курьер.ru - вячеслав антонов

«Веселый мальчик я, из Карабаха» — почему-то вспомнился шлягер «бакинского соловья» Рашида  Бейбутова,  но тут налетел свистящий вой, скалы словно разрубило, и в красно-черной круговерти земля вздыбилась и хлестнула его. Когда контуженный Андрей открыл глаза, бой уже кончился. На склоне, изрытом воронками, среди обгоревшей травы, засыпанной обломками скал, лежали убитые, стонали раненые; ополченцы подбирали своих раненых и азербайджанские автоматы. Встав на дрожащие ноги, преодолевая тошноту, Шинкарев увидел Шагане — убитую, с темным пятном крови на спине...

А новогодней ночью, в темной комнате, уткнувшись лицом в мягкие волосы аспирантки Оли, он снова видел дым и пламя первого боя. Тогда он первый раз ощутил глухую ненависть пехотинца ко всему, что безнаказанно стреляет сверху. Были бы у них эти мины!

— Воевали, как пацаны, — сказал позже Эдик Амбарцумян. — Но умирали, как мужчины.

А темная общаговская комната плыла в винных парах, покачивалась, и с ней словно покачивались круглые Олины ладони, сначала прикрывавшие большие, раскинутые на стороны груди, потом все сильнее и откровеннее гладили, сжимали их. Полные бедра начали напряженно выгибаться, подавая вперед темный пушистый треугольник. И лицо внизу — заострившееся, с глубокими лунными тенями — всегда казалось лицом юной принцессы.

Другой вопрос — кого ты увидишь утром...

Шинкарев не помнил, что было утром. Но вот вечером, томимый похмельным синдромом, он оказался на Морской набережной, перед гостиницей «Прибалтийская». Высокие темные волны били в ледяные плиты, нагроможденные на ступенях гранитного спуска; с залива налетал ветер, смешивая брызги с дождем, сыпавшим из низких туч. Отчасти выветрив похмелье, замерзший, в промокшей куртке, Шинкарев зашел в гостиничное кафе. В его шведском интерьере даже сухое тепло было европейским, пропитанным кофейным ароматом, мягко обволакивающим белые стены, черно-красную плитку и темный металл стойки.

Андрею надо было подумать: оставаться на службе или уйти в бизнес, скажем, охранный. Там окопалось много его знакомых, нашлось бы место и ему — желательно только не опоздать. Поступили неплохие предложения от красноярских приятелей, на полном ходу осваивающих алюминиевый экспорт. А в Питере служба намечалась рутинная, фельдъегерская; зарплату положили с гулькин хрен. Что он терял, кроме пресловутых пролетарских цепей?

Между тем за тюлевой шторой окончательно стемнело, на мокрых тротуарных плитах дрожал свет фонарей, по которому ветром проносило черные волны дождя. В тепле клонило в сон, тело расслабилось, в полузабытьи реальность сливалась с прошедшей ночью — и со свежими воспоминаниями о Карабахе.

Тогда, после боя, оставив раненых в какой-то армянской деревушке, они двинулись через перевал в Степанакерт, на который ожидалось азербайджанское наступление. На перевале поднялась метель, ноги вязли в глубоком снегу. За пеленой белых хлопьев показались темные фигуры — вскинув стволы, подошли ближе. Навстречу им тащились старики и женщины, несущие завернутых в одеяла малышей. Дети постарше шли пешком, уцепившись за руки взрослых. Они не плакали, лишь механически переставляли ноги.

— Азеры, — кивнул раненый Эдик, опустив свой «Калашников», — из Шуши бегут. После Сумгаита все азеры бежали из Армении, но мы ни одного не убили. Пусть идут...

Кофе дымился в круглой белой чашке, стоящей на красном пластике стола. В тот вечер Шинкарев так ничего и не решил.

А спустя месяц, ранним февральским вечером, Андрей переходил Фонтанку, направляясь на военную кафедру Ленинградского инженерно-строительного института. Он нес выпускную работу, выполненную на курсах переподготовки, которая называлась «Материально-техническое снабжение ремонтной службы танкового полка в условиях горной местности Вьетнама». «Вьетсовпетро» уже бурило первые скважины в Тонкинском заливе, вьетнамско-китайский конфликт хорошо помнился, так что тема казалась вполне актуальной.

Свернув с моста, Андрей услышал за спиной звонкий цокот копыт. Когда обернулся, увидел двух девочек на лошадях, поднимавшихся на мост со стороны Вознесенского. В центре Питера всадницы не редкость, но тут все сложилось один к одному: тускло белеющий лед Фонтанки, гранитный полуовал моста и на нем — два четких силуэта на фоне ветреного багрово-красного неба. Мерзлым металлом простучали копыта; черные волосы на непокрытых головах, пересекая закатный солнечный диск, на миг приобретали объемность, подсвеченную и пронизанную алыми лучами. Слегка подпрыгивая в седлах, всадницы спустились с моста и скрылись в створе Измайловского. Стук копыт затих, солнце ушло, все погрузилось в сизую февральскую зиму. «Черт, непростой это город», — подумал тогда Шинкарев. Первый раз ему захотелось жить в Питере. И он решил не уходить со службы.

