Кабанье урочище - Евгений Константинов

– Да, с удовольствием, дядя Петь! Сейчас, только за фотиком сбегаю.

Евдокимыч ничуть не врал Павлу Балашову, когда говорил, что его дочь Ниночка уже подростком начала заглядываться на мужчин. Так оно и было на самом деле. По подсчетам самой Ниночки, – тех, с которыми она переспала, накопилось очень даже немало. Она даже вела так называемый «любовный дневник», в котором сама себя называла «ловелаской». Дневник представлял собой нечто вроде альбома, в который она записывала имена и если узнавала – фамилии своих кавалеров, а если получалось, то и вклеивала их фотографии. После каждого секса она старалась рассказать о нем в своем альбоме: в каких позах все происходило, сколько раз он и «ловеласка» испытали оргазм, и обязательно ставила оценку любовной связи по десятибалльной шкале, – случись эта любовная связь в постели, в машине, в поле, в лесу, на берегу реки или в самой реке…

Не то чтобы она действительно испытывала любовь к каждому своему мужчине, просто наслаждалась общением с партнером по сексу. Для нее это было своего рода хобби. При этом Ниночка придерживалась строгого правила, даже принципа – никогда не заниматься любовью с лысыми и даже коротко стрижеными мужчинами. Это не было связано с тем, что после «вспышки» и ее голова, и голова ее отца стали голыми, как бильярдные шары. Она и до того катаклизма, не отдавала себе отчет, почему с детства сторонилась лысых парней, хотя среди них встречались и вполне привлекательные и общительные – взять того же Сфагнума.

Возможно, потому что сама всегда носила роскошные волосы, такие же, какие носили рок-музыканты семидесятых годов, музыку которых обожала. А еще рок-музыканты, как и ее отец, носили бороды, усы и бакенбарды, и это Ниночке тоже бесконечно нравилось. Когда же дочь бывшего лодочника не по своей воле лишилась волос и была вынуждена надеть парик, лысые и коротко стриженые мужчины стали для нее и вовсе противны. Среди них был и ее родной отец, который воспользоваться париками, видите ли, не пожелал. И хотя жили они под одной крышей, Ниночка старалась не смотреть в лицо родного отца, да она с ним практически и не разговаривала – было из-за чего.

Зато от местных мужчин, только не лысых и не коротко стриженых, озорного взгляда не отводила, и догадливые, – чего от них хочет симпатичная девушка, не упускали возможности пойти, что называется, на контакт. И как-то уж так сложилось, что никто в связи с этим никаких слухов не распускал, не сплетничал. Разве что Лёва, «повинившийся» перед Павлом, что переспал с Ниночкой…

Для ловеласки Лёва стал третьим из группы рыболовов, приехавшей на соревнования. И в тот момент, когда еще один кандидат в списке новичков, намеченных для охмурения, то есть, Волгарь – симпатичный, волосато-бородатый, растрепанный, с горящими глазами, буквально ворвался к ней в палатку, на лице Ниночки сразу же появилась плотоядная улыбка…

– Осока, а можно поинтересоваться? – спросил Магз после поимки очередной чехони.

– Хочешь узнать, почему я работаю егерем? – предвосхитила она вопрос.

– Да.

– Мой папа в этом деле профессионал. Вот я в него и пошла.

– А кто твой папа?

– Ты его знаешь. Он хозяин трактира «Бодрые поползновения» – Алексей Леонидович по прозвищу Монокль.

– Ого! – удивился Магз и тут же сосредоточился на вываживании еще одной рыбины, на этот раз оказавшейся сельдью.

– Но работа егерем опасная, – сказал рыболов, вновь забрасывая блесну. – Очень опасная. Почему же папа тебе позволяет бегать по заповеднику?

– Мой папа великий мужик, я бы даже сказала – уникальный мужик. Он таскал меня на рыбалку и охоту чуть ли не с пеленок. По его словам, я поймала свою первую рыбу прежде, чем начала составлять слова в предложения.

– Офигеть можно! – покачал головой Магз. – И, что же, и сейчас неплохо рыбачишь?

– Я все больше охочусь, – Осока улыбнулась нахлынувшему воспоминанию. – Свою первую утку я подстрелила в пятилетнем возрасте. Как-то осенью, когда северная пошла… Ты понимаешь, о чем я говорю?

– Да, конечно. Это когда перед наступлением морозов перелетная птица летит в теплые страны. Хотя, сам я не охотник, но мне Пашка Балашов про свои охотничьи приключения много рассказывал.

– Зато ты рыболов классный, – похвалила Осока, принимая из его рук упитанную сельдь.

– И как же ты, будучи дитем малолетним утку убила? – спросил польщенный Магз.

– Папа притащил меня в охотничий шалаш, который сам построил на берегу одного из заливчиков этого самого озера. Все в шалаше специально оборудовал: две сидушки – себе и мне, подставочки, специальные упоры сделал, держатели для ружья.

Он и прежде меня на охоту постоянно брал, а тут разрешил мне выстрелить впервые в жизни. Мне хоть и пять лет было, но воспоминание на всю жизнь осталось. Папа установил ружье таким образом, чтобы оно прикладом в заднюю стенку шалаша упиралось, цевье – на специальную подставку, ствол – тоже. Показал, как целиться, как на спусковой крючок нажимать. Только самой нажать на спусковой крючок у меня сил не хватило. Представляешь, налетает на нас стая кряковых, я прицелилась в самую ее середину, а выстрелить не получилось. У меня слезы на глазах, а папа меня по голове погладил, свой палец на мой положил, и когда следующая стая на выстрел налетела, – нажали мы на спусковой крючок с ним вместе. И ведь подстрелили крякуху, причем, селезня.

– Я офигеваю! – сказал Магз, задержавшись с очередным забросом, чтобы дослушать историю.

– Я тогда тоже офигела. Папа, что-то неправильно с установкой ружья рассчитал, и мне так от отдачи прикладом по руке и скуле долбануло, что искры из глаз посыпались. Но это еще не все. Селезень, нами подбитый, шмякнулся не в воду, а прямо в наш шалаш и угодил прямо папе в голову. Представляешь – полтора килограмма тебе с неба на скорости в башку врезаются?

– Я офигеваю!

– Папа даже сознание потерял и со своей сидушки на пол свалился. Я – как заору – и от боли, и от страха, слезы ручьем. Но папа быстро очухался, меня успокоил, и пошли мы с ним домой – травмированные, зато с трофеем. С моим первым в жизни трофеем!

– Да-а-а… – не нашел больше никаких слов Магз.

– Когда мы домой вернулись, и моя маман нас увидела: папин глаз заплывший, мою щеку и мою руку, которая плетью висела, сначала, вроде бы заплакала, а потом раскричалась, мол, не намеренна больше с таким идиотом-мужем под одной крышей жить. Потом кое-какие свои вещички собрала и дверью хлопнула. С тех пор я ее не видела. Только спустя некоторое время узнала, что маманя не просто от нас ушла, а к своему давнему любовнику богатенькому убежала. Сука… Да ты лови, лови, не теряй время-то.