Талисман - Мэрилайл Роджерс

Грэй кивнул и стремительно прошел мимо служанки, встревоженный этим признаком более серьезного недомогания, чем Лилибет призналась вчера ночью. Быстро войдя в комнату и ожидая найти ее в постели, он шагнул в том направлении.

– Грэйсон! – Все еще в розовом платье, в котором была на садовом приеме, Лиз заговорила от двери, соединявшей спальню с гостиной. – Я послала Анни пригласить тебя сюда, где, я уверена, достаточно конфиденциальности для честного разговора.

Остатки дневного света, падавшие между тяжелыми бархатными портьерами, осветили серебро на его висках, когда он наклонил голову, пытаясь понять это явление неожиданно здоровой жены, болтающей о честности.

– Ты знаешь, я терпеть не могу ложь и полуправду. – Только что увидев несомненный страх своего мужа из-за ее здоровья, Лиз обнаружила, что ей труднее, чем она ожидала, начать разговор, который почти наверняка закончится резкой ссорой. – Поскольку это так, ты не удивишься моей просьбе сказать, правда ли то, что ты содержишь женщину в Сент – Джонс Вуд.

Грэй был ошеломлен. Это недомогающая жена? Эта ведьма, требующая от него правды, – женщина, которую он боялся потерять? Ее нападки были тем более возмутительны, что он потратил последние десять лет на то, чтобы искупить юношеские безрассудства. Теперь, когда он невинен, она его обвиняет.

Тепло, которое Лиз встречала в его глазах в последние дни, превратилось в лед. Чтобы побороть растущее паническое сомнение, правильно ли она делает, спрашивая его, Лиз ухватилась за мысль о другой женщине в его объятиях и потребовала ответа:

– Ты можешь сказать мне правду, Грэй?

– Правду? – прогремел Грэй. – Что знает о ней женщина – жертва злостных головных болей, которые удобным образом проходят? Ты требуешь от меня правды? Я требую правды от тебя – где ты была на самом деле прошлой ночью, когда я так «несвоевременно» вернулся?

Лиз почувствовала, будто из нее выпустили воздух, определенно почва под ее праведной добродетелью заколебалась. Не в состоянии дать ему ответа, которого он требовал, она не имела права ожидать правдивых ответов от него.

Она стояла, вцепившись в косяк двери до онемения кончиков пальцев, а он повернулся, не произнеся ни слова, и вышел из комнаты и из дома.

Обе леди, которых Лиз оставила на садовом приеме, вернулись, как раз когда Грэйсон входил в апартаменты своей жены. Охваченный тревогой, он забыл закрыть за собой дверь, непредумышленно нарушив намерение Лиз и свое собственное требование, чтобы семейные дела решались конфиденциально. Весь дом слышал их ссору.

От удовлетворения обычно тусклые серые глаза Юфимии неприятно загорелись. Она слышала каждое слово из громкой перепалки – доказательство недостатка воспитания американки. Благовоспитанные английское женщины не настолько глупы, чтобы упоминать, тем более спрашивать, о личной жизни своего мужа. Дру оставила свою злорадствующую мачеху на площадке и заспешила в комнату Лиз.

В тот вечер Лиз впервые обедала в семейной обстановке Брандт Хаус. Она пожалела, что, сославшись на головную боль, отказалась от приглашения на более приятный наверняка вечер, но при молчаливой, но стойкой поддержке Дру она справилась. Потом Анни боролась с ее головной болью, которая к концу вечера превратилась в реальность.

В глубине зала напротив двух косматых, более чем полупьяных фигур за столиком сидели Грэй и его друг. Яркий свет со сцены в противоположном конце зала освещал рады лож и балконов по трем сторонам, в центре стояло множество столов. Сейчас, когда жонглеры, клоуны и акробаты закончили свои выступления, помещение оглашалось непристойными песнями и громким весельем его постоянных посетителей – дам в безвкусно ярких платьях с низко спущенными с плеч воланами и мужчин всех сословий – от грубых и неотесанных, в простой одежде, до богатых, одетых во фраки. В этом самом убогом из всех мюзик-холлов первых всегда было больше, чем последних.

– Не, милорд. – Костлявый мужчина со странно пустым взглядом тем не менее производил впечатление, что интереса своего не упустит. – Никого здесь по имени Барсук, но, видать, и впрямь важная птица, потому вчерась его тоже искали.

Грэй пристально вгляделся сквозь мутный воздух, густо пропитанный джином, потом и скверными духами.

– Кто-то спрашивал про Барсука вчера?

– Верняк, паря. – Этот ответ последовал от второго из их гостей, присевших за их столик как какая-то эксцентричная группа приветствия.

– Как они выглядели? – Грэя смущала мысль, что кто-то еще отскребает грязь с того же котелка, что и он. Друг или враг? Это не имело существенного значения. В любом случае это могло все испортить, поэтому важно было остановить других.

– Они были двое… одна лэди и один джент, – заговорил первый, явно недовольный участием второго.

– И… – Грэй сдержал свое нетерпение, глазами требуя продолжения. Леди? Ну женщина. Его поразила возможность участия женщины в этой грязной торговле. Но, подумав, он понял всю глупость такой логики. В конце концов, женщины веками торговали несчастьем других представительниц своего рода. В одном только Лондоне мадам и сводниц было бесчисленное количество.

– Лэди была завернута в черное с головы до пят, не разглядеть. Но у джента темный глаз и светлый волос.

– Какого роста?

– Почти что как твой приятель. Ты согласен, Стэн? – Пустой взгляд перешел на пьяного рядом с ним, который, судя по виду, уже много дней ничего толком не помнил.

– Ага. – От резкого кивка головой на пятнистое лицо упало несколько прямых прядей. От этого движения Стэн чуть не свалился, и его товарищу пришлось подхватить его и подпереть руками, сложенными на столе.

– Спасибо. – Грэй мрачно улыбнулся и дал каждому по сияющей монете, которые они тут же проверили на нескольких еще оставшихся коричневых зубах.

Их описание подходило двоим из знакомых Грэя. Обе кандидатуры казались маловероятными, но обе могли иметь зловещее значение. У Тимоти наверняка не было причины искать встречи с Барсуком. И еще того вернее – Хейтон уже был с ним знаком.

Грэй и сэр Дэвид покинули грохочущий «Веселый Зал» и были рады даже едкому запаху темноты за его пределами. Пока они кружили по небезопасным улицам Хеймаркета, сэру Дэвиду приходилось совершать вдвое больше шагов, чтобы не отстать от широко шагавшего, раздраженного Грэя. В этой части города было мало газовых фонарей. Это был район публичных домов, потогонных заведений и фабрик по производству джина, граничивший с мрачными кварталами жалких доходных домов в «муравейниках». Единственный постоянный свет шел от луны, едва начинавшей подниматься над неровной линией крыш обветшалых зданий, которые, вероятно, рухнули бы, если с них снять десятилетиями копившуюся грязь. Как бы ни были ужасны эти здания, обитатели, платившие пенс за возможность поспать на узкой полоске пола, считали, что им повезло. Из каждого темного угла, мимо которых они проходили, доносились звуки борьбы собак, крыс и жалких людей за выживание.