Тихая квартирантка - Клеменс Мишальон

от влаги. Не на всех, как ты убеждаешься при беглом осмотре, только на них. Абстрактные формы, похожие на карты чужестранных земель, раскинувшиеся в левом верхнем углу одной, в нижней половине другой.

Разное…

Ты еще раз осматриваешься. Здесь нет труб. По крайней мере, там, где они должны располагаться, чтобы причинить такой ущерб. Пятна старые, заметные. В день переезда никакого дождя не было.

Этим пятнам уже много времени.

Коробки раньше хранились в другом месте. В другой комнате… Возможно, в подвале, в старом доме с дырявыми трубами. Не лучшее место, зато подальше от глаз. Кому охота ковыряться под прохудившимися трубами?

И вот они снова сокрыты. Не так искусно – в новом доме меньше пространства, меньше закоулков, – но все же. Задвинуты за остальные коробки, почти похоронены под ними. Ты бы не нашла их, если б не искала.

Твоя рука дрожит, приближаясь к коробке. Первой из трех, составленных одна на другую. Картон, судя по всему, хрупкий, того и гляди разорвется при резком движении. Нужно действовать осторожно.

Коробка перекочевывает в твои руки, затем на пол. Верхняя часть не заклеена скотчем.

Хорошо.

Буквально слышно, как внутри что-то гремит. Его душа, его бездна. Портал, в который ты можешь попасть.

В груди стягивается узел страха.

Это просто вещи, говоришь ты себе. Вещи, принадлежавшие тебе и таким, как ты.

Что еще он сохранил? Свитер, в котором ты была в тот день? Нижнее белье? Бумажник, водительские права, кредитную карту?

Трофеи. Доказательства. Подтверждение того, кто ты есть.

Готова ли ты снова встретить ее – более молодую себя, ту, что ускользнула от тебя, ту, которую ты не смогла спасти, не совсем, не полностью?

А остальные?

Готова их увидеть? Встретиться с ними?

Ты берешься за один из верхних клапанов двумя пальцами. Медленно, очень медленно отгибаешь. Затем другой. Шорох картона о картон. Что-то скрипит, и сундук с сокровищами открывается.

◾ ◾ ◾

Коробка выпускает запах плесени. Ее содержимое… Никому не хочется знать, что внутри. Никому не хочется хранить эту информацию в сердце, носить ее с собой вечно. Но кто-то должен это сделать.

Ты взваливаешь груз на себя, чтобы избавить от него других.

Во-первых, ты видишь фотографии. Полароидные снимки. Разумеется: никаких карт памяти, никакой пленки. Большинство снято издалека. Силуэты. Фасоны одежды из другой эпохи, начиная с 1990-х.

Фотографии разделены резинками на девять небольших стопок.

К горлу подступает желчь.

Ты внимательно смотришь? Конечно. Кто-то должен их увидеть. Лица, улыбки, позы, цвет волос. Пропавшие женщины, исчезнувшие люди. Истории, которые закончились, и никто не знает как.

Кроме него, а теперь и тебя.

Ты будешь помнить.

Ты видишь первую, вторую, третью, четвертую, пятую, а потом – себя. Чужую, настолько она отличается от тебя сегодняшней.

Колени дрожат. Ты сглатываешь. Сухой язык трется о нёбо.

Ты оседаешь на бетонный пол, холодный и твердый под еще оставшимися мягкими частями тела.

Ты должна познакомиться с ней заново. С молодой версией себя.

Черные волосы, недавно подстриженные, падают на плечи. Большие, круглые глаза. Пухлые губы. Одежда, которую ты взяла для поездки на север штата – легинсы, свободные свитера и резиновые сапоги. Макияж. Ты любила краситься, постоянно, даже для себя. Тебе нравилось. Красная помада, черная подводка для глаз, бледная тональная основа, румяна на скулах…

Такая молодая. Женщина, сохранившая черты девушки. Бо́льшая часть жизни у нее еще впереди.

Она просто хотела взять паузу. Молодая женщина на полароидных снимках. Ей просто нужно было отдышаться. Спать по ночам. Притормозить.

Ты в движении на каждом фото. Садишься и выходишь из арендованной машины, едешь в город, выходишь из аптеки.

Из глубины подкатывает тошнота. Губы непроизвольно дергаются.

Он следил за тобой.

Ты всегда задавалась вопросом, как он тебя нашел. Знал ли, что ты будешь там, или столкнулся с тобой случайно и решил воспользоваться шансом? Теперь ты знаешь. Фотографии тому подтверждение. Он выслеживал тебя несколько дней. Изучал. Выбирал. Готовился.

Твой желудок беспокойно ворочается. Дыши. Нельзя, чтобы тебя стошнило. Не сейчас и уж точно не здесь. Это просто картинки. Просто лица.

Ты смотришь на номера семь, восемь, девять. Те, кто был после тебя. Те, кого ты не сумела спасти.

«Мне жаль. Мне чертовски жаль».

Это не просто фотографии и не только лица. Глубже в коробке ты находишь мягкий темно-синий свитер. Флакончик засохшего лака для ногтей, красного цвета. Соломенную шляпу. Серебряное кольцо. Единственный кроссовок с засохшей грязью на подошве. Солнцезащитные очки – ты помнишь их по сараю, те самые, которые он вручил тебе и тут же забрал. Сокровища. Воспоминания. Вещи. Их вещи.

Ты держишь каждый предмет по несколько секунд. «Это все, что я могу сделать, – говоришь ты им. – Посмотреть на ваши фотографии, взять в руки вещи и попытаться сопоставить их с фигурами на снимках. Я не знаю ваших историй. Я даже не знаю ваших имен».

Ты укладываешь все обратно – это самое важное – в том же порядке, в каком нашла. Проверяешь несколько раз. Вытаскиваешь коробку номер два. К счастью, здесь нет фото. Просто вещи.

Джинсы, испачканные травой. Желтые туфли с красными подошвами. Серый кашемировый свитер – твой серый кашемировый свитер, который ты надела в последнее утро перед тем, как отправиться на обычную прогулку в лес. Ты была без пальто, не собираясь задерживаться надолго.

Ты подносишь ткань к лицу. Ищешь запах другой женщины, прошлой себя. Но находишь только запах плесени.

Другие вещи. Лифчик, жемчужные серьги, шелковый шарф. Все не твое. Больше от тебя ничего не осталось, только свитер и колье, которое он в итоге отдал Эмили. От всего остального – бумажника, карточек – он наверняка избавился.

Наконец коробка номер три.

Ты ставишь ее наверх, открываешь.

Здесь нет воспоминаний, свитеров, бюстгальтеров, косметики.

Это инструменты.

Инструменты другого рода. Наручники, похожие на те, которыми он пристегивает тебя. Бинокль. Камера «Полароид».

Жесткость, завернутая в мягкость. Металл, вываливающийся из грязной тряпки. Пистолет. Не тот, что хорошо тебе знаком. Этот светло-серый с черной ручкой. Без глушителя.

Ты берешь его дрожащими пальцами, кладешь на ладонь…

Из оцепенения тебя выводит звук, долетевший даже в подвал. Сначала урчание, потом рык, затем рев.

Громкий рев из разинутой пасти его пикапа на подъездной дорожке.

Глава 61

Эмили

Эйдан Томас задолжал мне объяснение. Как минимум ложь. Я бы посмотрела, как он станет изворачиваться и путаться в словах, глядя в пол. Как, смущаясь, будет просить прощения.

Я гляжу в оба. В супермаркете, в кофейне.