Из Харькова в Европу с мужем-предателем - Александра Юрьева

Объяснения Мары казались мне вполне правдоподобными в то время. Меня не удивило, что она сделала советскую карьеру, ведь сказал же Ленин, что каждая кухарка может управлять государством. Наоборот, я считала, что Мару надо поздравить. С другой стороны, в глубине души я чувствовала себя уязвленной: ведь это Мара, а не я, вскоре увидит моего мужа и будет ему помогать.

Мара сообщила мне, что у нее имеются очень важные удостоверения Помгола и советский загранпаспорт. Однако в дальнейшем ее ожидали трудности, и это было неудивительно, поскольку к осени 1923 года Франция была единственной западноевропейской страной, которая разрешала въезд официальным представителям Советской России. Но в марте 1924 года и она закрыла свои границы для всех советских граждан. В то время ни одна страна не признавала Советскую Россию, поскольку все советские граждане и их деятельность считались подозрительными.

Мара сказала, что ее французская виза разрешает ей находиться в Париже короткое время, в течение которого она должна попытаться получить визу на Балканы для того, чтобы приехать к Видкуну. Естественно, в этом деле я никак не могла ей помочь. Я даже не знала, что для этого требуется, так как мой норвежский паспорт разрешал мне ездить и оставаться там, где я хотела. В конечном итоге Мара, кажется, устроила свои дела. Я была рада за нее и считала, что она добивается успехов благодаря своей способности убеждать. Например, ее впустили в пансион только потому, что она как-то сумела убедить швейцара в том, что она моя близкая подруга и ей необходимо увидеть меня.

Теперь она заявила, что хочет поселиться в моей комнате, поскольку в пансионе больше нет небольших и недорогих номеров. Мне эта идея была не по душе, но и возразить я не решилась, поэтому Мара обосновалась у меня. Я и не подозревала тогда, что она стала новой женой Видкуна, к тому же я чувствовала себя настолько изолированной от всех, кого я знала в Норвегии и в России, что искренне была рада видеть ее — единственное связующее звено с моей родиной.

Вскоре я узнала, что она не была настолько беспомощной, какой пыталась казаться. У нее, очевидно, было много денег, которые она щедро тратила на себя. Когда Мара поняла, что я заметила это, она сказала, что получает хорошее жалование и имеет достаточно денег для совершения различных покупок во время путешествия.

Мара пробыла в Париже примерно три недели, но я так ничего и не узнала о ее «служебных делах». Перед отъездом в Вену, где она должна была встретиться с Видкуном, она заняла у меня мой лучший чемодан. И я его больше никогда не видела. Но тогда, конечно, я этого не могла знать. Я попрощалась с ней так же дружески, как и несколько месяцев тому назад, когда она пришла на харьковский вокзал в день нашего с Видкуном отъезда. Я даже пообещала писать ей в Вену, надеясь, что она будет отвечать и сообщать мне новости о моем неуловимом муже.

И все-таки я подозревала, что за всем этим таится ужасная ложь. Мои подозрения вскоре подтвердились. Мара уехала в Вену, а я получила письмо от нашего общего приятеля из Харькова, который, изрядно рискуя, писал, что Мара — советский агент, работает на какой-то «Трест» и использует Видкуна для собственных целей. Несмотря на то, что я была политически малограмотна, чтобы понять все то, что я прочитала в письме, я пережила много тревожных дней, думая об этом предупреждении. Я боялась ошибиться, высказав необоснованные обвинения против Видкуна и Мары, я не хотела испортить мои отношения с ним. В то же время я должна была признать, что Мара может быть опасной.

Затем я получила письмо, отправленное из Вены, в котором говорилось, что Мара и, вероятно, Видкун вернутся в Париж в середине января. Осознание того, что Видкун может читать все письма, которые я писала Маре, нанесло еще один удар по моему и так ущемленному самолюбию. Мысль о том, что мой муж путешествует с Марой, оставив меня одну в Рождество, вызывала во мне сильную ревность. 17 декабря 1923 года я, совершенно расстроенная, написала Маре письмо.

«Моя дорогая девочка! Ты не представляешь себе, как я была рада твоему письму, а также узнать, что ты скоро будешь с нами. Я получила твое письмо во время ужина и так закричала от радости, что сидящие за столом люди решили, что я сошла с ума. Вчера я, Лили и Мушка пошли в замечательный ресторан выпить шампанского. Он был очарователен во фраке и выглядел, как они говорят, очень модно. По дороге домой у меня кружилась голова. Позавчера мы ходили в кино, а потом в ресторан, валяли дурака и много смеялись. Я не хочу долго рассказывать об этом. Когда приедешь, сама все увидишь. Наши рыцари счастливы, что ты приезжаешь. Я тоже в восторге. Мадам Глайз уже приготовила комнату для тебя, а профессор включил тебя в список студенток с 15 января. Ты сможешь заниматься ежедневно. Сообщи точное время твоего приезда, и мы тебя встретим. Как жаль, что в праздники мы не будем вместе. Я страшно скучаю по тебе, и как ты могла подумать, что я буду не рада твоему приезду.

Когда приедешь, расскажу тебе очень странные сплетни, дошедшие из Харькова до Парижа. Я смеялась до слез. Пишут, что ты работаешь на какой-то «Трест», но под чьим-то всемогущим покровительством. И злые языки говорят, что тебя несколько раз видели с капитаном, когда я была в Крыму. Ага, как вы смели, мадам, прогуливаться с моим мужем? Ну, погодите, как только приедете в Париж, я вам устрою такой скандал, что будет тошно.

Сегодня я получила телеграмму от тебя с обратным адресом в Бухаресте, но я не знаю, можно ли посылать тебе туда письма. Я отправлю это письмо в Софию, так как боюсь, что ты уедешь раньше. Поздравляю с праздниками и желаю тебе всего наилучшего! Целую тебя и моего неверного мужа Видкуна тоже. Жду тебя. Целую еще раз. Твоя Ася».

Какое счастье, что будущее нам неизвестно. Когда я написала письмо Маре как раз перед своим первым Рождеством в Париже, я не подозревала, что начинается новый тяжелый этап в моей жизни. Я считала, что в будущем эта завеса неопределенности и недоразумений спадет, и я снова вернусь к своей нормальной жизни с моим мужем. К жизни, где не будет места Маре.

Глава 22. ТРЕСТ

Письмо, которое Александра написала Марии 17 декабря 1923 года, было найдено среди ее бумаг. Душеприказчик Марии, адвокат Финн Трана, решил включить это письмо в архив Квислинга, находящийся в библиотеке университета в Осло, вместе с заказанным им переводом, который он изменил таким образом, чтобы содержание письма отражало то, что Мария и Квислинг открыто говорили о семейном положении Видкуна[101]. Хотя письмо ясно показывает, что Квислинг, по сути дела, вернул Александру в страну, из которой он ее якобы спас, Трана (который был женат на члене семьи Квислинга) был убежден, что Квислинг женился на ней для проформы, и единственной его целью было дать ей возможность покинуть Россию. Поэтому норвежский переводчик Трана в письме заменил слова «моего неверного мужа» словами «моего псевдомужа». Адвокат и не подозревал, что это письмо было важным совсем по другим причинам, нежели те, из-за которых он сдал его в архив Квислинга[102].