Наступление продолжается - Юрий Стрехнин

— Вот чертова баба! — сказал он. — Ну погоди… Вернешься, я тебе устрою перец с маком!..

Круто повернувшись, он вынул руки из карманов и пошел в хату. Там было человек восемь раненых. У дверей, на лавочке, сидел пожилой немец — тот самый, который был оставлен до оказии Снегиревым. Жадно зажимая кусок в ладони, он ел хлеб.

— А этот чего здесь? — удивился Цибуля, ища, на ком бы сорвать свою злость.

Пленный, поняв, что говорят о нем, поднялся, стараясь не опираться на больную ногу, и замер по команде «Смирно», зажав в опущенной руке недоеденную краюшку.

— А ну пошли, пошли, камрад, — приказал Цибуля, показывая на дверь. Не выпуская хлеба из рук, пленный послушно вышел во двор.

— Вот я сейчас тебя накормлю, гидра фашизма! — злорадно процедил Цибуля, расстегивая кобуру. Пленный побледнел. Краюшка выскользнула из его пальцев и упала под ноги, в снег.

— Гляди, фельдшер ненависть проявляет! — услышал он насмешливый голос за спиной и обернулся. У калитки стояли два солдата с перебинтованными головами, только что вошедшие во двор.

Побагровев, Цибуля застегнул кобуру, рявкнул пленному:

— Чего пялишься? В хату иди!

Пленный, прихрамывая, поспешил к хате, не подняв краюшки.

Сдав пленных в штаб полка, Снегирев и Алексеевский возвращались в свою роту.

До передовой оставалось еще километра полтора. Снегирев и его товарищ спешили: они слышали, что впереди снова разгорается стрельба, оттуда доносился также многоголосый, в одно сливающийся крик: не то наши кричали «ура», не то исступленно орали немцы.

— А ну, прибавим! — крикнул Снегирев, и оба побежали по дороге, над которой изредка еще посвистывали пули, залетавшие сюда с вражеской стороны. Напоследок, на излете, трассирующие пули вспыхивали яркими желтыми огоньками, словно маленькие ракеты.

Вскоре Снегирев и Алексеевский встретились с двумя солдатами: один — с жердинкой, на которую он опирался, как на костыль, другой — с двумя винтовками, повешенными на плечо. Снегирев остановился.

— Раненые?

— Видишь, — нехотя ответил солдат и показал на свою ногу, с которой свисали лохмотья разрезанной при перевязке штанины.

— Из первого? — поинтересовался Снегирев, припоминая, что видел этого солдата где-то в своем батальоне.

— Оттуда. Третьей роты.

— Как там на передовой?

Пуля, цвикнув, пронеслась над головой. Солдат с двумя винтовками мигнул и сказал, подняв глаза кверху:

— А вот как!..

— А ты чего здесь? — поинтересовался Снегирев.

— Как чего? И я раненый. Вот видишь — задело.

Солдат провел пальцем по воротнику, из-под которого выглядывал краешек свежей повязки.

— Тоже мне рана! — рассердился Снегирев. — Стрелять можешь, ходить можешь?..

— Меня отпустили — не сам ушел! — обиделся солдат.

— А совесть тебя отпустила? Эх ты!..

Солдат был из другой роты, и Григорию Михайловичу до него, собственно, не было дела. Но он решительно сказал:

— Вертай назад!

— Чего ты мне указываешь! — возразил тот. — Я не вашего подразделения.

— Давай на передовую! — вступил в разговор и Алексеевский. — Что, за тебя другие воевать будут? На чужой коняке в рай въехать хочешь?..

— Дойдешь сам до санчасти? — спросил Григорий Михайлович раненного в ногу.

— Дойду. — Солдат снял свою винтовку с плеча спутника и оперся на нее, как на костыль.

— Шагай с нами! — нетерпеливо потянул Григорий Михайлович солдата с перевязанной шеей.

— И чего вы в самом деле! Я сам пойду!.. — обиделся тот.

— Бегом! — скомандовал Снегирев, и все трое побежали туда, откуда неслась частая дробь стрельбы.

Вьюга подымалась снова.

Рота Алешина, вместе с остальными подразделениями уже давно продвинувшись за село, залегла невдалеке от дороги. По этой дороге, приближаясь, валила обезумевшая от страха толпа немцев. Рассыпаясь по полю вдоль обеих сторон пути, они катились лавиной.

Окруженные хотели вырваться любой ценой. Они бросили все — машины, повозки — и бежали, беспорядочно стреляя на ходу. Тусклые огни трассирующих пуль летели густым роем вперемешку с хлопьями снега.

Противник был совсем близко. По лицу Алешина, лежавшего на снегу рядом со своими солдатами, катились крупные капли пота.

Еще минута — и враги прорвутся, рассосутся по лесам и оврагам, уйдут…

Но ни один из них не должен уйти!

