bratia - Gradinarov

– Я рад встрече с умными людьми! – заулыбался Гаврила. – Давайте допьем зелье да пофилософствуем. Мозги освежим.

Он собрал в пучок длинные волосы, причесал бороду и больше походил на священника с умными задумчивыми глазами. Выпили не чокаясь.

– Да, Петр врезался европейской цивилизацией в русскую жизнь, в русский быт, в русскую культуру. Он не сразу понял, что носить европейский парик на голове сможет каждый россиянин, но мыслить по-европейски – нет. У нас свой образ мыслей. Мы не просчитываем, как европейцы, во сколько обойдется следующий день жизни. Мы просто радуемся тому что Бог послал. Мы можем поститься всю жизнь и не жаловаться на Бога, что живем впроголодь. Российская свобода – это просторы Сибири. Тут свои законы, а проще – нет их. Люди живут по наитию, Бога чтят.

– Мы Бога тоже чтим, – сказал Сигизмунд. – Но свободу, вероятно, больше. А другие молчат, или им заткнули рот. Например, Малороссия, Литва, Финляндия, Лифляндия. Кавказ, в лице Дагестана с Чечней, огрызался, пока имам Шамиль в плен не попал. Теперь тоже затихли. А мы, поляки, как сжатые пружины. Всегда норовим выпрямиться. Вы ответьте, Гаврила Петрович, зачем России Польша? Земель не хватает? Так вся Сибирь безлюдная. А неразведанных богатств сколько! Даже здесь, в вечной мерзлоте, Сотниковы нашли и уголь, и медь, и графит! А леса, реки, озера! Рыба, птица кругом! Брать некому! Такие земли отданы под каторгу. Только Россия позволяет подобную роскошь. Другие страны – отхожее место отдают под темницу. А ваш царь холодом, отдаленностью да бездорожьем страшит кандальников. Из Сибири далеко не убежишь. Или в тундре, или в тайге смерть найдешь.

– Польша, думаю, нужна России как щит от Франции и Пруссии. Петербург ведь от них недалече. В случае военной кампании – это опасно для нас. Недаром он и финнов держит перед шведами. Несчастье Польши в том, что она не знает России и не понимает. Вы это сами испытали. А Польша как гулящая девка между кавалерами. Не знает, кому подмигнуть. То ли Франции, то ли Пруссии, то ли Англии? Но только не России. Ваши патриоты в кавычках за последние двести лет до крайности запутали ситуацию, что ее просто не распутаешь. Придется саблей рубить, как пытались вы в 1861 году. Но где сабля, там кровь. А что холуйство у нас не перевелось и долго не переведется, я согласен. Терпеливый народ россияне. Но надежда есть, если верить мысли: «Сила есть и в терпении». А осваивать Сибирь надо! Да, в империи людей не хватает, чтобы заселить такие просторы. Вот и заселяют такими, как вы. Возьмите наш Туруханский край. От Енисейска до Дудинского почти на каждом станке остроги, где сидят заключенные. Кто здесь по своей воле живет? Не знаете? Почти никто! Казаки? Нет! Они по принуждению службой идут вахтерами хлебозапасных магазинов. Присяга их держит! Священники? Епархия направляет. Надо тунгусов крестить. Затундринские крестьяне? Их предки бежали сюда от закона и царской секиры. Пожалуй, Богом расселенные здесь тунгусы да купцы ходят сюда по своей воле. Сибирь начиналась казаками, продолжается ссыльными, а закончится вольными людьми. На ее просторах можно разместить не только Польшу, но и всю Европу. Места хватит! И немцам, и французам, и голландцам, и англичанам. Они накинулись на Африку, Индию, где теплей. Колоний уйму захватили. Сюда их надо. Пусть бы обустроили Сибирь. Ведь Петербург строили иноземные архитекторы на бумаге, а на болоте – наши крепостные умельцы.

– Красоту столицы все же создавали они, а не вы, россияне, Гаврила Петрович! – напористо сказал Збигнев. – С тех пор и ломаете шапку перед иноземцами, а своих мастеров хаете.

– И освоили б они Сибирь, да уж больно их глухомань страшит! Морозы изведут на нет. А по большому счету нам не нужен никто. Пройдет еще полвека, и Сибирь загустеет, как Европа, но только русскими. Не ссыльные, а вольные будут осваивать этот холодный край. Я еще раз говорю, вольные! И, может, ваши потомки из далекой Польши приедут в наши края строить костелы и петь хоралы, – внушал шкипер Гаврила полякам. – Мы сами должны писать свою историю, сами себя создавать. И россияне, и поляки, и другие народы. Мы, россияне, молодой народ, мы должны жить быстрее Европы. А копировать европейцев – значит плестись сзади. Я против этого!

– Мы поняли, Гаврила Петрович, вашу мысль. Быстрее может развиваться нация только революционными усилиями. Эволюция – слишком медленный порядок вещей. Это для тех, у кого жизнь длинная. Но среди человеков нет долгожителей. Вероятно, потому Бог за неделю создал мир, в котором живем. Эволюция пришла после Господней революции. Мы тоже в Польше хотели ускорить. В результате, вместо Кракова, оказались сначала в Варшаве – у черного позорного столба, потом в Иркутске – на каторге и, наконец, – в ссылке.

