Пресс-центр. Анатомия политического преступления - Юлиан Семенов

Он спустился в туалет, разменял у женщины, убиравшей там, десятифранковую купюру на жетоны для телефона-автомата, потом сообразил, что их не хватит — звонить надо не в город, а в Мадрид, поменял сто франков, набрал номер, представился, попросил главного редактора; ответили, что главный на совещании в министерстве информации, вернется поздно.

— А его заместитель?

— Он проводит с сотрудниками обзор подготовленных материалов, сеньор Вернье, что ему передать?

— Нельзя ли пригласить к аппарату Хорхе Гарденаса, он ведет мой материал для следующего номера о Гаривасе и Доминиканской Республике?

— Одну минуту, я попробую.

В трубке зазвучала тихая, нежная мелодия.

"Быстро научились испанцы нашему опыту, — подумал Вернье, — музыка в телефоне — надежная гарантия от подслушивания, секретарям не надо зажимать потной ладошкой трубку, все равно отдельные слова можно было понять".

— Сеньор Вернье, ваш редактор сейчас в городе, — голос сама нежность, сразу ясно, лжет, — но он оставил записку… Ваш материал снят, его перенесли, но точный номер пока еще неизвестен.

— А в чем причина? — спросил Вернье, ярясь на себя: что может ему ответить эта красотка?

— Не знаю, право, сеньор Вернье… Позвоните в конце недели сеньору Тарденасу, всего хорошего…

Вот так взяли тебя в оборот, подумал Вернье, быстро это у них делается… Ну, что же теперь? Как поступать? Садиться за материал для Хора и его команды? Ты много лет был в их команде, сказал он себе, и неплохо жилось тебе, да ты и сейчас с ними, ты же страшишься нищеты, разве нет? А кто ее не страшится, возразил он себе, все боятся, кроме тех, кто по-настоящему талантлив, а таких единицы в этом мире, уж что-что, а таланты бог калькулирует, как самый строгий экономист, считая, видимо, нецелесообразным баловать нас, детей своих…

Он поднялся наверх, попросил официанта принести тройную водку, выпил, ощутил жгучее тепло и понял, что сегодня будет пить, пусть герр Хор ждет, надо же ему отоспаться в отеле, устал, как-никак старость…

Он вернулся домой на набережную, в большую квартиру, построенную этой зимой; три комнаты с окнами на Сену для детей, две для себя; выпил еще, лег на кушетку, поставленную на большом балконе, крикнул:

— Гала, ты никогда не жила с нищим?

Та пришла из кухни, села рядом с ним.

— Почему? Жила.

— Ну и как?

— С милым рай и в шалаше… Тебе худо? Этот самый немец обидел тебя?

— Он меня уволил… Я теперь нищий, Гала, — с какой-то неведомой, странной радостью сказал он. — Ты будешь жить с нищим?

— Я заработаю нам на жизнь в салоне, — улыбнулась Гала. — Какие пустяки, не думай об этом, милый… Мне попадались богатые идиоты, отчего-то везло на них, так что жить с таким умным, нежным и любимым нищим, как ты, это счастье…

— А как я стану помогать детям?

— Я отдам тебе все, что у меня есть, на первое время хватит мальчику и Мари… Не огорчайся, я хорошо зарабатываю в салоне, ты сможешь помогать им, только был бы здоров и оставался таким, какого я люблю… А ты? Скажи, ты еще любишь меня? Или я надоела тебе?

— Надоела, — сказал Вернье. — Терпеть тебя не могу… Ну-ка, дай телефон…

Он набрал номер Хора и сказал:

— Знаете, лучше все-таки вам отоспаться в самолете, я ничего не стану писать, мы же с вами старики, пришло время думать о вечности, Страшный суд, ад и тому подобное…

Положив трубку, он посмотрел на Гала.

— Слушай, а за что ты любишь меня?

Она усмехнулась.

— За что? Это по торговой части, когда любят за что-то. Ты прожил свою жизнь, я свою, каждый из нас видел многое. Но я никогда еще не встречала в моей прошлой жизни таких, как ты.

Цепь (иллюстрация № 3). 18.10.83 года

В двадцать часов сорок минут Майкл Вэлш отправил шифротелеграммы в европейские резидентуры ЦРУ, в которых были даны соответствующие инструкции по поводу "утечки информации", о причастности Дигона к событиям в Гаривасе — с одной стороны и гибели Грацио — с другой.

В двадцать три часа комиссар полиции Матэн с подачи Папиньона до конца убедился в том, что Шор не пойдет на компромисс, во-первых, и не откроет своих карт, во- вторых.

В двадцать три часа сорок три минуты об этом был проинформирован Джон Хоф.

В двадцать три часа пятьдесят девять минут сообщение обо всем этом ушло в Лэнгли.

Цепь (иллюстрация № 4) 19.10.83

В пять часов девять минут утра шифротелеграмма от Вэлша поступила в римскую резидентуру.

