Пробуждение - Михаил Герасимов

Офицеры в своем большинстве стояли в каком-то отрыве от солдат, жили собственной жизнью, равнодушные ко всему. Главным времяпрепровождением по-прежнему были преферанс и азартная «железка». Некоторые проигрывались в пух и прах: проигрывали часы, портсигары. Поручик Мальков проиграл собственную лошадь, и ее владельцем стал прапорщик Бандуто, не то грек, не то грузин. В довершение всего у нас в полку, а следовательно и всюду, появилось Общество офицеров. Оно возникло внезапно. Насколько я помню, никто о нем не слышал, никто в него не выбирал. Узнали о нем из объявления, которое распространилось среди офицеров. Выявились и активные члены этого общества, и его президиум. Председателем являлся подполковник Желиховский, членами президиума несколько кадровых офицеров, а также офицеров военного времени, в том числе штабс-капитан Мякинин. Я спросил у Бессарабова, знал ли он об организации этого общества и что он собой представляет. Бессарабов нахмурился.

— Знал, Миша, — вздохнул он, — звали меня в члены, даже, знаешь ли, — он понизил голос, — угрожали, если не вступлю. Я никогда и ни в каких обществах не состоял и отказался. Видишь, — оживился он, — не побоялся. А что оно собой представляет? — Бессарабов задумался. — Тебе как другу скажу, — он снова понизил голос, — они монархисты, за царя, за то, чтобы снова  все сделать по-старому. У них списки составлены неблагонадежных офицеров, которым они не доверяют и которых в члены не примут. Тебя, Миша, они тоже не примут, да, я думаю, ты и сам к ним не пойдешь. Командир полка их слушает. Они теперь тоже власть, правда только офицерская.

Здорово! Было двоевластие, а теперь уже трехвластие: командир полка, председатель полкового комитета и председатель Общества офицеров.

Общество офицеров разослало всем офицерам письменное предложение выполнять его постановления, так как они одобрены высшим командованием.

У нас в роте мы решили никаких постановлений, распоряжений и решений Общества не выполнять. Я поехал в полковой комитет. Там Молоковича уже не было. Линько находился в отпуске. Член президиума комитета прапорщик Семенов разъяснил мне, что теперь никому не возбраняется вступать в любые общества, если последние разрешены правительством. Постановления же общества, конечно, действительны только для его членов. Я сделал из этого вывод, что полковой комитет знает о существовании общества и деятельность его не запрещает, но и не хочет одобрять.

Хорошо! Раз комитет хочет находиться в роли наблюдателя, займем и мы такое же положение: «Ни туды и ни сюды», как говорил разведчик Серых Иринарх.

Газеты принесли сообщение «о безумной попытке большевиков захватить власть» и о том, что верные Временному правительству войска быстро и решительно подавили восстание. Получили для прочтения и циркуляр Общества офицеров, в котором говорилось то же, что в газетах, однако с добавлением, что разные злонамеренные элементы, возможно подкупленные врагами нашего славного отечества, пытаются всеми средствами подорвать дисциплину в армии, восстанавливают солдат против верных долгу офицеров. Пока не окончена война, армия должна быть в состоянии грудью встретить врага и отразить его. Для сохранения единства армии и поднятия дисциплины в частях должны быть выявлены все особенно злостно проявившие себя нижние чины и забывшие свой долг офицеры, «дабы поступить с ними в соответствии с существующими законами государства».

Это была уже недвусмысленная угроза, тем более что теперь допустимо применение и смертной казни к неповинующимся. А через несколько дней президиум Общества офицеров пригласил командира пятой роты принять участие в заседании президиума. Посоветовавшись со своими офицерами, я решил сам не ехать, сославшись на невозможность оставить позицию, а послать на заседание Хлевтова, чтобы выявить, чем дышит общество и что замышляет.

Вернувшись с совещания, Никандр Федорович был явно рассержен и доложил нам следующее: в верхах (а где это?) решено провести очищение армии от всех неблагонадежных элементов. Поэтому нужно их выявить. Изъятие будет совершено особым распоряжением, с изымаемыми офицерами и нижними чинами будет поступлено по законам военного времени, как с изменниками и предателями. Здорово! Третья «власть» начинает себя проявлять!

— А почему же все эти грозные указания идут не от командира полка?

