Дни и ночи Невервинтера. Книга 2 - М. Волошина

— Это ты пела?

— А то кто же?

— Не знал, что у тебя голос может быть таким… громким. Внутри все дрожит.

Эйлин улыбнулась, помогая ему отряхнуться от снега и, обхватив его дрожащие руки своими, подула, пытаясь согреть и себя, и его.

— Это нормально. У каждой песни свой физический эффект. Но мне приятен отзыв истинного ценителя. Как ты себя чувствуешь?

— Если бы ты не издевалась, было бы лучше, — ворчливо отозвался Ниваль.

— Странное место. Ты что-нибудь понимаешь? — Спросила Эйлин, обводя глазами башню.

— Хм… а ты что0нибудь помнишь?

— Не знаю. Такое ощущение, что я очень долго спала.

Ниваль кивнул.

— Еще бы, после такого удара.

Эйлин невольно схватилась за голову и, охнув, нащупала проходящий от темени к уху кривой рубец, окруженный ежиком неровно выстриженных волос.

— Господи боже!

— Тихо, тихо, спокойно. — Ниваль отнял ее руку от головы.

Он указал на кострище в середине площадки.

— Давай согреемся.

— А есть чем?

— Угу, — он указал в угол, где лежала маленькая вязанка дров, их мечи и мешок. — Нам, кажется, решили «облегчить» существование.

В мешке оказалась буханка чуть тронутого плесенью хлеба, две бутылки не-пойми-чего и нечто, похожее на окаменевшую солонину. И на том спасибо. Голода Эйлин еще не ощущала, поэтому лишь хлебнула для поднятия тонуса не-пойми-чего, что оказалось довольно паршивым сливовым вином. Они некоторое время молчали, греясь у костра и поглядывая друг на друга. Во взгляде Ниваля Эйлин заметила что-то, чего не видела раньше. Похожее на теплоту или даже нежность. Что-то важное произошло? На ней вместо доспеха было какое-то воняющее псиной меховое рванье. Костяшки его пальцев были содраны до крови, а лицо представляло собой один сплошной синяк.

Она попыталась увернуться от удара спереди, но тут сбоку на нее налетели, она упала и увидела рядом ухмыляющуюся морду хобгоблина, обрызгавшую ее слюной. Эта гадкая ухмылка так и осталась маской на его лице после того, как Ниваль, выдернув у кого-то нож, по самую рукоять всадил его в шею твари.

Он бросился еще на кого-то… безнадежно, потому что их было много. Но еще одному — тому, кто первый рванул на ней одежду — он успел засадить ножом так, что тот согнулся пополам, держась за причинное место. И они точно убили бы его, если бы главный хобгоблин (тот самый Костлявый Хоб?) не приказал им оставить его в покое.

Мрачная комната без окон. Серый холодный камень, тусклые свечи в канделябрах из костей и черепов, лавки темного дерева по периметру, каменные чаши. Украшения — те же черепа, кости. Весело. Только почему-то очень больно и темнеет в глазах.

А Ниваль, которому почему-то вдруг изменила выдержка, кричит хобгоблину:

— Ублюдок! Ты обещал, что ее не тронут!

— Не делай из меня идиота! — Гремит в ответ хобгоблин. — Ты мне тоже кое-что обещал! Ты говоришь, она нужна мне живой. Живой — да! Но не обязательно целой!

Однако, он свирепо шипит что-то своим людям, видимо приказывает им убраться. Они нехотя, но выполняют приказ. Видно, что боятся его до смерти.

Эйлин недобрым взглядом посмотрела на Ниваля. Не ожидала от него. От кого угодно, но не от него.

— О чем ты договаривался с ним? Как ты мог! С этой падалью?! Ты же глава Девятки Невервинтера!

— А… вспомнила что-то. Брось, — отмахнулся Ниваль. — Я хотел выиграть время — вот и все.

Но Эйлин никак не могла успокоиться. В Невевинтере все уши ей прожужжали о чести, рыцарском кодексе, верности долгу и прочей чепухе, в которую она даже поверила, а сами!

— Я понимаю — ты гений дипломатии. Но всему же есть предел, Ниваль! Это же предательство!

— Заткнись! — Проревел Ниваль, встряхивая ее так, что в голове зазвенело и подступила тошнота. — Ни хрена ты в этом не понимаешь, дура!

Их глаза встретились. Его — обжигающие и прозрачные от злости, и ее — удивленно-испуганные. Губы Эйлин задрожали.

— Господи, что это, черт возьми, происходит? И когда это, мать твою, кончится! Кто ты вообще такой, чтобы меня тут трясти! — Сорвалась она на истеричный крик, пытаясь оттолкнуть его.

Спохватившись, Ниваль, не отпуская ее, крепко прижал к себе. Она вяло пыталась вырваться, но, прикоснувшись щекой к мягкой бороде и почувствовав, как он несмело гладит ее по затылку, она обхватила руками его шею и дала волю слезам.

