Третья причина (сборник) - Николай Дмитриев

Конечно же она начиналась с душевного обращения к «лишённым счастливого исхода» и пребывающим «на чужой земле в печальном настроении». Зато в конце имелось вполне конкретное пожелание: «Наши народы сойдутся на помощь друг другу, развивать возможные интересы на востоке».

Что касается японских интересов «на востоке», у Иртеньева не было ни малейших сомнений, к тому же, если не обращать внимания на некий «одесский душок» в изложении, надо признать, свои цели и задачи газета формулировала довольно чётко. Оставалось решить главное: каков метод для их достижения изберут хозяева…

Формально газетой руководил некий господин Руссель, но, скорее всего, он был всего лишь ширмой. Впрочем, Иртеньев знал, что и сам издатель ох как не прост! Причём выяснилось всё это почти случайно.

Называя Иртеньеву фамилию Руссель, мистер Кеннан вскользь сказал, что уважаемый доктор одно время был не кем иным, как президентом Гавайской республики, и одного этого упоминания для Иртеньева оказалось достаточно.

Полковник сразу вспомнил: то же самое сообщал секретный циркуляр Департамента полиции, добавляя при этом, что человек, ставший президентом, ранее носил фамилию Судзиловский и был не кем иным, как революционером-народником.

Ещё там имелись сведения, что упомянутый революционер одержим идеей улучшения мира, к тому же незаурядный врач, публицист, учёный-естествоиспытатель, путешественник и, судя по всему, человек не лишённый авантюрной жилки…

Дверь распахнулась, и в комнату не вошёл, а скорее влетел, похоже, ещё не старый, но уже совершенно седой человек и, на какой-то момент приостановившись, спросил:

— Господин Томбер?..

— Да это я, — Иртеньев поднялся со стула.

— Прошу извинить, мне только сейчас передали, что вы здесь. — Человек обошёл вокруг стола, в шаге от Иртеньева задержался и представился: — Доктор Руссель, к вашим услугам.

— Джек Томбер, — опускаясь на стул, назвал себя полковник и внимательно посмотрел на своего «визави».

На вид господину Русселю было где-то за пятьдесят, но глаза блестели молодо, и, судя по всему, человек он был весьма бодрый и крепкий. Делая преднамеренную выдержку, Иртеньев преследовал свою цель. Ему хотелось для начала хотя бы как-то сравнить то, что он знал об этом человеке, со своим прямым впечатлением.

Тем временем редактор, поздоровавшись с Иртеньевым, устроился за столом и, в свою очередь, явно присматриваясь к посетителю, сделал вид, что всецело поглощён трубкой, чашечка которой представляла ловко вырезанную голову негра.

Наконец Руссель оставил трубку в покое и в упор посмотрел на Иртеньева.

— Итак, господин Томбер, чем могу быть полезен?

Сейчас полковник ломал себе голову, пытаясь догадаться, что же говорил о нём Кеннан, и потому начал весьма осторожно, старательно следя за реакцией доктора.

— Видите ли, уважаемый господин Руссель, мистер Кеннан любезно сообщил мне, что вы тоже занимаетесь делами русских пленных и, судя по напечатанному, — Иртеньев показал на так и оставшийся развёрнутым номер газеты, — довольно успешно.

— И кто же именно вас интересует? Солдаты, матросы или, может быть, только офицеры?

Лицо Русселя внешне оставалось непроницаемым, но за самой постановкой вопроса угадывалось желание побольше узнать о собеседнике. Впрочем, Иртеньев понимал, карты так и так придётся открыть, а потому начал с главного:

— Вам, конечно, многое известно о сражении при Цусиме?

— Безусловно, — выжидательно наклонил голову Руссель.

— Так вот, меня интересуют причина такого небывалого разгрома. Не больше, но и не меньше.

— Зачем это вам?

Похоже, Иртеньеву удалось всё-таки удивить Русселя, так как брови доктора слегка приподнялись.

— А разве опыт Великой Армады не наводит вас на некоторые размышления?

— Испанской? — теперь Руссель даже не скрывал удивления.

— Именно, — подтвердил Иртеньев. — Когда имеешь дело с империей, прочность её легко определяется по двум факторам: армии и флоту. Разве не так?

— Так вот вы о чём… — наконец-то догадался Руссель и покачал головой. — Вы, я вижу, далеко заглядываете…

— Не без этого, дорогой Каука Лукини [35], — усмехнулся Иртеньев. — Ведь именно так вас называли на Гавайях?

— О, — улыбнулся Руссель. — Я вижу мистер Кеннан кое-что вам обо мне рассказал… Значит, вы мной уже интересовались…

— Совершенно верно, господин Судзиловский… Не скрою, мы кое-что о вас знаем…

— Что? — вздрогнул Руссель. — Вы, собственно, кто?

Иртеньев видел, что цель достигнута, доктор растерян и, не давая ему опомниться, добавил:

— Вы зря волнуетесь… Кстати, название «Караван Сидигейро» вам ничего не напоминает?

— Слышал… — Руссель забарабанил по столу пальцами.

— Так вот, чтобы сразу расставить точки над «i», скажу вам, что именно я сопровождал караван, причём, до самого конца…

— Так значит, значит… — Руссель запнулся. — Вы анархист?

— В некотором роде…

— Как это понимать?

— Да очень просто, — усмехнулся Иртеньев. — С возрастом взгляды человека могут несколько измениться… Но, можете мне поверить, своих убеждений с того времени, я не изменил…

Сейчас, сообщая Русселю о своей якобы принадлежности к анархистам, Иртеньев делал беспрецедентный ход. Он или сразу завоёвывал доверие Русселя, который просто должен был вести свою игру, или, если отношения доктора с японцами зашли слишком далеко, полковником обязательно поинтересуются.

Безусловно известный риск в этом был, но, принимая во внимание отношение японцев к «политическим» русским (а о нём полковник уже был наслышан), максимум, что ему угрожало, так это попытка японцев использовать и его, Иртеньева, в своих интересах. Однако именно этот расклад вполне устраивал полковника, так как любой вариант создавал ему неплохое прикрытие…

Линия поведения по отношению к Судзиловскому-Русселю, избранная Иртеньевым, оказалась на удивление верной. После памятного разговора японцы никак не проявили своего внимания, и полковник сделал правильный вывод, что, несмотря на внешнюю зависимость, доктор всё-таки ведёт собственную игру.

К тому же, беседуя с Иртеньевым, Руссель конечно же обратил внимание на то, что полковник никак не стремится разузнать планы доктора и даже не расспрашивает его о прошлых делах. Это сделало Русселя более откровенным, и он в конце концов проговорился, что в молодости стоял во главе народнической организации «Киевская коммуна».

Иртеньев принял к сведению откровения доктора и, в свою очередь, зная о подготовке очередного покушения на царя Александра по его приезде в Румынию, намекнул, что и сам был там в памятном 78 м. Этот намёк пришёлся как нельзя кстати, поскольку очень было похоже, что и доктор каким-то боком причастен к румынским делам.