Последний конвой. Часть 2 (СИ) - Саморский Виктор Романович Samorsky

И все же, привыкнуть к местному климату весьма непросто. Непрерывная жара изматывает, а в полдень чувствуешь себя, как уж на сковородке.

Это была последняя связная мысль, измученное тело все-таки погрузилось в сон.

Глава 20

Михаил

Иваныч нахмурился и, обернувшись, сказал:

— Только держись там за что-нибудь покрепче, а то неровен час…

Опять старик перегибает палку.

— Да знаю я, — небрежно отмахнулся Михаил.

Как можно свалиться с крыши «Русича»? Она огромная, как футбольное поле, и по бокам выступающие вверх поручни приварены. И еще один, спереди, над самым лобовым стеклом. Так что, если у тебя руки не связаны за спиной, упасть с крыши тягача просто невозможно.

Михаил выбрался в окно, нащупал трубу, ухватился за нее и, подтянувшись, ловко запрыгнул на крышу. Выбрал местечко поудобнее, уселся, вооружился биноклем.

Сначала он не увидел ничего, сколько ни крутил окуляры, изображение не желало становиться резким. Нужен был хоть какой-нибудь источник света, чтобы настроить прибор. Он развернулся в другую сторону и сфокусировал линзы на яркий свет прожекторов конвоя, а затем медленно повел в сторону, стараясь не трогать колесико настройки. Бинокль мгновенно ослеп.

Плюнув на оптику, Мишка стал вглядываться в полумрак до рези в глазах. Несколько минут он привыкал к темноте, но вскоре мгла отступила. Очень далеко, на самом пределе зрения, обрисовался едва различимый контур прицепа. На всякий случай засек направление по звездам — три маленьких рядышком треугольником — снова поднес к глазам бинокль. В этот раз повезло — оптика, нацеленная точно в нужное место, выхватила из темноты одиноко стоявший в воде фургон.

Ну вот и все. Нашел! Не так уж и сложно оказалось.

Мишка прокричал Иванычу направление на стандартном сленге:

— Прямо на десять часов.

Нужно мысленно представить себе циферблат часов, и при этом стрелка, указывающая на цифру десять будет указателем направления движения. А чуть позже он подкорректирует маршрут, потому что из кабины ни черта не видно, да и зрение Иваныча в последнее время все чаще подводить стало.

МАЗ трубно взревел и покатил вперед, обдав Михаила едким дизельным выхлопом так, что аж глаза заслезились. Словно могучий ледокол, «Русич» рассекал водную гладь озера, оставляя после себя два мощных буруна и целый водопад брызг. И все это под невыносимо огромным куполом ночного неба, расцвеченном миллионами далеких звезд, среди которых ослепительно ярко сиял Юпитер, склонившийся к самому горизонту. Просто неописуемая красотища!

Михаил сидел на крыше, наслаждался поездкой и сначала даже не понял, что произошло; внезапно под ним не оказалось твердой поверхности, словно невидимый великан сильным рывком могучих рук выдернул из под него опору. В следующую секунду Мишка осознал, что летит вперед, словно птица. Он испугано посмотрел вниз, стараясь понять что произошло и куда же делась крыша тягача? Крыша оставалась на месте, просто теперь она находилась под углом к водной поверхности.

Кажется, МАЗ провалился передними колесами в очень глубокую яму, морда тягача резко ушла вниз, поэтому крыша стала похожа на детскую горку, а его тело по инерции полетело вперед.

Он отчаянно взмахнул руками, пытаясь ухватится за поручни, но не смог дотянуться. И с каждым мгновением они удалялись — сила инерции. По ушам ударил женский крик, словно последний штрих художника, завершившего писать картину мира.

Что же она так вопит?

Словно кошка, стремящаяся встать на лапы, Михаил развернулся в воздухе и, уже пролетая мимо лобового стекла, успел разглядеть Иваныча, с изумленным выражением лица наблюдавшего за Мишкиными кульбитами.