— Когда… же… это… все… кончится…

— Прости меня… я не хотел. Пойми, я… я не мог. Просто не мог смотреть на это. Это совсем другое. Это не то, что видеть чью-то неизбежную боль и смерть во имя чего-то… Когда человека, который тебе… дорог, отдают на растерзание пьяной солдатне… кем надо быть, чтобы не попытаться что-то сделать! Я хотел выиграть время… Некогда было думать. Плел, что в голову приходило, лишь бы до него дошло, что ему выгоднее будет, если с тобой ничего не случится.

— Тупые уроды! Вы же видите, что с ней происходит! Дайте нам время!

— Хорошо, забирай ее и сам приводи в порядок.

Эйлин продолжала всхлипывать у него на плече, ей захотелось поглубже зарыться, закрыться, спрятаться от всего. А Ниваль продолжал говорить:

— Не думай, я не спасал свою шкуру. Просто я, — он перешел на шепот, — боялся, что нас разлучат, и я никак не смогу помочь тебе. И некому будет тебя защитить.

— Ага, — она всхлипнула и отстранилась, вытирая слезы, — хороший ты был бы защитник против этой орды.

Ниваль пожал плечами.

— Глупо, я знаю. Но нашей сильной стороной было то, что мы не только разгневали, но и произвели впечатление на Арденора, уничтожив столько народу на острове.

Эйлин показала на свою голову.

— А это чья работа?

— Моя. В смысле, я шил.

— Шил?! Обалдеть.

— А что мне было делать! Я не лекарь, магией не владею, а эти сволочи отказались тебя лечить. Хорошо, у них там бабка-знахарка была, та еще грымза, — Ниваль поморщился, изображая отвращение, — Но она над твоей головой пошептала и дала гоблинских зелий от инфекции, только сказала, что от него человек может память потерять или умом тронуться. Ты как?

Эйлин подумала немного и ответила:

— Еще не решила. А дальше что?

— Да ничего интересного.

— Не скромничай.

— Ну, дала она мне все, что нужно и сказала, что руки себе отрубит, а к тебе не прикоснется. Самое трудное было спирт выпросить.

Вспомнив этот момент, Эйлин усмехнулась и посмотрела на Ниваля с восхищением. Этот человек, кажется, не перестанет ее сегодня удивлять. Начальник Девятки, орущий, колотящий ногами в тяжелую дубовую дверь крохотной грязной комнатушки и требующий спирта. Скажи кому — на смех подымут.

— Хрена ты мне принесла! Я голову собираюсь зашивать, а не сапоги!

В ответ — скрипучий женский голос, произносящий нецензурную брань и советующий Нивалю зашить себе одно место, чтобы психов не плодить.

Ниваль — псих? С каких это пор?

— Большую часть волос вокруг пришлось состричь, там была сплошная корка, даже спирт ее не брал. Тем более, он для другого был нужен.

Эйлин сделала вид, что поправляет прическу.

— Хорошо, что у меня на ближайшее время не намечено никаких свиданий.

Ниваль развел руками.

— Ну, извини, парикмахер из меня так себе.

— Да ладно…

Снова темная комнатка. Закопченные стены и потолок. Запах клопов и крыс. Стол, стул, кровать с колючим матрацом. Железная печка. Ниваль дает ей выпить обжигающей жидкости, от которой перехватывает дыхание, слезятся глаза, а внутри становится горячо и, чуть погодя — легко и приятно. Потом выпивает сам. Стены комнатки начинают плясать, то сужаясь, то расширяясь. Забавно.

Картинка сменяется на еще более забавную. Какой-то плывущий, размытый Ниваль, нервно чертыхаясь, сгибает над свечой иглу и заметно дрожащими руками вдевает в нее нитку. В голове щиплется и возникает непреодолимо-болезненное желание почесать ее.

— Не боись, сес-стренка, зашт-топаю так, что никто не заметит.

Стоп! Сестренка. Значит, она уже получила повышение. От «глупой девчонки» и «рыжей заразы» до сестренки. Отлично. Братец!

Взяв его руку в свою, Эйлин улыбнулась.

— Слушай, трубочист из тебя неплохой, но может тебе, все-таки, пойти в костоправы? Это поденежней, попрестижней.

— Издеваешься, — грустно констатировал Ниваль.

Эйлин покачала головой и посмотрела ему в глаза.

— Нет. Ты, наверное, столько вытерпел. Меня спас. А я чурка чуркой, ничего не помню.

— Оно и к лучшему, — ответил, прижимая ее к себе одной рукой, — нечего там вспоминать. Садись ближе, а то замерзнешь.

Пижавшись к нему, Эйлин тихо сказала:

— Как мне повезло, что рядом есть ты.

— Однако, кажется, на этот раз все действительно плохо. Думаю, Арденор догадался, что я блефовал. У него советчик хороший. И отсюда мы вряд ли выйдем живыми. Дров надолго не хватит. Еды тоже.