Записки из арабской тюрьмы - Дмитрий Правдин

Привезли в знакомый подвал, где скопилось приличное количество зэков. Я был прав, если бежать, то только отсюда. Дисциплины — ноль. В этот раз даже забыли закрыть, и когда один бандюган прислонился к входной к двери, то выпал в коридор прямо на спящего надзирателя. Можно запросто было дать дубаку по голове и «сделать ноги», честно сказать, я еле сдержался тогда от такого соблазна. Полицай еще минуты три приходил в себя, силясь сообразить, что же произошло с ним, так крепко заснул на службе! Честь и хвала тунисским полицаям!

Ждал довольно долго, часа три, за это время весь пол покрылся толстым слоем бычков и харчков. Я уж начал было волноваться, как меня вызвали.

Надели наручники и отвели на второй этаж в зал судебных заседаний. О, это удивительное зрелище — суд арабской Республики Тунис!

Зал заседаний — большое помещение метров 15 на 10. Слева от входа деревянная кафедра, за ней в центре восседают в красной мантии судья и два каких-то мудака в черных мантиях, по одному с каждой стороны от него (может, прокурор и обвинитель, не знаю). На стенке, сзади судьи, висел огромный государственный герб Туниса, изображавший льва, корабль и весы, мне больше весы запомнились как символ правосудия.

Отдельно человек без мантии, что-то пишет, скорей всего секретарь.

Судья — араб лет 50 с умным лицом и властным взглядом, мудаки, что рядом с ним, похожи на хитрых жаб, секретаря не разглядел, так как он все время что-то строчил, не отрывая лица от бумаги.

Справа от входа — длинные ряды скамеек, на одной, ближе к выходу, заметил Ольгу и Мустафу, были и еще какие-то люди. Между кафедрой и рядами, в проходе, стояла специальная маленькая кафедра для одного человека, к ней подводят обвиняемого.

Привели и поставили в… очередь. Оказывается, в местный суд существует очередь как у нас когда-то за колбасой. Я приуныл поначалу, так как где-то 15 по счету стоял. Но странное дело: очередь двигалась довольно быстро, кто две минуты пробыл, кто пять.

Зашел, подошел к маленькой кафедре, судья называет фамилию, секретарь из стопки достает дело. Далее судья его листает, задает вопросы, что-то говорит, мудаки сбоку кивают головой, писарь пишет, все! Следующий!

Вот это суд! У нас в 30-е годы «тройки» и то, наверно, подольше судили!

Подошел и мой черед, дубак снял наручники, завел в зал, там свой надзиратель, сказал, чтоб сел на первый ряд. Сзади подсели адвокат с переводчицей, шепчут, мол, все нормально, не трясись. Где ж тут трястись-то не будешь, видел, как судят! Раз, два и готово, получи червонец, давай следующего! Тебе пятерка, не нравится — зачем машину угнал? Подавай на пересуд! Следующий! Украл мешок апельсинов, ай нехорошо, иди подумай, трех лет хватит? Много? Подавай на пересуд!

Тут только я понял, что судья-то мое дело видит в первый раз! Поэтому и посадили, что он читает его! Пока судья читал, Мустафа инструктировал, мол, на рожон не лезь, отвечай только на вопросы, только по существу. Спросили — ответь, все, никакой самодеятельности!

Я поинтересовался, а где доктор с отеля и доктор, который производил вскрытие, где полицаи, что меня задержали, где следак, где представители посольства?

Никого не будет, был ответ, консул занят, а тунисские деятели не соизволили явиться, хотя он их и приглашал.

Удивительно, но судья внимательно изучал мое дело, видно было, что оно его заинтересовало. Не знаю, сколько прошло времени, так как потерял со страху его счет. Наконец меня пригласили за тумбочку, Ольга встала рядом и переводила. Дело в том, что судебное заседание ведется на классическом арабском языке, разительно отличающемся от тунисского диалекта, многое из сказанного я не понимал.

После того как я представился, судья внезапно заявил, грозно посмотрев сначала на «правого», а затем на «левого» мудаков и потрясывая при этом мое дело:

— Я не понимаю, на основании чего этот человек год провел за решеткой?

Мудаки вжались, их глазки на жабьих лицах забегали, и они что-то начали тихо оправдываться, но судья, не слушая их, еще громче спросил:

— Здесь же четко указано, что причиной смерти явилось заболевание, а отнюдь не травма! Почему он просидел год! Почему его вообще арестовали? — затем уже обратившись ко мне, он спросил: — Вам объяснили причину ареста?

— Нет, ваша честь!

— То есть вы все это время не знали, за что вас держат в тюрьме?

— Я узнал только через полгода, что поначалу обвиняли в убийстве, а потом заменили на нанесение телесных повреждений.

— А вы били покойную?