В последнюю секунду он все-таки вывернулся и ухватился за поручень в передней части крыши и остановил этот безумный полет. Рывок был страшен, Михаил даже засомневался на секунду — не оторвутся ли руки? Но нет, выдержали, только позвоночник хрустнул и взвыл от боли. А в следующий миг тело Мишки с размаху ударилось о лобовое стекло. От боли в плечах, разбитых губах и коленях кисти едва не разжались, лишь каким-то невероятным усилием воли он взял над ними верх, заставил сжаться на поручнях еще сильнее. Целый водопад брызг обрушился сверху, разом намочил одежду, отрезвил, вернул к действительности. Тошнотворно замедленное течение времени рывком ускорилось до нормального, и внезапно пришло понимание.

Если сейчас тягач перевернется, меня раздавит.

Грузовик быстро погружался, уровень воды уже почти добрался до Мишкиных ступней. Мозг заработал с лихорадочной быстротой, выстраивая схему спасения. Уцепившись за поручень, что есть мочи, Мишка подтянул ноги к трубе и зацепился за нее, повиснув над самой поверхностью воды, кабина уже наполовину погрузилась в болотную жижу.

Все-таки Иваныч успел среагировать, ударил по тормозам, выжал ручник. Движок не залило, это значит, мы легко выберемся. Лишь бы яма не оказалась слишком глубока, тягач может сползти с края под собственным весом.

Он засунул ступню за трубу еще дальше и, удерживаясь одной рукой, потянулся, нащупал продольный поручень, ухватился за него и подтянулся. Крыша оказалась под большим углом к горизонту, но все же он рискнул и наступил на скользкую и мокрую поверхность, широко расставив ноги. Осторожно ступая, поднялся до середины покатой крыши, балансируя, встал на колени, ухватился руками за острый край железного листа и, свесившись, заглянул в боковое окно.

Лидия Андреевна все еще кричала, но теперь это был не крик ужаса, а скорее, вопль отчаяния.

Что же она так громко кричит? Ну провалились, бывает. «Русич» и не из таких передряг выбирался, подумаешь, морда наполовину в воду ушла.

— … только не касайтесь воды, — вопила врачиха, — они прыгают, понимаете? Лезьте выше. Еще выше! Скорее! Вода прибывает.

Михаил ничего не понял из сказанного. Кровь прилила к голове, от избытка адреналина начало пульсировать в висках. Он вернулся обратно в вертикальное положение, вцепившись в поручень, перекинул ноги вниз, нащупал край площадки и спрыгнул на нее. Облегченно выдохнул, расслабился. Руки все равно дрожали, но это ерунда, струхнул немного. Бывает.

А ведь старик перед уходом напомнил, что на крыше держаться нужно, как будто жопой чувствовал неприятности.

Михаил попытался собрать в кучу разлетевшиеся мысли, но это оказалось не просто.

Что-то здесь не так…

Почему Лидия Андреевна вопит, как раненый носорог?

Ответа нет, только вопросы кружатся, словно рой противных насекомых в голове.

Почему всем строго-настрого запретили покидать кабины во время форсирования озера? Зачем несколько человек одели в ОЗК? Подумаешь, искупаются лишний раз. Нет, тут что-то не то.

Самый главный вопрос — а почему нельзя касаться воды?

Снова заглянул в окно и обомлел от увиденного. Часть кабины уже была заполнена грязной болотной жижей. Петр Иванович, словно канатоходец, балансировал между спинкой сиденья и рулевым колесом. Его одежда частично намокла, видимо, старику быстро выбраться из-под рулевого колеса оказалось не под силу. Стивену проще, тот вскочил на сиденье, ухватился руками за скобы и перепрыгнул на ступени турели. Врачиха и ее пациент раскорячились на заднем сиденье и «спалке», удерживаясь в неудобном положении.

Петр Иванович уцепился руками за открытое окно, устроился поудобнее на своем не самом удобном насесте, а затем сказал абсолютно спокойным, равнодушным и даже каким-то непринужденным голосом:

— У нас все в порядке. Машина не погружается. Все живы и здоровы. Не нужно паниковать без нужды.

Он медленно обвел пассажиров пристальным взглядом, увидев физиономию Михаила в окне, уточнил:

— С тобой все в порядке?

Мишка старательно закивал головой.

— Намок?

— Ага, брызгами окатило немного. Да не страшно, даже наоборот, приятно. Надоела жара!

— А как там наш «космонавт» себя чувствует?

А ведь и правда, совсем недавно на ступеньках со стороны пассажира сидел морячок в ОЗК-костюме. Интересно, он не свалился?