Древние славяне - Дмитрий Шеппинг

Выслушал старчище Питиримище просьбу новгородцев, надел шапку–колокол весом в девяносто пуд, языком колокольным, как дубинкой, подпирается, вышел унимать своего крестового сына.

— Слушай меня, милое мое чадо: уймись до поры до времени; всей воды тебе из Волхова не вычерпать, не перебить тебе всего Новгорода, да и меня уважь, своего крестного, не наступай на меня с дубиной!

— А для чего ты, крестный, не вовремя мне под руку попадаешься? Не шутки ведь я шучу: буйную свою голову отстаиваю!

Поднял Василий свою дубинушку в девяносто пуд да как ударит по колоколу: разбил колокол вдребезги, а еще раз ударил — и дух вон вышиб из крестового батюшки.

Тогда сам князь новгородский пошел к Авдотье Васильевне, поклонился ей великими дарами, упросил, умолил ее заступиться за новгородцев.

Надела Авдотья Васильевна смирную черную одежду, надела шубку соболью, пошла на мост, зашла Авдотья Васильевна сзади милого сына, положила ему руки на плечи:

— Милый сын! Уйми свое ретивое сердце; просят у тебя новгородцы прощения за свои великие вины.

Остановился тут Буслаев:

— Родимая матушка! Хорошо ты сделала, что зашла сзади меня, а не то убил бы я и тебя, как своего крестового батюшку: разыгралось мое ретивое сердце, расходились сильные руки… Только ради твоей просьбы помилую я новгородцев, отпущу их великие вины.

И ушел Васильюшка с места побоища, увел с собой и свою храбрую дружину.

СМЕРТЬ ВАСИЛИЯ БУСЛАЕВИЧА

Пораздумался однажды Васильюшка над своей участью:

— Много я попировал, удаль свою потешил, много загубил душ христианских; пора мне подумать и о своей душеньке грешной, пора замолить свои тяжкие грехи.

Созвал Василий свою храбрую дружинушку, и надумали они все вместе поехать в град Господень, Иерусалим, чтобы у Гроба Господня замолить свои грехи.

Пошел Василий к родимой матушке взять у ней благословенье на дорогу.

Говорит ему Авдотья Васильевна:

— Сын мой милый, не дурное ли ты на уме держишь: не собираешься ли заводить новую ссору? Если вправду хочешь ты ехать грехи замаливать, дам тебе свое благословение, а если дурное у тебя на уме — пусть лучше не носит тебя мать–земля сырая. Запомни еще, что я тебе скажу, Васильюшка: как будешь купаться в Иордани–реке, не купайся нагим телом, Бог тебя накажет за это — вспомни, что сам Иисус Христос купался в Иордане.

Снарядил Василий свои белопарусные кораблики и поехал по Ильменю–озеру, свернул на Волгу–матушку; едет день, другой, встречается купеческий корабль, нагруженный богатыми заморскими товарами.

Спрашивают купцы дружинушку Буслаева:

— Куда путь держите, за делом или так погулять по морю, с кем–нибудь удалью переведаться?

— Не гулять едем по морю, — говорит Василий, — едем в Святой Град грехи свои тяжкие замаливать; не знаете ли вы прямого пути в Святую землю?

Отвечают купцы:

— Не проехать вам, добрые молодцы, прямоезжей дорогой, стоит на ней заставой целый разбойничий стан. А поезжайте вы дорожкой окольной, хотя и надо ехать по ней целые полтора года.

— Стыдно мне, — говорит Буслаев, — ездить окольными дорожками, поедем прямым путем!

Доехали они до заставы; испугались разбойники, увидав Васильеву дружину.

— Беда нам пришла: ведь это сам Василий Буслаевич жалует к нам со своей дружиной!

Приняли их разбойники очень радушно, хлеб–соль поднесли да дары богатые, дали им и надежного человека, который проводил бы их до Иерусалима. Приехал Василий в Святой Град, отслужил панихиду по отце своем, Буслае, поклонился Гробу Господню, а потом пошли все купаться в Иордане. И позабыл Василий завет своей матушки, выкупался в святой реке нагим телом.

На Фавор–горе увидел Василий с дружиной соборную церковь с двенадцатью престолами, а стоит она на том месте, где преобразился сам Спаситель. Недалеко от церкви на обратном пути увидели они на земле в пыли кость богатырскую. Стал Василий толкать ногой кость, шелковой плеткой ее похлестывать.

— Чья это тут кость валяется? Татарина–басурманина или христианина–богомольца?

