невольно выдать их ее конкурентам. Мы все реже виделись, отношения расстроились, и я бы уже не порадовала ее прежней верностью. Со своей стороны, Шанель стала работать с другими вышивальщицами, и мне все меньше перепадало заказов. И наконец, когда мы связались с другими домами, а запросы у всех разные, мы утратили особинку, своеобразие».

Здесь стоит упомянуть, что Мария Павловна и Жан Пату в ту пору нередко появлялись в обществе вместе, так что в светских кругах начали обсуждать их роман и даже гадать, закончится ли он свадьбой. Но что бы ни связывало модельера и великую княгиню, долго это не продлилось и их дружба распалась.

Несмотря на все сложности, Мария Павловна, по ее собственному признанию, без «Китмира» обходиться не могла – слишком многое он для нее значил, слишком сильным было желание двигаться вперед, несмотря на все трудности. В 1925 году на открывшейся в Париже Всемирной выставке декоративного искусства она выставила и работы своего дома. Она не ждала ничего особенного, просто хотелось показать результаты трудов… «Администратор вернулся с оглушительной новостью: мы получили две награды – золотую медаль и почетный диплом. Когда пришли бумаги, я была счастлива вдвойне. Организаторы выставки, очевидно, ничего не знали обо мне, потому что документы были выписаны на имя „Господина Китмира“».

При всем том стабильной прибыли добиться так и не удавалось, впереди замаячил финансовый крах. А другой крах поджидал и семейную жизнь Марии Павловны. Да, в свое время их с будущим мужем потянуло друг к другу, но время это было сложным, опасным, а когда оно минуло и потянулись будни эмигрантской жизни, выяснилось, что не так уж у них много общего. К тому же все заботы по налаживанию быта семьи лежали на плечах Марии Павловны, а Сергей Михайлович большую часть времени проводил среди людей, главным для которых были «передышка и развлечение». Мария Павловна долго пыталась искать компромиссы, шла на уступки, готова была терпеть… Кроме того, она очень любила свою свекровь. Однако в конце концов не выдержала: «Это не была ссора. Это была принципиальная разность воззрений, и устранить ее мало было одного примирения. <…> Моя привязанность к его семье не поколебалась, они оставались на моем попечении еще годы. Пока Путятин не женился на американской девушке, мы время от времени дружески встречались. Развод происходил в два этапа – в русской православной церкви и во французской мэрии. Гражданский брак расторгался медленно и трудно, но в конце концов все устроилось, и я снова была свободна». Это произошло в 1923 году.

После развода к ней переехал брат Дмитрий Павлович – они вновь стали очень близки. Некоей компенсацией за собственную разрушившуюся семейную жизнь стала его женитьба на молодой, красивой и к тому же богатой американке Одри Эмери. Правда, после этой свадьбы в ее жизни вновь стало пусто… Только работа и благотворительность. Именно тогда она и начала понемногу записывать свои воспоминания.

А «Китмир», по ее собственному меткому выражению, окончательно обескровел – несмотря на все старания Марии Павловны, она так и осталась дилетантом в области ведения дел. Когда некая русская дама, сначала попросившаяся к ней в компаньонки, затем разочаровалась и вчинила иск, то, чтобы хоть как-то покрыть расходы, Мария Павловна продала последнюю ценную вещь – жемчужное ожерелье своей матери. В довершение всех бед вышивки вышли из моды… Мария Павловна сдалась и продала «Китмир» известной парижской фирме вышивки «Фитель и Ирель».

После этого она решила попробовать свои силы в другой области, парфюмерной, которая тогда как раз переживала подъем, и решила начать дело в Лондоне, где рынок был не так насыщен, как в Париже. Процесс создания новых ароматов захватил ее, и вскоре она переехала в Англию – Париж был «полем проигранного сражения», а здесь можно было начать все заново. Увы, не получилось. Духи «Князь Игорь» вышли чрезвычайно удачными, однако разрекламировать их и продать не удалось. Марию Павловну начали одолевать мысли о том, что все, к чему она прикасается, рассыпается…

И, тем не менее, рук она не опустила. Удача отвернулась от нее в Европе? Значит, нужно ехать в Америку. И когда ее знакомая американка, жена газетного магната, Миллисент Херст, с которой она столкнулась, заехав в очередной раз в Париж, пригласила ее приехать в гости, Мария Павловна тут же решилась воспользоваться этим шансом – хотя это и означало жить вдали от брата и его семьи и разорвать последние нити, связывавшие ее с прошлым. В декабре 1928 года она отплыла на пароходе в Нью-Йорк.