— Огонь! Не жалеть боеприпасов!.. — командовал Алешин.

Его солдаты стреляли по густой массе, не целясь, — каждая пуля находила свое. Однако лавина врагов не останавливалась.

Неожиданно из лощины выскочили две немецкие самоходки и ринулись на роту Алешина. Бегущие по дороге немцы с торжествующим ревом еще быстрее побежали вперед.

Алешин увидел, что его бойцы берутся за гранаты. Откуда-то появился возбужденный, что-то кричащий замполит с пистолетом в руке и, пригибаясь, побежал вдоль цепи.

Все закрыла летучая снежная пелена. Минометы и пушки били уже вслепую: с наблюдательных пунктов трудно было разглядеть цели.

Добравшись до левого фланга роты, Бобылев присел, стараясь сквозь летящий снег разглядеть, где стоят «сорокапятки». Пушки были где-то близко и стреляли прямой наводкой.

Бобылев услышал резкие и частые хлопки выстрелов сорокапятимиллиметровки и побежал на их звук.

Через несколько секунд замполит достиг цели. Жмурясь от колкого, бьющего снегом в лицо ветра, он увидел изрешеченную осколками стену сарая, а около — «сорокапятку» и расчет этой маленькой пушки. Она вела такой частый огонь по немцам на дороге, что даже сейчас, когда Бобылеву стало ясно, что здесь всего-навсего одна пушка, ему казалось, что стреляют по крайней мере три.

«Ну, мастера!» — с восхищением подумал он.

Артиллеристы и не подозревали, как много значит сейчас их маленькая пушка и почему именно к ним спешит замполит. Теперь из всех многочисленных орудий, стоящих на участке полка, только она в поднявшейся снежной кутерьме могла стрелять по двум вражеским самоходкам, как по видимой цели. Но хозяева пушки еще не знали об этой цели.

Замполит подбежал к расчету.

— Уйзенбаев, разворачивай вправо! — крикнул он командиру орудия, узкоглазому смуглому сержанту. — Самоходки там! На вас — вся надежда!..

— Давай!.. — крикнул сержант своим солдатам, берясь за станину пушки.

Бобылев тоже схватился за колесо. Дружным рывком они перекатили пушку правее сарая.

— Заряжай!.. — скомандовал сержант.

Сквозь снежный вихрь видны были два черных пятна, с каждой секундой вырастающих. «Фердинанды» приближались, они были почти на фланге роты.

Пушка громко хлопнула и вздрогнула. Снаряд пролетел между «фердинандами». Второй разорвался около правой самоходки. Но она продолжала идти.

Третьего выстрела пушка сделать не успела. Оба «фердинанда», как по команде, круто повернули и почти одновременно выстрелили. Бобылев и артиллеристы бросились на землю. Снаряд с противным шипением пролетел низко над их головами. Ухнул взрыв. Комья мерзлой земли забарабанили по щитку пушки, по спинам всех, кто был возле нее.

Еще отдельные, высоко заброшенные взрывом комья земли и снега продолжали падать, а командир расчета уже вскочил на ноги и припал к прицелу. Звонко хлопнул выстрел. Около одной из вражеских машин сверкнул разрыв. Но «фердинанд», взвихрив тучу снежной пыли, прибавил ходу и ринулся прямо на пушку. Второй тоже повернул в сторону сарая и остановился, медленно водя стволом.

«Сейчас ахнет!» — подумал Бобылев и обернулся к пушке. Торопливо лязгая затвором, артиллеристы заряжали ее. Прозвучал выстрел. Из-под гусеницы остановившегося «фердинанда» взлетел черный клуб дыма, тотчас же сдутый ветром.

«Подбили или нет?» — ответить себе на этот вопрос Бобылев не успел. Совсем близко, чуть сзади, один за другим грохнули два разрыва. В ушах зазвенело от удара тугой волны воздуха. Кто-то из артиллеристов, должно быть раненый, протяжно вскрикнул.

Бобылев понимал, насколько неравен этот бой маленькой пушчонки с двумя здоровенными самоходными орудиями. Но как важно было сейчас отвлечь внимание «фердинандов» от нашей пехоты!..

— Не подпускай, хлопцы! — крикнул он артиллеристам, помогая повернуть пушку в сторону переднего из «фердинандов».

— Побереглись бы, товарищ старший лейтенант! — заботливо сказал сержант Уйзенбаев.

— Ну, чего там! — отмахнулся замполит и остался возле пушки.

Сержант нагнулся к прицелу.

Пушка дернулась от выстрела.

На броне головного «фердинанда» блеснула вспышка. Но он шел.

— Шайтан! — в сердцах выругался сержант. Выстрелить еще раз он уже не успел. Вражеский снаряд разорвался рядом. Пушка слетела набок, несколько раз перевернулась и вверх колесами упала на землю. Бобылева оглушило.