Внук Персея. Сын хромого Алкея - Генри Олди

Мол, слезай, приехали.

Амфитрион с Тритоном вышли вперед. Встали против оборванцев. Тритон тоже ухмылялся: предвкушал потеху. Залежалась дубина без дела! За спиной раздался мерный шелест – быстрее, еще быстрее! – но оборачиваться было нельзя. К счастью, главарю хватило ума. Не стоит добыча проломленных голов. Чья возьмет, это еще у богов на коленях. А то, что не вся шайка завтра рассвет увидит – тут к пифии не ходи. Рваная Губа мотнул головой, как лошадь, отгоняющая слепня, и разбойнички попятились, освобождая путь. Дюжина ударов сердца – и дорога вновь пуста.

Шелест за спиной стих. Амфитрион обернулся. Ликимний опустил пращу с увесистым голышом. Опасливо покосился на родича – ну как взбучку устроит? Чтоб не лез, куда не просят. Амфитрион кивнул с одобрением:

– Развилку на сосне видишь?

– Ага!

– Попадешь?

Гордясь собой, Ликимний крутнул пращу. Камень чиркнул по стволу на ладонь ниже развилки, сорвав кусок коры. Не Кефал, конечно…

– Упражняйся по дороге. Пригодится.

Телеги вереницей сонных черепах тащились по горам. Время от времени ломались: колесо слетит, ось треснет, ремешок в упряжи лопнет. Ограбить их пытались, что ни день. Нападать не спешили: прятались в скалах, орали для устрашения. Ликимний сразу начинал выцеливать притаившегося врага, яростно орудуя пращой. При виде охраны, готовой к драке, грабители, поколебавшись для приличия, решали не связываться. Купец радовался: двоих нанял, а они за дюжину отрабатывают! Орлы! Львы! – поведут бровью, враги бегут без оглядки.

Накаркал, ворон колченогий.

До Коринфа было рукой подать. Горы уступили место холмам, густо заросшим вереском. В бирюзовой чаше неба плавали медузы облаков. На них охотился ястреб. Телеги шли ходко; торговец, жмурясь на солнце, затянул песню…

Эти не стали загораживать путь. И пугать издалека – тоже. Гурьбой выскочили из‑за валунов; молча, будто немые, ринулись к телегам. Хотели застать врасплох. Мертвецов проще обирать, проще и безопасней. Дротик первого целил в живот Амфитриона. Сын Алкея с неправдоподобной четкостью видел щербатый, грязный от засохшей крови наконечник. Такой разорвет потроха в клочья.

«Ты должен видеть удар! Не оружие, не врага. Удар!»

Он едва успел увернуться. Иззубренная медь вспорола хитон, оставив на коже багровую ссадину – и застряла в борту телеги. Меч? Нет времени. Кулаком в зубы – хруст, храп. Коленом между ног. Разбойник сложился пополам, и камень, подхваченный с земли, раздробил ему затылок.

Теперь – меч.

Кричит Алкмена. В голову оборванца с ножом летит корзина. Тот, смеясь, уклоняется. Прижавшись спиной к телеге, женщина пытается нашарить еще что‑нибудь – швырнуть в рябую харю. Оборванец делает шаг вперед, поигрывая ножом. Мигом позже горло его распахивается второй усмешкой – красной, жуткой. Кровь хлещет на Алкмену, на мешки с зерном…

– Под телегу! Быстро!

– Сзади! – Алкмена и не думает прятаться. – Берегись!

Тяжелый клинок наискось развалил голову бородача‑атамана. Брызги на лице, на губах: жар, горечь, соль. Пир бронзы. Щедрый, хлебосольный пир. «Тот не Амфитрион, у кого не обедают…» Где‑то рядом медведем ревел Тритон, круша дубиной направо и налево. Никто не ушел живым. Двое бежали; Амфитрион догнал беглецов и зарубил. Со спины, на ходу. Вернувшись, дорезал раненых. Ликимний, с самого начала забившийся под телегу, смотрел – и икал от страха. Зря, подумал сын Алкея. Что – зря? Почему? Он не знал. Он знал другое.

В следующий раз он убьет снова и снова.

В Коринфе его ждал очередной гонец. И добро бы от Сфенела! Атрей и Фиест, братья‑враги, напоминали о себе. Звали изгнанника в Мидею; в один голос клялись, что очистят. По‑родственному, в память о былой дружбе… «Нет,» – сказал Амфитрион. Кто угодно, только не эти. Был и второй гонец, от телебоев. Птерелай, вождь пиратов, предлагал свои услуги по очищению. Уважая чужую доблесть, ценя благородство… «Нет,» – сказал Амфитрион. Кто угодно, только не этот.

«Два выхода! – хохотал во тьме прошлого знакомый голос. – Два выхода из любого тупика! И оба тебе не понравятся…»

В Коринфе ему отказали. Мегары, Клеоны… Отказ за отказом. Южная дорога из Клеон вела домой, в Арголиду. Амфитрион помнил: на середине этой, петлистой как змея, дороги правит мелким городком басилей Меламп – ядовитая тварь двадцать лет назад пыталась отравить великого Персея, Амфитрионова деда. Никто иной, как Меламп, обещал ему два выхода из тупиков[71]. Третий выход Амфитриону тоже не нравился, но выбора не осталось. «Время, – подумал он. – Пришла пора внуку взыскать дедов долг.»

Внук Персея еще не знал, что Меламп при смерти.

– Разве это Меламп? Это кусок бессмысленного мяса. Дряхлость, хвори, слабоумие. Очищение гостя? Он ходит под себя. Родного брата не узнает. Ему с боку на бок перевернуться – что гору из земли вырвать. Куда тут очищать… Мелампиды ждут, не дождутся, когда же любимый родитель отправится в Аид. Что я здесь делаю? Сижу в гостевом доме, дурак дураком. Жую дармовой хлеб. Одичал – хуже зверя. Алкмена хоть отдохнула чуточку…

– Так ты уйдешь с Пелопоннеса?

– Не знаю. Еще не решил.

Гий смотрел на друга детства – глина и лед, и бронза. Он знал: улови Амфитрион в его взгляде хоть толику жалости – прибьет, выгонит. В жалости ли нуждался сын хромого Алкея? Нет, в ином, чего Гий дать ему не мог.

– Что передает мне Сфенел?

– Сфенел? – бей сразу, вспомнил Гий. Бей правдой. – Ничего.

– Врешь.

– Он, может, и передал бы, да не с кем. Твой отец, едва с шестым гонцом переговорил, велел ему остаться в Тиринфе. Сказал, что ты вырвешь такому придурку ноги. И вызвал меня.

– Тебе я не вырву ноги?

– Мне? Ни в коем случае.

– Потому что мы играли на берегу в Персея и Медузу?

– Потому что я – слова твоего отца. У слов нет ног. У слов есть только язык, произнесший их, и этот язык – в Тиринфе.

– Я хочу услышать эти слова.

– Верни мне мою дочь, – сказал Гий. – Не позорь меня перед людьми.

– Что‑то еще? – отвернувшись, глухо спросил Амфитрион.

– Мама плачет ночами. Если нет сына, верни хотя бы дочь.

– Все?

– Все.

Амфитрион долго молчал, прежде чем кивнуть.

– Скажи отцу, – бросил он, глядя в пол, – что у Анаксо никогда не было сыновей.

У Гия глаза полезли на лоб. Но, советник и сын советника, быстро сообразил, что к чему. Тут не требовалось много ума.

– Понял?

– Понял. Не было сыновей. Что тут сложного?

– Молодец. Далеко пойдешь.

В устах изгнанника это звучало издевкой.