— Хотят оградить его от возможных последствий. Он тоже был на президиуме. Тут, братцы вы мои, сговор. А еще я думаю — из разных намеков понял, что или Общество офицеров или Верховное командование, а может быть и само Временное, замышляют что-то крупное, а все выявления и изъятия — это подготовка для обеспечения успеха. В общем, хотят взять нас за глотку. И возьмут, за милую душу, будь спокоен, ежели мы сами чего не придумаем против.

Черт возьми! Не с кем поговорить: Линько почему-то задержался в отпуске, а других большевиков не знаю. Молоковича вызвали в армейский комитет, и он не возвратился. Что же делать? Посоветовавшись, решили: делать вид, что выполняем все, что требует общество, а если будут сильно приставать, подсунуть им двух черносотенцев — есть у нас такие — как самых злостных разлагателей. На этом пока и успокоились.

Простояли на позиции пятнадцать дней. Скоро смена. На шестнадцатый день утром получил предписание:  вступить во временное командование батальоном. В чем дело? А Бессарабов? Немедленно отправился к нему. Капитан, опустив руки, сидел на койке из жердей. Его полное красивое лицо обмякло. Он даже как-то согнулся и стал меньше ростом.

— Владимир Николаевич! Что произошло? Объясните мне, пожалуйста, что происходит, — я протянул ему предписание. Но он даже глядеть не стал.

— Все ясно, Миша, капитан Бессарабов будет примером для других: не пошел в Общество офицеров — будь оно проклято! — вот и получил.

— Куда же вы теперь, Владимир Николаевич?

— В распоряжение, брат, начальника дивизии. А так не хочется уходить из батальона! Мне думается, я тут прижился бы: офицеры хорошие, да и солдаты ко мне привыкли. Помни, Миша, в Обществе офицеров нехорошие люди, и мысли у них темные, и замышляют они дурное. Одним словом, черносотенцы, погромщики. Я ведь из Житомира. Помню, как черная сотня евреев громила, женщинам животы распарывала, грудным младенцам головки о стены домов разбивала, бороды старикам палила. Вот и они такие же! Поверь мне! Не смотри, что у них вид интеллигентный, руки чистые и духами от них пахнет. Они эти чистые руки по локоть в крови выкупают, в крови тех, кто не с ними. Да не выйдет ничего у них, — уже кричал ожесточившийся капитан, — прикончат их, подлецов, честные люди. Туда им и дорога, прохвостам.

Вечером я проводил капитана и проехал с ним почти полдороги до штаба дивизии. Ехали молча, думая каждый о своем, а сзади на двуколке везли вещи капитана. Прощаясь, мы поцеловались. Мне от души было жаль Владимира Николаевича: его жизнь не удалась, обладая замечательным мастерством скрипача, а также будучи в общем неплохим человеком, лучше многих, он тем не менее был несчастлив. Я пожелал ему всего хорошего.

Наконец возвратился из отпуска Линько. Говорит: задержался потому, что был болен, хотя по внешнему виду не скажешь, чтобы он страдал недостатком здоровья. Он выглядел как-то особенно бодро, говорил, что  все идет хорошо, революция развивается и недалек час, когда буржуазно-демократическая революция перерастет в социалистическую. Пояснил нам разницу между этими революциями, а также роль партии большевиков в развитии революции. Первым долгом нужно завоевать большинство в Советах. За это теперь идет борьба.

— А наши комитеты?

— То же самое — и в них должно быть большевистское большинство.

— А где же найдешь столько большевиков, ведь их у нас в полку, сам знаешь, раз, два и обчелся.

— Ничего. В партию вступят новые члены. Главное же в том, чтобы беспартийные члены комитета пошли за большевиками. В этом сейчас все дело. Тогда и будет наше большинство, хотя бы нас и было меньше, чем эсеров с меньшевиками.

— А как будет с Обществом офицеров? Ведь это явные черносотенцы.

— Будь спокоен — прижмем их.

— Лучше было бы их... — я сделал выразительный жест.

— Пока нельзя. Пока демократия для всех. Однако никакие распоряжения общества для не состоящих в нем необязательны. Так что продолжайте быть твердыми и за ними не идите. Обсудим этот вопрос на президиуме.

Видимо, Линько сдержал свое слово. Больше никаких циркуляров от общества мы не получали, его активные члены приумолкли, как будто их и не было. На следующем заседании полкового комитета хотя и по-прежнему не обошлось без обильной словолитни, но обстановка уже не складывалась в пользу эсеров и меньшевиков. Наоборот. Они получали серьезный отпор не только от большевиков, но и от некоторых беспартийных. Линько — он теперь председатель комитета — даром время не терял.