— Нет, ваша честь, она поскользнулась в бассейне и, думаю, отсюда и синяки.

— Эти синяки, как отмечают эксперты, не могли повлиять на летальный исход, смерть наступила от панкреонекроза. И здесь это прописано. Неужели это дело надо было доводить до суда? — и он снова грозно посмотрел на мудаков. — Нельзя было сразу определиться, виновен человек или нет? Ладно, мы не будем здесь и сейчас обсуждать, почему так вышло, давайте закончим с обвиняемым. У вас есть что добавить?

— Да, ваша честь! Я бы хотел обратить внимание, что Наталья умерла очень быстро, а это может быть следствием воздушной эмболии.

Ольга удивленно посмотрела на меня и не стала переводить последние слова, а вместо этого обратилась к судье с просьбой поговорить с адвокатом. Судья разрешил, и я сел на лавочку.

— Опять ты с этой эмболией! Зачем? Все же хорошо началось? — начал сердиться Мустафа.

— Я хочу, чтоб правда восторжествовала!

— Какая правда? Сейчас есть возможность выиграть процесс! Если начнешь гнуть свое, дело отправят на доследование, а тебя обратно в тюрьму! Это еще год-полтора будет следствие идти!

— Ну, потерплю! — заупрямился я. — Год отсидел, еще год подожду, главное, чтоб этих козлов на чистую воду вывести.

— Как мы их выведем? — удивился Мустафа.

— Ну, я вижу, что вы честный человек, и вы мне поможете!

— Нет, я тебе в этом деле не помощник! Я брался защитить тебя в суде при условии, что ты не убивал эту девушку. Я знаю, что ты не убийца, но идти против системы я отказываюсь! У меня дочь во Франции учится, ее надо доучить и поставить на ноги!

— Мустафа, но Наталья тоже была чья-то дочь и мать! Неужели убийцы останутся безнаказанными? — пытался я доказать свою правду адвокату.

— Евгений, пойми, если дело отправят на доследование, ты не выйдешь из тюрьмы, тебя там просто убьют. Ты, наверное, видел, как это делается? Подушкой придушат и все, концы в воду! Могут просто вызвать одного во двор и пристрелят, скажут при попытке к бегству! Есть много способов убить человека в тюрьме! Мне продолжать?

— Не надо, — я понимал, что он прав.

— Если тебя до сих пор не убили, то потому, что им этого пока не надо. Год подержали, все, время прошло, тебя оправдывают, улик-то нет никаких! Видел, как судья ругался! Езжай в Россию! Полезешь на рожон, прибьют, а я начну помогать, и меня вместе с тобой, и Ольгу. Ты все понял?

— Да, понял! Поступайте, как надо!

Мустафа объявил судье, что мы закончили совещаться и процесс возобновился. Я заявил судье, что мне добавить больше нечего, после слово взял адвокат. Он вкратце напомнил причину моего ареста, отметил, что причиной смерти покойной явилось заболевание, что синяки, обнаруженные на ее теле несущественные и к смерти не могли привести, тем более что они старые. Обратил внимание, что против меня нет никаких прямых улик, нет ни вещественных, ни свидетельских показаний, что, наверное, имела место досадная ошибка по ведению следствия, что, к несчастью, еще встречается на местах. В заключение Мустафа попросил признать меня невиновным и исправить недоработку следователя, оправдать за отсутствием состава преступления и выпустить меня на свободу.

Судья выслушал адвоката, потом обратился к мудакам, есть что добавить? Те ответили, что нет, все и так ясно. После сказал, что о своем решении он сообщит после 16 часов.

Дубак вывел меня из зала, надел наручники, тут подошли Мустафа и Ольга.

— Я думаю, все будет хорошо! — обнадежил адвокат.

— А меня сейчас куда?

— Думаю, обратно в тюрьму, сейчас только час дня. Я дождусь результатов. Если тебя освободят, то привезут туда, где арестовывали, я тебя там буду ждать. Давай, до вечера.

— Узнаете приговор — позвоните матери! — попросил я Ольгу.

Через час я уже сидел в камере и рассказывал о процессе. Мне оставили обед, но есть не хотелось, я каждые пять минут смотрел на часы, но стрелка словно прилипла к циферблату, так она медленно отсчитывала время. Около 17–00 пришел Болтун и сказал, что в тюрьму пришли факсы с приговорами, сейчас их разрежут, и он постарается узнать насчет меня.

Эти 30 минут, что Болтун отсутствовал, показались мне вечностью, наконец он вошел и сообщил, что я оправдан за отсутствием состава преступления. После этих слов у меня подкосились ноги, я сел на чью-то кровать и не мог ни стоять, ни говорить, меня душили спазмы. Год! Год! Целый год я просидел в тюрьме за чужие ошибки!