Не зря сказал Козьма Прутков: «Только в государственной службе познаешь истину».

Аспирантка Оля вскоре вышла замуж, так и не защитившись, и уехала рожать в свой Барнаул. Больше они не виделись.

***

Сквозь шум гулянки, развернувшейся на соседней посудине, послышались слабые, но явно посторонние звуки: ровные шаги по пирсу, легкий, словно кошачий, прыжок на корму, качание латунной дверной ручки. Потом — осторожный стук.

«Пистолет? Шуму много, он без глушителя. Кулаком надежнее».

— Господин Шинкарев? Откройте, пожалуйста! — попросили за дверью на русском языке с мягким акцентом.

«Что за черт?»

Андрей открыл дверь.

—   Можно войти? — вежливо спросил гость.

—   Входите, — пригласил господин Шинкарев без особой любезности. — Вам кого?

—   Вас. Сейчас я все объясню. Не включайте верхний свет, пожалуйста. Вот этой небольшой лампочки вполне достаточно.

Андрей повернул включатель, салон озарился неярким уютным светом.

— Я сяду, если вы не возражаете, — продолжил гость. — Да и вы садитесь. Время у нас есть.

Оба немного помолчали, разглядывая друг друга. Перед Андреем был легкий и ловкий человек, стройный брюнет, смуглый, с небольшими усиками. Какого-то «левантийского» типа: турок, грек, ливанец? Светло-серый костюм, белая рубашка, узкий темный галстук.

—   Может, представитесь? — прервал молчание Шинкарев. — А то вы меня знаете, я вас — нет. Нехорошо получается.

—   Зовите меня Костас.

—   Костас?

—   Или вам больше нравится Илия?

—   Костас так Костас.

—   Значит, Костас. Гражданин греческого Кипра, представитель компании «Лимассол Инвестментс Лтд». Как и вы.

Он протянул карточку, запаянную в пластик. Все правильно, — служебное удостоверение, выданное головной конторой фирмы-работодателя, расположенной в Лимассоле. Костас Димитриадис, старший инспектор. «Не было напасти, так на тебе — здрасьте! Привет с Родины».

— Калиспера  (Здравствуйте (греч.)), — поздоровался Шинкарев. — И... чем обязан?

—   Менеджер посещает служащего компании, что здесь особенного? — пожал плечами брюнет. — Вы разочарованы? Ничего удивительного — персонал всегда сопротивляется попыткам его дисциплинировать.

Шинкарев пытался собраться с мыслями. Этого... Костаса он раньше не видел. Хотя в самом приезде «ревизора» ничего странного не было.

—  У меня проблемы? — спросил он.

Андрей и сам знал, что у него проблемы. Другой вопрос — какие проблемы? Что считает проблемой он и что считает проблемой его руководство? Вовсе не факт, что одно и то же.

— Можно и так сказать, — спокойно ответил киприот.

Наверняка ждал этого вопроса.

—  Китайцы счет прислали? — поинтересовался Шинкарев. Это так, пробный шар.

—  Бог с вами, Андреас! Не думайте об этом. К тому же ваше участие в боевых действиях позволит значительно уменьшить сумму платежа. Вот дебют в телеэфире... Не могу сказать, что руководство пришло от него в восторг. Но что было, то было.

—  Что еще?

Он уже понял, что последует дальше. И не ошибся.

—  Эта ваша знакомая, Патриция Фергюсон... Надеюсь, вы не будете прерывать меня, заявляя, что это ваше личное дело?

—  Не буду.

«А может, и буду. Но попозже. А пока давай, вкручивай, как космические корабли бороздят просторы Больших театров...»

—  Вы разумный  человек, Андреас, — кивнул гость. — Это тем более приятно, что вы сами должны определить, насколько... э-э-э... насколько проблемна ваша проблема. Прошу прощения за мой русский язык.

—  Не понял.

—  Как вам сказать... Руководство фирмы не против ваших отношений с мисс Фергюсон. Хотя в свое время вы бы дорого поплатились за эту кошку...

«Вот оно! Пора!»

Шинкарев-курьер, может, и промолчал бы. Но коль скоро Андрей решил повысить свой статус, не мешает показать иной уровень самооценки — а, стало быть, и повышенный уровень притязаний. А каким способом показывать — тут уж выбора нет, сам нарвался, дорогой, не обессудь...