И слышит Василий — говорит ему кость человечьим голосом:

— Что толкаешь меня ногами, добрый молодец? Ведь я при жизни был добрым христианином, принял смерть напрасную… Где теперь лежу — там и ты сложишь свою головушку, не доедешь и до церкви соборной.

Не испугался Василий.

— Не верю я ни в чох, ни в сон.

Повернул Василий к соборной церкви, а перед церковью лежит белый камень, на нем надпись: «Кто перескочит через этот камень три раза, тот попадет в соборную церковь, а кто не перескочит — тому и в церкви не бывать!»

И вся дружинушка Васильева перескочила через камень; стал Василий сам перескакивать: два раза перескочил через камень, а на третий захотелось ему свою удаль попытать, показать себя.

— Не только передом — я и задом перескочу через камень.

Стал Василий задом через камень перескакивать и задел за камень правой ногою, головой о камень ударился, тут ему и конец пришел: чувствует Василий, что смерть его близка, созвал свою дружину и говорит ей:

— Поезжайте домой, добрые молодцы, свезите поклон моей родимой матушке; скажите ей, что прошу я ее помолиться за мою грешную душу, скажите ей: сосватался сын ее любимый на Фавор–горе, женился на белом горючем камне.

Умер Василий тут же, на горе, и схоронила его дружинушка; поехали они домой невеселые… А Авдотья Васильевна вышла встречать милого сына, ясного сокола.

— Нет с нами твоего сына, Авдотья Васильевна! Сосватался он на Фавор–горе, женился на горючем белом камне.

Горько заплакала Авдотья Васильевна.

— Как буду жить теперь без милого сына Васильюшки? Не мил мне белый свет!

Раздала она свое имение по церквам да убогим людям, а сама ушла в монастырь замаливать грехи любезного сына, Васильюшки; проводила ее дружина Васильева с хлебом–солью; низко поклонились добрые молодцы Авдотье Васильевне, благодарили ее за ее к ним милость да ласку, просили ее помолиться и за их грешные душеньки.

ПЕСНЯ О ЩЕЛКАНЕ ДУДЕНТЬЕВИЧЕ

Сидит царь Азвяк Таврулович у себя в Большой Орде на золотом стуле, алым бархатом крытом, суд держит, расправу творит, костылем своим по виновным помахивает, послушных слуг своих награждает.

И подарил Азвяк трем своим шурьям по русскому городу: Василья посадил княжить на Плесу, Гордею пожаловал Вологду, а Ахрамея послал в Кострому.

Только одному своему любимому шурину Щелкану не дал Азвяк никакого города, так как Щелкан не случился в эту пору в Орде: ездил он за синие моря, в литовские страны собирать с народа жестокие дани: брал он с князей по сто рублей, с бояр по пятидесяти, с крестьян по пяти рублей. У которого денег нет, у того дитя возьмет, у кого дитяти нет, жену в плен увезет, у кого жены нет — того самого навек в Орду увезет, измучают его татары непосильными вековечными работами.

Воротился Щелкан домой с богатыми данями: конь под ним в сто рублей, седло в тысячу, узде и цены нет, потому что она — жалованье царское.

Узнал Щелкан про ханские подарки и говорит Азвяку:

— Царь Азвяк Таврулович, слышал я, что раздарил ты своим шурьям стольные русские города, дай и мне Тверь старую, богатую, отдай мне под начало двух тверских князей, двух удалых Борисовичей.

Отвечает Азвяк:

— Хорошо, любимый мой шурин! Я тебя пожалую богатой Тверью, только не даром, а вот, если ты заколешь своего любимого сына, наполнишь большую чашу его младенческой кровью и выпьешь ее — тогда пожалую тебя Тверью.

И Щелкан заколол своего сына и выпил чашу его крови.

Поехал Щелкан в Тверь, стал судьей над народом, над двумя удалыми Борисовичами. Был он судьей неправым, надо всеми боярами насмеялся, измучил народ поборами. Невмочь стало тверитянам от такого судьи, собрались старые посадские люди, поговорили между собою, сложили на Щелкана жалобу и пошли к удалым Борисовичам с просьбою:

— Вступитесь за нас, наши добрые князья!

Собрали князья богатые дани: серебра, золота, скатного жемчуга, пошли к Щелкану с поклоном просить его:

— Будь нам судьей справедливым и милостивым.

Зазнался Щелкан, зачванился, принял Борисовичей не как князей знатного, славного рода, а как своих последних слуг.

Разгорелось сердце у молодых, удалых князей, не вытерпели они кровной обиды, бросились на Щелкана: один ухватил его за волосы, а другой за ноги — да и разорвали его пополам.

Так умер Щелкан позорной смертью, никто за него не вступился, никто не наказал удалых Борисовичей за смерть злого Щелкана.