– Не тоскуйте, Панове! Все-таки судьба благоволит к счастливцам! А счастлив тот, кто видит чуточку дальше других. Вы обладаете этим даром. Я думаю, Польша не оставит вас в беде, добьется у царя прощения. Гляди-ка, и попадете под какую-либо амнистию. Даже если это случится в тридцать лет. Вы так молоды и умны, – успокаивал Гаврила. – Письма ваши я увезу и очень рад знакомству.

Шкипер зажег вторую свечу.

– Да у вас даже полка с книгами есть! – удивился Сигизмунд и вытащил наугад первую попавшуюся. – Людвиг Фейербах «Сущность религии», – прочитал вслух.

Збигнев восхищенно покачал головой:

– И вам понятна эта философия, Гаврила Петрович?

– Кое-что маракую, если философия привязана к жизни. Но я прочел и другое, прежде чем приступил к Фейербаху. А вообще, книга – одна из немногих моих радостей. Читаю с тех пор, как грамоту познал. По морям ходил. От монотонности жизни только книгами и спасался. Куда б ни бросала судьба, я ничего не брал с собой, кроме сундука с книгами. Ни еду, ни платье, а книги.

Они поднялись из кубрика на палубу. Солнце стояло над серединой Кабацкого. На Енисее чуть штормило. Прохладный ветер загнал комаров в ивняк, в высокую траву, в безветренные ложбины.

– Слава богу, комар кончился! – обрадовался Збигнев.

– Не кончился, а от ветра спрятался, – поправил шкипер.

– Здесь можно спокойно покурить, – обрадовался Сигизмунд.

Они сели на бочки, запыхтели трубками.

– Завтра уходим на Енисейск, потому прошу к вечеру доставить письма, – по-капитански строго сказал шкипер и засмеялся. – Хорошие вы, шляхтичи, есть о чем с вами покалякать. Я скучаю по умным людям. Иногда книги заменяют людей. Но не совсем. Люди умнее книг. Правда, не все!

– Пойдемте с нами, Гаврила Петрович! – пригласил Сигизмунд. – Выберете в дорогу несколько книг, чтобы за месяц прочитать, возьмете письма, и чайку попьем польского.

Гаврила Петрович задумался, глянул на стоявшую рядом баржу Якова:

– Сейчас предупрежу напарника.

Он постучал шестом по борту соседней баржи. Через минуту тот появился на палубе.

– Разбудил, Яков?

– Да нет! Я не спал. Собирался обедать. Видишь, дымок из трубы.

– Вижу! Я схожу на часок к ребятам, за книгами. Кто будет искать – позови! Понял?

– Понял, Гаврила Петрович!

*

Петр Михайлович доложил брату об удачной путине.

– Рыба, братец, нынче богатая! Такие осетрища идут в невод, что впору хоть бочки раздвигай! Солили по рецепту Бойлинга. Засольщики ухайдакались. Я думаю, артельщики заслужили хорошего жалованья.

– Добро, – порадовался Киприян Михайлович. – Если и в августе будет также, как в июне и июле, то, подбив бабки, пересмотрим контракты со старшинами артелей в сторону повышения жалованья.

– На следующую путину надо штук тридцать неводов менять. Семен говорил, нитка ветшает, много рвани, особенно в мотне. Сети здесь выдерживают одну-две путины. Может, покупаем гнилье? Я отругал Сидельникова, что он плохо следит за сроками использования ставников.

– Вот, пойдешь в Енисейск и закажи сети с крепкой нитью, томскую соль и проверь на складах наш алтайский заказ. Если кое-что поступило, загрузи на баржу. Пусть лучше лежит в нашем лабазе. Спокойней на душе.

В горницу вошла Екатерина. Соблазнительно открылись розовые губы:

– Здравствуй, Петр Михайлович! С возвращением!

– Здравствуй, Катерина Даниловна! – поднялся Петр. – Рад видеть живой и невредимой! Как племяш?

– Жив-здоров! Рыбачит удочкой на косе. Учится забрасывать, а иногда приходит с уловом. Кота кормит. Видишь, на шкуре лежит, как битюг. А ты похудел на рыбалке. Плохо ел?

– Работы невпроворот! Еле успевали поворачиваться с Сидельниковым. Рыба все ставники забила.

– Ну слава богу, не зря мытарился.

– Аким! – окликнул Петр. – Как там банька?

– Поспела! Авдотьин квас ждет! – озвался Аким.

Петр Михайлович кивком поблагодарил сторожа.

– Ладно! Пойдем мы с Авдотьей Васильевной попаримся, а то все порознь ходим, вроде и не жена мне она, – засмеялся Петр Михайлович и по-мужичьи жадно посмотрел на Екатерину. В голове и сердце вспыхивали сполохи острой любви к этой женщине и ревнивой ненависти к брату.