Теория выигрыша - Светлана Анатольевна Чехонадская

Впрочем, теперь они могли ходить и по валютным супермаркетам. Их самый первый – он находился напротив МИДа, его вывеску украшал какой-то пацаненок в красной шапке, типа Буратино, – Верка запомнила навсегда. Там они впервые попробовали йогурт, он был из тропических фруктов – она помнила, как стояла, раскрыв рот от его неземного вкуса, хотя впоследствии такой не любила, – а также варенье из апельсиновых корочек, тоже вещь неплохую, оригинальную. В общем, вокруг бушевала Москва первых дней торговой либерализации, а они сидели в тихой гавани достатка. Лидия уже от «марсов» морду воротила: примитив. Подавай ей «газеллу». Что ж, и это мы теперь можем позволить. Вот и поспорьте, что овощи – это самое сытное на земле.

Дочь говорила ей впоследствии, что с такого поста уходят с огромными коттеджами и личным самолетом, но это было неправдой. Столько тогда не зарабатывали, и не потому, что было невозможно столько заработать. Заработать-то можно было, и легче, чем в любые другие времена, но мозг не производил необходимости таких заработков. Это еще было не принято, неприлично и главное – за пределами воображения. Огромные деньги могли заработать только те, кто любил деньги сами по себе. Возможно, жили тогда и другие личности: те, кто умел переводить цифры со многими нулями в реальные картинки мечтаний. Но для этого надо было представлять Богатую Жизнь. И не советскую богатую жизнь, а настоящую богатую жизнь. Наверное, это должны были быть дипломаты, внешторговцы какие-нибудь, да и то вряд ли. Тогда ведь у всех стояла в башке какая-то перепонка, не дающая даже самым фантазерам нафантазировать что-то большое на слово «богатство». Верка на совещаниях в мэрии с разными людьми общалась: и с директором всех кладбищ, и с главами округов. Все они тогда были с этой перепонкой, все жили скромно, да и шифровались по старой памяти. Ходили в отечественных костюмах и говорили о деле, осуждая хапунов – миленьких маленьких хапунчиков того времени. Ну, жены у них начинали мутить кое-какой бизнес: смех один. У одного главы округа жена имела фирмочку по пошиву штор. Так он ей сделал заказ на пошив штор для всей префектуры. Об этом тогда говорили: ну и ну. Вот так прохиндей!

Перепонка в башке, не иначе.

Как получилось, что перепонка лопнула сразу у всех? Когда это произошло? Верка не смогла бы точно ответить на этот вопрос, хотя стояла на пороге огромного состояния, не видела его в упор и вдруг прозрела.

Она догадывалась, что лопание перепонки произошло именно тогда, когда начались неприятности. Она даже вспоминала, как однажды зашлось ее сердце при мысли о том, что рынки-то, рынки-то какие стали – разбухшие от денег.

Ее пригласил к себе на ужин один директор из азербайджанцев, и она увидела, что в доме может быть как во дворце. Он показал ей не только позолоту, лепнину и штукатурных ангелов под куполом, он показал ей деревянные полы, не смейтесь, и оказалось, что полы – это самое дорогое, дороже позолоты, лепнины и ангелов, сто долларов метр! А потом достал и вовсе невиданное – переносной телефон без проводов, немаленькую такую коробку стоимостью пять тысяч долларов. Говорил по нему директор очень быстро, явно экономил минуты, но счета, сказал, все равно огромные. «Полторы тысячи долларов в месяц». Верка рот открыла. «Это потому что связь через спутник» – объяснил директор и честно добавил, что вещица нужна ему для имиджа.

«Имиджа» – мысленно повторила она. Это было новое слово, и тянуло от него могильным холодом грядущих перемен. Уж она-то эти признаки всегда умела чувствовать.

Домой Верка вернулась задумчивая. Картошка может превращаться в деньги практически до бесконечности, это она давно знала, но вот что и деньги могут превращаться в предметы до бесконечности – это для нее было в новинку. Она-то думала, что уже исчерпала покупательную способность этих бумажек, ну, сколько можно «газеллы» купить – тонну? Оказывается, она даже еще не приступила к настоящему превращению денег в богатство. Было, отчего задуматься.

На следующий день к ней пришли азербайджанцы. Представились посланцами директора рынка и предложили невероятное дело. Мол, у них несколько вагонов мандаринов, все из Аджарии. И еще у них три ящика маленьких черных наклеек. Наклеиваешь наклейку на мандарин – получается мандарин марокканский. Сильно дороже. Закупили по три рубля, продаем по шестьдесят.

От вас холодильники и бумаги. Прибыль пополам.

Она аж оторопела от их наглости. Ну, ничего не боятся!

Впрочем, еще позавчера она подумала бы, что они дураки: так рискуют ради сумасшедших денег, которые не на что потратить. Квартира в высотке на Котельнической в тот год стоила пятнадцать тысяч долларов, а тут такая сумма, ну, не будешь же покупать всю высотку?

Теперь она, по крайней мере, поняла, ради чего рискуют.

Зачем высотку? Можно парочку телефонов со спутниковой связью, можно и деревянные полы за сто долларов метр. И если есть полы за сто долларов метр, то какие в мире есть ковры?

Верка была человеком старой закалки и пришельцам категорически отказала. Она ожидала, что теперь к ней будут подваливать то одни, то другие, и даже готовилась к разным хлопотам. Теперь она понимала, что большое количество вещей, без которых она обходилась всю жизнь, но которые, оказывается, существовали, должно вызывать в людях некую жажду. И вот эта жажда будет толкать к Верке жаждущих с разными предложениями.

Верка не учла силу этой жажды.

Не учла, что она способна сокрушить любые преграды.

Точнее, как не учла…

Пожалуй, Веркиной логики и торговой привычки быстро считать хватало на простой вывод: если не ограничено число благ, то и жажда благ может быть неограниченной. В девяностые начали постреливать, она вполне допускала, что именно из-за этой жажды и стреляют. Дальше от нее требовалось решение, так, на всякий случай: а если и моя база являет собой слишком уж интересную наживку? Что делать будем? Чего требует от нас время, каких решений?

(Мы ведь помним, что она никогда не считала себя сильнее времени).

За этим решением она поехала к Мокеевой, бабе еще более тертой, чем она сама.

– На меня давят, – призналась Мокеева. – Наша задолженность по продовольствию для города огромная, боюсь, вас всех специально банкротят. Ты понимаешь, твои холодильники – это что? Это заложил овощи осенью, а продаешь весной. Считай, по сколько заложил и по сколько продаешь. Твои мандарины, Вероника, это фигня. Мелочь. Зачем им, чтобы мой департамент все это контролировал? Да меня, Вероника, убьют, чтобы я не мешала.

– Убью-у-т, – задумчиво протянула Верка.