Кентуки - Саманта Швеблин

слов, отсоединился. Он подошел к Еве и показал ей свой телефон, водя пальцем по экрану, словно передвигал разные картинки. Ева уставилась на них, и рот ее скривила странная гримаса, но потом она не сдержала улыбки, быстрой и порочной, какой Эмилия никогда у нее прежде не замечала. Ева выпустила из рук сумку и коврик и села. Перевела взгляд на стоявшего на полу кентуки, который подошел к самым ее ногам, потому что Эмилия хотела увидеть девушку с самого близкого расстояния, так отчаянно ей требовалось понять смысл всей этой сцены. Ева нагнулась к крольчихе. Она сидела на полу скрестив ноги и с телефоном в руке. Затем набрала номер.

В квартире Эмилии раздался звонок, но так как на беднягу одновременно обрушилось слишком много всяких неожиданностей, она ответила не сразу. Телефон вибрировал на письменном столе, пока крольчиха не подтолкнула его к руке “хозяйки”. Высветился номер Клауса. Когда Эмилия наконец взяла трубку, Ева в Эрфурте опять посмотрела на нее и улыбнулась. Она заговорила по-немецки, но на экране компьютера шел перевод.

“Привет. – По телефону ее голос звучал строже и взрослее. – Ваша крольчиха прислала мне фотографии, на них вы разговариваете с моим женихом. – Она обращалась к Эмилии на “вы”. – А также она прислала фотографии вашей квартиры, где полно наших фотографий. Но главное – прислала снимки, сделанные вами. И знаете, как мне кажется, эту вашу тамошнюю крольчиху, которая оказалась пуританкой, все то, что она наблюдала, просто взбесило”.

Эмилия изо всех сил пыталась понять, о чем, собственно, идет речь, но у нее ничего не получалось.

“Ваша собственная крольчиха, насколько можно судить, сильно разочаровалась в вас, имейте это в виду. И еще я хочу сказать… – Теперь голос Евы зазвучал сурово, но был таким чувственным, что у Эмилии мурашки побежали по спине. А девушка закончила с расстановкой: – Эмилия… – Она знала ее имя. – Мне очень нравится, просто ужасно нравится ваше старушечье нижнее белье”.

Неужели она видела ее в бежевых панталонах? В тех, что доходят почти до груди?

“Очень, – повторила Ева, глянув на Клауса, – оно очень нравится нам обоим”.

Эмилия подскочила на своем стуле и опрокинула чашку с чаем, забытую рядом с монитором. И теперь стояла у стола, не зная, как успокоить сердце, которое билось как бешеное. И вдруг Эмилия сообразила, что все еще прижимает телефон к уху.

– Но, сеньорита… – Она хотела было что-то возразить, однако собственный слабый и сиплый голос лишь напомнил ей, какая она и на самом деле старая.

Эмилия не находила, что тут можно добавить. И оборвала связь. В Эрфурте Ева посмотрела на телефон и что-то сказала Клаусу, а тот расхохотался, взял Еву за руку, потом рывком оторвал от пола и начал стягивать с нее спортивные брюки, в которых та занималась своей йогой. Эмилия в ярости выключила компьютер. Но сразу же опять включила. Ева снимала с Клауса трусы. Как совсем отключить этот кошмар? Эмилия потыкала в контроллер и нашла красную кнопку, на которую раньше никогда не обращала внимания.

“Вы желаете отключить соединение?”

Эмилия нажала на кнопку “Да” и вцепилась в спинку плетеного стула. Она так крепко сжала ее, что прутья заскрипели и на спинке остались непоправимые вмятины. На экран выскочила красная табличка: “Соединение прекращено”. В первый раз Эмилия видела на своем компьютере нечто столь большое и красное, но, казалось, ее тело и голова уже не были способны ни на что реагировать. Она словно окаменела от страха и обиды. Кентуки смотрел на нее с другого конца стола, и взгляд у него был осуждающий, но Эмилия не собиралась больше терпеть ничего подобного. Она неожиданно вспомнила Клауса: он научил ее тому, как в современной жизни надо убивать кур. Эмилия схватила кентуки, отнесла на кухню и сунула в раковину. Когда она отпустила его, чтобы открыть кран, он попытался улизнуть, но она крепко взяла его за уши и со всей злобой и со всем отчаянием, на которые только была способна, толкнула под струю воды. Крольчиха визжала и трепыхалась, а Эмилия вдруг подумала: что сказал бы сын, если бы мог тайком наблюдать за ней в такой момент, очень ли стыдно ему было бы за мать, если бы он увидел, как ее руки крепко держат под водой кентуки, закрывают ему глаза, изо всех сил прижимают к сливному отверстию и не отпускают до тех пор, пока маленький зеленый огонек внизу не перестал мигать?

* * *

Он не видел Луку уже почти две недели. Иногда во время встреч с психологиней, ссор с женой или бесед с женщиной – социальным работником Энцо одолевал страх: он сознавал, что может потерять право опеки над сыном. Ему стыдно было вспоминать, как всего пару лет назад судья признал его бывшую жену недостаточно психически устойчивой, чтобы воспитывать ребенка, и сейчас его приводила в ужас мысль, что тот же самый судья решит, будто отец в данном случае – еще худший вариант. Энцо знал, что психологиня часами беседовала с Лукой, и, по его догадкам, она, как человек более образованный, чем мать мальчика, и более информированный о всякого рода отклонениях от нормы, наверняка все их пунктуально перечислила мальчику, растолковывая детали, если до него что-то, по ее мнению, не доходило, или рисовала на бумаге то, что нельзя выразить словами, когда ответы Луки звучали невнятно. Но Энцо уже не мог защитить сына, и вина тут целиком лежала на нем самом. Мальчику обо всем расскажут и обо всем его расспросят, а потом ребенку надо будет научиться как-то с этим жить.

“Оценка причиненного вреда” потребовала трех встреч в течение одной только недели, а также посещения комиссариата, куда они отправились вчетвером: отец, две сумасшедшие бабы и мальчик – иначе говоря, трое взрослых и ребенок, а иначе говоря, ребенок, которому ни в коем случае не следовало ходить в комиссариат и который заслуживал себе в воспитатели кого-нибудь получше этих троих взрослых. Лука молча все терпел. И то, что женщины потребовали завести дело против кентуки, и то, что по закону завести такое дело было невозможно, о чем дежурный полицейский снова и снова пытался им втолковать. Энцо вынужден был подписать общий договор, где обязывался отключить кентуки, обещал в самое ближайшее время переменить место жительства и соглашался на то, что начиная с данного момента мать получает право посещать их, не предупреждая о своем визите заранее, чтобы убедиться, что в доме не происходит ничего подозрительного и с Лукой все в порядке.

Теперь, после того как все бумаги были подписаны, Энцо мог опять встречаться с сыном, поэтому, когда он