В двенадцать часов пополудни заместитель резидента ЦРУ встретился со Славко Кадричем за чашкой кофе в маленькой пиццерии, что неподалеку от Колизея (совсем рядом со "стеной наглядной пропаганды": границы Рима в пору античности; огромная территория империи; княжества времен краха; "Великая Италия" Муссолини и, наконец, нынешние границы республики очень впечатляют).

В пятнадцать часов Славко Кадрич оставил свой потрепанный "фиат" в центре Рима, поднялся по виа Венето, тщательно проверился, сел в автобус, спустился к вокзалу и здесь, возле кассы номер шесть, встретился с Францем Золли; беседа продолжалась пять минут; Золли получил портфель, где лежал паспорт на имя Фридриха Роделя, билет на самолет в Берн, водительское удостоверение и пять тысяч долларов; портрет Соломона Шора Кадрич сжег после того, как Золли сказал, что запомнил лицо инспектора; так же была уничтожена рукописная карта с нанесенным на нее маршрутом Шора, по которому тот возвращался из комиссариата домой, а также фотографии парка, где инспектор гулял со своей собакой Зуси.

В двадцать один час неизвестный на большой скорости сшиб Соломона Шора, который шел домой по темной маленькой улице после прогулки с собакой.

В двадцать один час тридцать семь минут Шор был доставлен в бессознательном состоянии в городскую клинику.

В двадцать два часа семь минут в клинику прибыл комиссар Матэн.

В двадцать два часа тридцать минут в клинику приехали представители прессы,

В двадцать два часа тридцать девять минут журналисты атаковали Матэна вопросами в узком больничном коридоре…

…Спланированный накануне Дэйвом Роллом скандал начался; неуправляемость процесса была кажущейся; возможные ходы противников заранее просчитаны на компьютерах, эндшпиль предрешен.

Ретроспектива IX (семь дней тому назад)

Джеймс Боу позвонил директору ЦРУ домой поздно, в одиннадцать.

— Слушай, дело стоит того, чтобы мы выпили с тобой по стакану молока. Как ты отнесешься к этому?

— Без молока не уснешь?

— Боюсь, что нет…

— Приезжай… Только возьми такси, ладно? И останови на углу, не доезжая до дома.

— Даже так?

— Всегда так, Джеймс…

Он встретил Боу на пороге, провел его в библиотеку; на втором этаже слышались громкая музыка и молодью голоса; директор пояснил:

— Вечеринка у детей, пусть уж лучше сходят с ума дома, чем в дискотеках, такая грязь, такое падение нравов, марихуана…

— Внеси предложение взять дискотеки под контроль, усмехнулся Джеймс, — только где ты станешь тогда черпать кадры осведомителей?

— Ты несносный циник, старина. Что стряслось?

— Дай молока, я действительно не могу без хорошего молока, а в отеле от меня шарахаются — молоко только по утрам, вечером изволь пиво пить…

— Снимай пиджак, сейчас принесу…

Только после того, как Боу жадно выпил целый пакет молока, сплошные сливки, он достал платок, вытер лоб и нос, расстегнул воротник мокрой рубашки и сказал:

— Слушай, старина, возникает любопытная штука… Вокруг интересующих тебя людей, особенно вокруг майора Лопеса, ходят парни Дигона, Рокфеллера и Дэйва Ролла…

— Ты преувеличиваешь…

— Нет, это действительно так… И они замыкаются на Майкле Вэлше, есть у тебя такой?

— Черт его знает, — ответил директор, — очень может быть, что и есть, знаешь, сколько их у меня… Только ради этого ты примчался ночью?

— Погоди, старина, погоди… Мы с тобою, по-моему, последний раз хитрили в Канзас-Сити, подсовывая друг другу содовую, чтобы не пить водку, которой нас там хотели накачать… Что случилось?

— Ты сошел с ума! — Директор даже закурил. — Как тебе не совестно? Я хитрю с врагами, и мне платят за это деньги, это мой бизнес, Джеймс, но я никогда не хитрю со своими, не говоря уже о друзьях…

Боу сунул в рот мятную сигарету, как и обычно, не стал прикуривать, снова полез за платком, скомкал его в кулаке, начал вытирать со лба и с шеи быстрые, похожие на слезы струи пота; потом тихо засмеялся.

— Хорошо, старина, ты так отменно ответил, ты же всегда был у нас самым ловким… Я все понял… Я понял теперь все…

— Что ты понял, Джеймс?

Он спросил это так, что Боу вдруг испугался; зачем я полез в это дело, подумал он, старая дружба, братья по колледжу, сентиментальная блевотина! Он ведь и от меня откажется так же легко, как от Вэлша, будто это трудно узнать, кто его первый заместитель! И поручит собирать данные на меня, и попросит кого-то третьего, со стороны написать сценарий обо мне, пока эти данные идут к нему из его резидентур…